Историография реформации и контрреформации в Германии

Когда мы теперь переходим к Германии, то нам приходится отмечать ряд характерных черт, которые отличают германскую гуманистическую историографию, с самого начала очень сильно окрашенную в религиозные и националистические тона. Если итальянский гуманизм решительно проводит секуляризацию истории, обмирщение ее, то в Германии XVI в. на историографии все еще заметно влияние религиозного мировоззрения.

Если сравнивать немецкий гуманизм с итальянским и даже с французским, то заметно, что в Германии новое мировоззрение органически связано с веками наибольшего развития феодализма. Здесь нет того разрыва с прошлым, который так характерен для гуманизма в Италии. ВозЬмем хотя бы область изобразительного искусства того времени. Какая значительная разница между художниками средневековья и художниками Возрождения в Италии! Если же вы возьмете художников Возрождения в Германии — Кранаха и Дюрера, например, то у них ясна связь не столько с античностью, сколько с искусством феодальной эпохи.

В Германии в конце XV — начале XVI в. назревало огромное движение социально-религиозного характера. В то же самое время, когда там начинает развиваться гуманизм, там начинается и реформация, которая, выдвинув в области идеологии на первый план религиозные вопросы, не могла быть благосклонна к течению, ставившему как один из краеугольных камней обмирщение науки, освобождение ее от церковного влияния. В Германии поэтому гуманистическая историография быстро перерастает в историографию реформации и контрреформации.

Это сказывается даже на таких крупнейших представителях немецкого гуманизма, как Эразм Роттердамский, Рейхлин, Ульрих фон Гут-тен. У них проблемы подготовки религиозной реформации играют определяющую роль в их гуманистических интересах. Эти великие немецкие гуманисты сыграли крупнейшую роль в историографии, хотя сами они и не были историками. Та работа, которую проделал Эразм Роттердамский или Рейхлин над старинными текстами, все применяемые ими подготовительные приемы исторической и филологической критики, вся эта работа над изданием правильных текстов — их крупная заслуга перед наукой.

Ульрих фон Гуттен, например, издал в 1517 г. в Германии сочинение Лоренцо Валлы о «Константиновом даре», хотя в данном случае им руководили не столько побуждения научно-гуманистического характера, сколько стремление причинить неприятность папе и поддержать рефор-мационное течение. В 1520 г. он же издал памфлеты из эпохи борьбы императоров с папами, направленные против пап. Как истинный гуманист, он извиняется в предисловии за плохой литературный стиль этих памфлетов.

Из крупных гуманистов, которые были в то же время и историками, можно назвать Беата Ренана (1486—1547). Это был друг Эразма, один из крупнейших гуманистов Германии, прекрасный знаток языков, обладавший очень серьезной филологической подготовкой, способный к изданию и критике источников. У него есть историческая работа — «История Германии в трех книгах» 1, написанная в стиле Бьондо и изданная в 1531 г. Он обращается к первоисточникам, преимущественно к древнейшим первоисточникам германской истории, очень хорошо их цитирует и с большим критическим чутьем разбирается в той массе лжи и необоснованного материала, который приводится в средневековых немецких хрониках. Но все же он, скорее, собиратель и знаток материала, нежели историк. Обобщений он не дает.

В силу особенностей общественно-политического развития Германии в XVI в. гуманизм там оказался задавленным новым реформационным богословским мировоззрением, которое принесло с собой укрепление теологического взгляда на историю, созданного еще Августином. Во многих немецких исторических сочинениях этого времени мы, в отличие от Италии, видим, скорее, продолжение августиновского, средневекового мировоззрения, чем разрыв с ним. В Германии нет секуляризации и модернизации истории, поэтому тип средневековой хроники продолжает развиваться там и в XVI в. Этому способствуют и другие обстоятельства — живучесть в Германии традиций средневековой германской империи, которые в Италии потеряли всякий смысл и значение. Эту традицию немецкие историки стараются поддержать. Поэтому форма всемирной истории, идея 4 монархий, в частности четвертой (римской) монархии, которая продолжается до того времени, когда пишут историки-гуманисты, в Германии сохраняется, тогда как в других странах эти формы и идеи историописательства изживают себя.

