Шан – древние цари в бронзовых шлемах. История Китая.
Цивилизации Месопотамии сумели первыми в мире перейти от обжига земли к тепловой обработке минералов - этого никто не оспаривает. У китайцев не больше оснований претендовать на роль пионеров Бронзового века, чем у всех остальных. Но то, что они стали производить из бронзы, открытой ими в начале II тыс. до н. э., представляет собой огромный технический и эстетический интерес, о чем свидетельствуют древнекитайские изделия из этого металла, хранящиеся в коллекциях и крупных музеях всего мира. Помимо своей красоты и своеобразия, помимо грез и благоговения, которое они внушают, эти произведения поднимают множество острейших вопросов и указывают на те неожиданные препятствия, которые вставали на пути технической эволюции. Одна из их самых оригинальных заслуг заключается в том, что они продемонстрировали, сколь многим литейщики были обязаны горшечникам.
Возьмем такое место, как Давэнькоу, где в начале 1970-х гг. было выявлено длительное существование развитой неолитической культуры. Тракт, соединяющий Цзиньань, столицу провинции Шаньдун, с Цюй-фу, родиной Конфуция, перерезает аллювиальную равнину у подножия горы Тайшань. Горный хребет, представляющий собой отрог расположенного к востоку массива Шаньдун, внезапно поднимается отвесной стеной над пересохшими или тинистыми рукавами реки Хуанхэ, которая еле-еле течет к своей дельте. Здесь проходит граница равнинного лёсса; на смену пыли приходит крапчатый камень отвесных скал, который всегда находил применение у скульпторов, и это место встречи земли и скал создает благоприятные условия для высших форм жизни.
Именно здесь в III тыс. до н. э. китайские горшечники изобрели разнообразную посуду, одновременно функциональную и изящную, которая вплоть до XX в. украшала собой алтари предков и столы аристократии. Ее формы снова и снова узнаются в современной кухонной утвари: низкие кастрюли в форме женской груди, которые легко уткнуть в раскаленные угли, чтобы подогреть содержимое; блюда на ножке в форме усеченного конуса, снабженные крышкой, которая в перевернутом виде превращается в тарелку; изящные вытянутые сосуды для питья, изготовленные из высококачественной глины и раскрашенные на гончарном круге, которые удобно держать в руке. Глазуровка на основе хорошей глины, богатой оксидом железа, тепловая обработка с минимальным доступом воздуха, а затем кратковременное окуривание давали в конце обжига керамику с поверхностью глубокого и равномерного черного цвета - хрупкие и слегка блестящие изделия, очень трудные в изготовлении и потому предназначенные для богатых и влиятельных. Эти предметы свидетельствуют об обществе, еще не знавшем металла, однако собственно они и создали условия для его появления, потому что, по сути, именно литейная форма определяет качество декора бронзового изделия. Если посмотреть с этой точки зрения, то долина реки Хуанхэ, часто суровая, если не сказать негостеприимная, безусловно, сыграла ту основополагающую роль, которую ей давно отвели историки династий: возможно, минералы, тяжелые, но транспортабельные, пришлось бы искать в другом месте, зато необходимая глина была прямо здесь, разнообразная, качественная, более пригодная для огня литейной печи, чем любая другая. Вопрос всегда лишь в изменении.
Вопрос о кубке
В трудные годы великой Культурной революции (которая началась в 1966 г.) бюро археологии при Академии общественных наук Пекинского университета возглавлял профессор Ся Най, ученый, сумевший завоевать доверие вышестоящих организаций и заслужить уважение своих зарубежных коллег, полностью сохранив свои коллекции, как и убеждения, от ярости инквизиторов и реформаторов всех мастей.
В своем рабочем кабинете он хранил и показывал любителям одну редкость, которая на первый взгляд выглядела невзрачной. Это был небольшой бронзовый сосуд, древность которого не оставляла никаких сомнений, поскольку ее подтверждала стратиграфия правильно проведенных раскопок одной из археологических достопримечательностей бронзового века - очага Эрлитоу (Хэнань). Тем не менее этот артефакт высотой всего 10 см буквально лишал сна. Три остроконечных ножки поддерживали емкость с плоским дном, снабженную ручкой, носиком и бортиком-противовесом, то есть всеми принадлежностями, необходимыми для того, чтобы наполнить этот своеобразный кубок, подогреть налитую в него жидкость, а затем осторожно подать гостю - жрецу или представителю старшего поколения. В целом, форма данного предмета была совершенно обычна для цзюэ - именно так называются подобные сосуды или емкости, в которых подогревали и подавали вино во время ритуальных пиров, организуемых в память об усопших или по каким-то торжественным поводам.