Следует отметить еще один момент, который в Германии был особенно обострен,— национальный, Германия противопоставляла себя Италии, главным образом папскому Риму, еще настойчивее, чем Франция и Англия. В этом проявилось начало национального движения в Германии, которое все время сопровождало реформацию и было связано с пробуждением национального самосознания в кругах бюргерской, рыцарской и крестьянской оппозиции.

Наконец надо заметить, что Германия в конце XV — начале XVI в. переживает полосу политического кризиса. Германская империя в XV в. была значительно ослаблена. Ряд ее областей сделался добычей более сильных соседей. Эпоха Карла V также ознаменована рядом внутренних столкновений. В конце его царствования империя буквально расползается. Все это вызывает чувство оскорбленной национальной гордости, что также усиливает националистические мотивы в историографии.

Для примера можно сослаться на книгу Якова Вимгтфеллинга2 «Краткая история Германии» 3 (1505).

Книга Вимпфеллннга — националистическая история, направленная главным образом против Франции. Так как усилившаяся, особенно со времени Людовика XI, французская монархия стремилась к захвату западных земель империи, то Вимпфеллинг хочет доказать, что у французов нет никаких прав претендовать на эти земли. Поэтому он доказывает, что Карл Великий был немцем. Аргументация его в этом вопросе чисто ребяческая: он говорит, например, что безразлично, где родился Карл Великий, но во всяком случае он был немцем, потому что писал книги на немецком языке. Все это — чистейшая ерунда. Мы знаем, что Карл Великий едва умел писать вообще, плохо умел подписать свое имя и, конечно, не мог писать книги, да еще на немецком языке. Кое-какие данные взяты автором из Эйнгарда. Он говорит, что Карл назвал 12 месяцев немецкими именами. Но самое главное, по словам Вимпфеллннга,— это то, что Карл своих сыновей н дочерей назвал не французскими, а немецкими именами, как, например, Адельгейда и т. д. Затем Карл жил часто на восточном берегу Рейна, строил там замки. Неужели француз стал бы обогащать немецкую территорию! Таков характер всей его аргументации. Ссылаясь на Тацита и других античных писателей, Вимпфеллинг доказывает, что по Рейну и Эльбе жило германское племя три-ботов, которые были предками страсбургских жителей. Он утверждает также, пытаясь опровергнуть данные Цезаря, что Эльзас никогда не входил в состав Галлии и искони был германской землей. Так в Германии возникает националистическая историография, облеченная в гуманистическую форму.

Приведу еще более яркий пример того, во что превращается гуманистическая историография в Германии. Это «Всемирная история», написанная известным протестантским теологом, последователем М. Лютера, Филиппом Меланхтоном (1497—1560). Он считается одним из крупнейших представителей гуманистической историографии в Германии. А между тем его «Всемирная история» до такой степени окрашена церковными тонами, что ее трудно признать гуманистической, если не говорить о ее внешней форме — о хорошей гуманистической латыни, на которой она написана, о многих греческих словечках, которые вставляются в текст, и о широком использовании античных историков.

Эта «Всемирная история» напечатана в «Corpus reformatorum» — в огромном собрании сочинений, издававшемся с 1834 г. Бретшнейдером и др. (сочинения Меланхтона занимают в этом издании 28 томов). Хроника озаглавлена таким образом: «Хроника Кариона, изложенная по латыни и дополненная»4. Это произведение Меланхтона, впервые опубликованное в 1558—1560 гг., основано на другой, более ранней хронике, написанной неким Иоганном Карионом (1499—1538).

Карион написал на немецком языке хронику 4 монархий от сотворения мира до 1532 г. и прислал ее для исправления Меланхтону. Тот ее исправил и напечатал от имени этого Кариона. Она выдержала несколько изданий, потом была переведена на латинский язык и уже на латинском языке переиздавалась еще более 10 раз.

После этого Меланхтон приступил к самостоятельной переработке этой хроники и дополнил ее целым рядом новых данных. В этом переработанном виде он довел хронику Кариона только до эпохи Карла Великого.

Работа Кариона написана совершенно в стиле средневековых хроник. Дело здесь начинается с сотворения мира. Рассказывается главным образом история еврейского народа, в которой сосредоточены все судьбы человечества, и показывается, как в ходе ее постепенно раскрывается истинное учение бога. Такой же характер носит последующее изложение «Истррни 4 монархий». Здесь кет почти никакой критики. Вся история подчинена богословско-педагогическкм целям. Цель этой хроники — доказать исконность того евангельского учения, которое выражается в лютеранстве. Надо сказать, что сам Лютер считал историю могучим орудием религиозной пропаганды. В конце своей жизни Лютер писал, что в молодости, когда он не был достаточно сведущ в истории, он нападал на папство только на основании писания, как бы a priori, но затем папство стало подвергаться нападкам a posteriori — на основании истории. При этом он высказывает удовлетворение по поводу того, что данные истории в этом отношении подтверждают писание.

В этих словах Лютера заключена программа, которую должен был проводить каждый протестантский историк в защиту своих церковно-полнтических целей. Этой программе подчинено и основное содержание «Истории» Меланхтона. Для него история является орудием политики деятелей реформации.

Политические взгляды Меланхтона — это взгляды робкого буржуа, который преклоняется перед всякой властью (как это вообще характерно для лютеранства). Меланхтон сам говорит, что он любит середину. История, по его мнению, должна научить государственных людей политике мира и справедливости. В истории он, подобно средневековым хронистам, видит направляющий перст божий, который у Меланхтона всюду выступает с надоедливой настойчивостью.

Хроника начинается с предисловия, в котором говорится о той многообразной пользе, которую может принести изучение истории. Главную пользу история может принести церкви. Меланхтон говорит, что история — это дело богоугодное, потому что сам бог хочет, чтобы люди знали, каково начало рода "человеческого, каким образом была учреждена церковь, как распространялась христианская вера. Сам бог хочет, чтобы люди знали разницу между истинной церковью и всякого рода сектами, чтобы знали, какова была церковь в разные времена. Таким образом, по его мнению, само писание истории есть выполнение воли божьей. Меланхтон излагает историю по 4 монархиям, как излагали ее старинные средневековые хроники.

Это связано с его мыслью, что в истории постоянно осуществляется то, что было предсказано пророками, в частности, осуществляется и знаменитое пророчество Даниила о 4 монархиях. Учение этих пророков есть истинное божественное учение, которое люди должны знать. Но они должны знать также, какие заблуждения и ереси имели место в истории и какая велась с ними борьба. В частности, он хочет показать, что папство и католические учреждения, как, например, монашество, возникли как заблуждение.

Возникновение папства и монашества он связывает с тем упадком культуры, который наступил после разрушения Римской империи готами, вандалами и гуннами, в результате чего появились новые формы учения и утвердились многие суеверия.

Далее в качестве причин, которые заставляют его писать историю, Меланхтон указывает на то, что сличение истории язычников и христиан показывает разницу между язычеством и христианством. В то время как в истории языческих народов виден только карающий бог, в истории христианских народов проявляется также божья милость и божья благодать.

Меланхтон перечисляет все способы периодизации истории, принятые до него, но главным образом он останавливается на делении по 4 монархиям. После 4 монархий должен наступить конец мира. Его рассуждения о 4 монархиях довольно любопытны.