Однако была одна деталь, при взгляде на которую в глазах ученого загорались задорные искорки, и, раз заметив ее, он уже не мог о ней забыть: край сосуда был тщательно подогнут, подобно подрубленной материи. По его виду можно было судить о способе обработки металла - ковке металлического листа, и это в то время, когда более уместным выглядело бы литье. Тем не менее плавильни, определенно, были менее распространены, нежели кузницы. Более того, использование технологии ковки в Китае, где ремесленники лучше, чем кто-либо, знали свойства различных глин и широко пользовались ими начиная с периода неолита, казалось совершенно невероятным. И все же именно этим прекрасным знанием глины и объясняется бурный - в течение двух веков (около 1700-1500 гг. до н. э.) - взлет производства бронзы, приход которой в Китай, кроме всего прочего, говорит об отставании от Месопотамии на добрую тысячу дет. Тем не менее эта задержка в развитии имела свои преимущества, главным из которых можно считать быстрый доступ к самым передовым технологиям литья как в единую (с вытапливанием воска), так и в сборную литейную форму.
Однако удивительный маленький кубок, который профессор Ся Най показывал своим посетителям, действительно, представлял собой настоящее чудо. Сам факт его существования свидетельствует о том, что, несмотря на свое изумительное искусство в использовании глины, китайские бронзовых дел мастера первым делом изобрели технологию ковки. Судя по всем остальным известным нам образцам, они почти сразу же отвлеклись от своего новшества: придя слишком рано, эта технология производства не соответствовала материалу, которому человек придал форму. Если же посмотреть на все это со стороны, представляется, что этот опыт, по всей видимости, очень быстро отвергнутый, тем не менее принес свои плоды, но только гораздо позже. Когда около в. до н. э. китайские металлурги приступили к производству железа - метеоритного или полученного из обычной руды - они, вполне естественно, обратились к литейным формам, гибкость которых уже доказал продолжительный опыт их использования, что было равносильно изобретению железного литья раньше ковки. Все это заставляет задуматься о региональных особенностях и обстоятельствах технической эволюции, которую слишком часто, в силу весьма спорных критериев, поспешно именуют «нормальной» и «всеобщей».
Множественные очаги металлургии
Из поколения в поколение археология множила националистов и диффузионистов - потомство братьев-соперников, неизменно предрекающих скорую гибель друг друга. В Китае споры по поводу бронзы, значение которых выходит далеко за политические границы страны, вращались, как об этом можно догадаться, вокруг предполагаемого влияния Месопотамии. Оно ли стало причиной открытия металлургии на ее китайской родине, которая, вообще говоря, могла быть только единственной и неповторимой? Для западных археологов начала века эта идея была привлекательна тем, что возводила китайское ноу-хау к некитайскому источнику, который к тому же являлся одним из истоков цивилизации Запада. Что касается национальных археологов, как марксистов, так и прочих, отныне оказавшихся под контролем своих западных коллег, то они всегда боролись с этим тезисом, построенным на не особенно прочных научных основаниях, использовать которые необходимо с осторожностью.
Тем не менее, в течение десятилетий историки текстов или материальной культуры, соперники и единомышленники, друзья и враги, неизменно сходились, по крайней мере, в одном пункте: китайская цивилизация эпохи Бронзы является не пришелицей извне, а дочерью земли, на которой зародилась, то есть провинции Хэнань в среднем течении реки Хуанхэ. Некоторые, как, например, ряд японских ученых, выводят отсюда теории, объясняющие основание первого китайского государства, существование которого подтверждено династическими историями и археологией. Его правители, принадлежавшие к роду Шан, обрели свое могущество благодаря политической экспансии в направлении предгорных областей на севере и западе по той простой причине, что были вынуждены это сделать: никакое главенство или даже простая безопасность не были возможны без контроля над районами, где располагались лучшие медные и оловянные рудники. В результате Шан стали монопольными владельцами бронзы. которая обеспечила им богатство и власть, как военную, так и территориальную.
Однако недавнее открытие двух археологических участков Саньсиндуй в Сычуани (в 1986 г.), а затем Синань в Цзянси (в 1991 г.) привело к возобновлению дискуссии. Будучи более или менее родственными или полностью самобытными и находясь в сотнях километров от металлургических центров на реке Хуанхэ, они заставляют признать факт одновременного (около 1300-1100 гг. до н. э.) и независимого существования, по крайней мере, трех крупных центров производства бронзы. Значит, эти предположительно отдаленные районы, где Шан, считавшиеся единственными хозяевами плавильных печей, вероятно, запасались рудой, давали приют и металлургам. Последние же, равные по уровню мастерства, иногда обращались к очень разным иконографическим источникам: например, формы Саньсиндуй заставляют задуматься о связях с провинцией Юньнань и современной Бирмой.