В пророчестве Даниила, заявляет Меланхтон, говорится о колоссе, у которого голова золотая, грудь серебряная, чрево медное, а ноги частью железные, частью глиняные. Некоторые, говорит Меланхтон, под железными ногами понимают турок, но он доказывает, что к туркам это пророчество не относится, и считает, что железные и глиняные ноги обозначают германских императоров, из которых одни были достойными носителями корон, а другие — дураками. Турецкая же империя не входит в число 4 монархий; это особая статья, это Гог и Магог, о которых говорит пророк Иезекииль.

Любопытно представление Меланхтона о старости мира, представление, которое мы отмечали и у Оттона Фрейзингенского. Меланхтон рисует свое время как старость мира, исполненную смут, волнений и гибели империй. Нашествие турок связывается у него с этим представлением о старости мира.

Давая историю от сотворения мира, с разными экскурсами в историю Рима, Македонии, Персии, Сирии, диадохов, Меланхтон обнаруживает довольно широкое знакомство с античными писателями. Касаясь истории германцев, он с некоторым патетическим воодушевлением останавливается на борьбе Арминия с Римом. Тут, конечно, имеет значение борьба Германии эпохи реформации с папским Римом. Вслед за Вал-лой он совершенно отвергает подлинность «Константинова дара». Он доказывает, что до Пипина вообще у пап не было никакого светского государства. В конце своего изложения он обращается к вопросу о возникновении мусульманства и его распространении и излагает его довольно фантастически. Интерес к этому вопросу был вызван теми успехами, которых достигла турецкая империя в XVI в.

«Всемирная история» Меланхтона по своему языку и использованию довольно широкого круга античных историков близка к трудам гуманистов, но самое мировоззрение этого произведения гораздо ближе стоит к средневековым хроникам. Хотя оно написано не «ad majorem gloriam раре», но «ad majorem gloriatn reformationis» («не ради прославления папы», но «ради прославления реформации»), но тенденция та же самая: написано оно в духе теологическом.

Как лютеранский теолог Меланхтон пишет свою историю для посрамления католичества. Мы знаем также, как он расправлялся с демократическими течениями в реформации. Достаточно известна та гнусная клевета, которую он распустил про Мюнцера и которую за ним повторял ряд историков. Мюнцер оклеветан в памфлете Меланхтона — «Весьма поучительная история Томаса Мюнцера, зачинщика тюрингского мятежа» 5, написанном, по-видимому, вскоре после событий Крестьянской войны.

В лютеранском же духе написана работа, которая выдержала много изданий и до XVIII в. продолжала оставаться школьным пособием,— именно книга И. Слейдана (1506—1556), составленная «для пользы юношества». Она была издана в 1556 г. под названием «О четырех верховных монархиях»6. Изложение в ней доведено до времени правления Карла V. Она напоминает сочинение Меланхтона, но составлена гораздо более кратко. Вся она подчинена одной основной идее, что история руководится непосредственно перстом божьим и развивается по схеме 4 монархий. Книга заканчивается в пессимистических тонах. Истолковывая пророчество Даниила о колоссе с глиняными и железными ногами, Слейдан предлагает понимать его так, что ноги заканчиваются ступнями, а ступни разделяются на пальцы, и это разделение ступней ног на пальцы символизирует распад Германской империи. Это, по мнению автора, знаменует уже конец мировой истории.