На смену непреклонному изоляционизму одних и примитивному и несколько высокомерному диффузио-низму других приходит новая схема - концепция цивилизации с корнями, которая при удобном случае устанавливает широкие связи со всей совокупностью соседних сообществ. Для сегодняшних граждан она остается- откровением беспокойной древности, гораздо более открытой для технологических новшеств, чем можно было предположить тремя поколениями раньше, когда единственные рассказы, относящиеся к династии Шан, содержались в официальной истории в том виде, в каком ее преподавали школьникам на закате империи.
Первым персонажем, с которым знакомились маленькие дети, был Паньгэн. Он правил в конце XIV в. до н. э. и дал династии новое благоприятное имя (Инь), надеясь таким образом принести ей удачу и новые силы. Тем самым он заложил на Дальнем Востоке традицию «выправления имен», смысл которой сводился к установлению соответствия между вещами и обозначающими их словами, которые, фактически, наделялись подлинной властью. Впоследствии она была сформулирована на философском языке Конфуцием и сохраняла силу во все времена.
Встречались они и с Удином (XIII в. до н. э.), царем, который стал главой жрецов и своей властью распространил законодательство Шан на соседей, реформировав его путем упрощения сложной процедуры оракульского прорицания. Попадались, правда, и малопочтенные персонажи, вроде У-и, последнего правителя династии. Его излюбленным времяпровождением была стрельба из лука по кожаным бурдюкам, наполненным свежей кровью. Когда бурдюки начинали кровоточить, У-и говорил, что ему удалось пронзить небо. Как можно догадаться, подобного человека, исполненного, неизбежно ждал плохой конец. Однажды, когда он отправился на охоту, началась гроза, застигшая его в открытом поле, где он и погиб от удара молнии. Ни его сыновья, ни внуки не сумели избежать гнева Неба. В итоге, когда около 1100 г. до н. э. народ поднялся на свой законный бунт, династия Шан-Инь окончательно сошла со сцены.
Если верить нравоучениям династических историй, вслед за персонажем, обреченным на погибель, всегда приходит добродетельный основатель, и теперь власть перешла к князю Чжоу. Это был человек, закалившийся на своих западных землях в долине Вэйхэ, главного притока Хуанхэ, в районе современного города Сиань. Описывая его потомков, как и представителей династии Шан, официальные истории не поскупились на яркие краски.
Самым первым, основателем, стал, буквально «воин». Он разделил духовные и материальные плоды своей власти с пятнадцатью братьями. Снабдив их ритуальными инструментами и необходимыми военными силами, он поделил между ними территорию, обязав их обеспечивать мир, благополучие и надлежащее совершение культа предков.
Собрание национальных преданий хранит память и о личности царя Му (X в. до н. э.), который без колебаний распахал приграничные области на западе Китая, чтобы усмирить живших там кочевников, во все времена считавшихся источником беспокойства. Именно там он однажды, почти умирая от жажды, выпил кровь своей лошади. Позднее это событие вошло в литературу. Конская кровь превратилась в кровь белого журавля, магический напиток, дарующий бессмертие. Так, царь Му стал поистине бессмертным.
И как всегда, изначальная добродетель династии истощилась со сменой-поколений, великие основатели уступили место злодеям на троне. Самую печальную известность, безусловно, получил царь Ю (781-771 гг. до н. э.?), который, как это часто бывает, загубил свою жизнь из-за женщины. Ее звали Сы. Она была родом из страны Бао, так что ее традиционно называют «Сы из Бао». Злые языки говорят, что она была плодом запретной любви некоей дамы, обитавшей в гареме, и человека, который не был царем. Однако легенда с куда большим изяществом сообщает, что мать зачала ее после того, как проглотила слюну дракона, которому было двенадцать сотен лет. В исторических текстах -госпожа Сы воплощает, главным образом, устрашающий образ порочной женщины, которая играет князьями и военачальниками. Пугая их ради развлечения ложными сообщениями о набегах кочевников, она подорвала их боеготовность. Когда враги действительно появились у ворот столицы Хао, ни один командир соседних гарнизонов не обратил внимания на сигнальные огни, поспешно зажженные по приказу царя. Город пал и был разграблен. Сы из Бао исчезла, царь Ю был свергнут, и династия сосредоточилась вокруг своих последних оплотов - города Лои (Лоян), его хэнаньской столицы, и среднего течения реки Хуанхэ.
В это время берут начало две древних хроники - «Вёсны и осени» (770-475 гг.), где события излагаются по временам года, и «Планы Сражающихся царств» (475-221 гг.). Это была эпоха острой экономической конкуренции, которая способствовала развитию все более и более изощренной стратегии и вооружения. Кроме того, именно в этот момент люди пытались привести свои представления о жизни, смерти, сущности власти и цели мироздания в единую последовательную систему. Из «ста цветов мысли», запечатленных на письме в эту эпоху, родилась целая философия, которая, так или иначе, сумела пережить века. Она-то и нашла отражение в данных текстах.