Как краткое пособие по истории для юношества книга Слейдана долгое время пользовалась исключительной популярностью в протестантских странах. Не меньшее влияние имели и его «Комментарии относительно состояния церкви и государства в царствование Карла V» (1555), посвященные истории религиозно-политической борьбы в Германии между 1517 и 1555 гг.7 Слейдан, юрист по образованию, учился во Франции, был секретарем кардинала де Белле, вел по его поручению переговоры с Шмалькальденским союзом. По возвращении в Германию получил от ландграфа Гессенского поручение написать историю реформации в защиту интересов протестантских князей. Книга Слейдана была написана с большим тактом. Защищая интересы протестантских князей, он избегал слишком выдвигать эту тенденцию, предпочитая прятаться за якобы беспристрастным изложением фактов, чаще всего выдвигая подлинные документы, которые он соответствующим образом подбирал и слегка изменял. Слейдан вел полемику в очень умеренном и сдержанном тоне (что вовсе не характерно для эпохи гуманизма и реформации). Все это придавало его изложению внешний вид беспристрастия и тем самым содействовало успеху его целей. Изложение у Слейдана простое и ясное, но неглубокое. Главное содержание его труда — политическая борьба, развернувшаяся на почве реформации. Часто он ограничивается мозаичной передачей фактов и документов, не устанавливая связи между событиями. Не всегда умеет он отличать существенное от второстепенного. Главное достоинство книги Слейдана — обилие документального материала, хотя и не всегда точного. До XIX в., когда историкам открылись архивы, Слейдан считался первым авторитетом по истории реформации. Надо, впрочем, сказать, что он повторил все клеветы Меланхтона на Мюнцера.

Вы видите, как сильно отличается по самому своему духу и характеру эта реформационная историография от гуманистической историографии Италии. Куда делось главное завоевание гуманистической историографии — обмирщение истории, ее секуляризация, ее стремление объяснить ход истории естественными причинами, исключить всякое божественное вмешательство в историю? Все это исчезает. История опять делается служанкой богословия, но уже нового, протестантского богословия, служанкой реформации. Не замедлила история также, как мы увидим, сделаться и служанкой контрреформации.

Демократическое течение в реформации отразилось в творчестве Себастиана Франка (1499—1542). Всю жизнь он посвятил борьбе за дело народа. Его непрерывно преследовали и император, и папа, и князья, и дворяне, и городские власти, и лютеранские реформаторы, к гуманисты.

Франк получил прекрасное гуманистическое образование, знал латинский, греческий и древнееврейский языки, был глубоко начитан в средневековой и современной ему философской и исторической литературе. В 20-х годах он примкнул к лютеранскому движению, но затем его оттолкнуло от лютеранства то обстоятельство, что оно, отвергая католическую приверженность к догме «Священного писания», вводит в. сущности то же самое, но в несколько другой форме. За догматическими ухищрениями и толкованиями эта реформированная церковь, от которой он так много ожидал, забывает моральное воспитание. Моральное возрождение и социальная справедливость — вот чего ожидал Франк от новой церкви, но он получил старое богословие, только в новой форме. Он говорит, что «они опять возвращаются к Моисею от Христа». В то же время его возмущает отношение лютеранства к народным массам, его прислужничество по отношению к богатым и власть имущим.

Совершенно невыясненным является вопрос, принимал ли Франк какое-либо участие в Крестьянской войне и каковы были его связи с вождями крестьянства, в частности с Мюнцером. Во всяком случае события и идеи Крестьянской войны, несомненно, оказали на его взгляды известное влияние.

Франк порывает с правоверным лютеранством. В опубликованном fiHM в 1528 г. труде «Об отвратительном пороке пьянства»8 он выступает против догмата оправдания верой. В этой книге он выступает против узости лютеранской догматики, он говорит, что лютеранство оставляет Тз пренебрежении нравственное воспитание верующих. Все это сочинение, написанное необычайно сильным языком, проникнуто ненавистью к князьям, дворянам, богачам и духовенству.

Франку пришлось переселиться в Нюрнберг, бывший в это время одним из центров религиозного радикализма. Но и оттуда религиозные преследования заставили его в 1529 г. переселиться в Страсбург, где было много анабаптистов и антитринитариев, с которыми он близко сошелся. В Страсбурге он написал свое главное историческое произведение «Хронику летопись и историчесяя библия от сотворения мира до 1531 г.»9, в котором дал не только изложение всемирной истории, но и очерк будущего общества. Он резко высказался против преследований, которым подвергались в Германии радикальные сектанты, и зачислил в число еретиков всех тех князей, императоров и богословов, которые их преследовали. По доносу Франк был выслан из Страсбурга и после ряда странствий поселился а Ульме, где основал типографию и, несмотря на непрекращающуюся травлю, издал ряд новых произведений. Затем ему пришлось покинуть также и Ульм и переселиться в Базель. Но и тут враги не оставили его в покое, к ему пришлось снова и снова менять местожительство. Полагают, что он умер в Голландии. По некоторым сведениям, он был задушен своими противниками.

Франк —один из наиболее интересных и мало исследованных мыслителей XVI в. Буржуазные исследователи дали неверное его изображение.

Важнейшие работы Себастиана Франка кроме уже упомянутой «Хроники, летописи и исторической библии» — «Книга о мироздании» (]534), «Двести восемьдесят парадоксов> (1535), «Хроника Германии» (1538), «Пословицы, прекрасные, мудрые красивые поговорки» 10 и много других. Франку принадлежит также ряд переводов, в том числе перевод на немецкий язык «Похвалы глупости» Эразма Роттердамского.

Себастиан Франк выступает перед нами не только как историк, но и как глубокий философ, с необычайными для его времени элементами диалектики и историзма, хотя он, конечно, еще полностью стоит на идеалистических позициях. Реальный мир представлялся ему отражением истинного мира идеи (или «сущности»). Сущность, которую он отождествляет с разумом и свободой, постоянно совершенствуется, ломая отжившие формы. Все устаревшие формы душат содержание и должны быть отброшены. Человек по своей природе активен и призван вечно преобразовывать мир в соответствии с разумом. Поэтому должны быть уничтожены устаревшие политические формы, церковь, феодальная эксплуатация. Форма, буква, по мнению Фрэнка,—«крепость дьявола». С этой точки зрения он обрушивается на лютеранство с его приверженностью к букве Писания.

В корне всего мировоззрения Франка лежит идея прогресса на ос-нове разума и свободы "РаЗум ниляемй истинным д в к г а т елем~истор ни. Учение о развитии и прогрессе лежит и в основе философии истории Франка. Он считает, что все в природе и в обществе непрерывно изменяется по определенным разумным законам. Франк отбрасывает идею о вмешательстве сверхъестественного в историю. Сущность истории заключается в постоянном приближении формы общества к истинному разуму. История представляется Франку как ряд этапов в поступательном движении разума. С этой точки зрения он хочет пересмотреть все прошлое.

Франк не был самостоятельным исследователем. Он брал материал у других историков, но давал ему свое освещение, стараясь установить причинную связь явлений.

Маркс отметил большое историческое значение деятельности Франка. Говоря о предыстории Крестьянской войны, он отмеиаех_в_£воих «Хрпцп-пргццргкиучто в этот период выступил «великий Се-

бастиан Франк» и что его сочинения «размножались в бесчисленных перепечатках» Маркс отмечает из сочинений Франка «Парадоксы» и «Собрание немецких пословиц», которое «читалось горожанами и крестьянами так же, как немецкая библия» 1г, «Хронику, летопись и историческую библию» и «Хронику Германии». Маркс подчеркивает, что Франк считал Христа только героическим человеком-реформатором и рассматривал все религии и секты как равноценные.

Франк был чужд националистических пристрастий Вимпфеллинга и других немецких историков того времени, решительно утверждая, что Карл Мартелл, Пипии Короткий и Карл Великий были не немцами, а французами, что империя Оттон ничего общего не имеет с действительной империей, что христианство в Германии ничего общего не имеет с действительным христианством.

Для Франка истинными носителями мирового разума и, стало быть, высших целей истории являются не верхи общества, а беднейшие слон. Вся история наполнена непрерывной борьбой между бедными и богатыми. Поэтому, с точки зрения Франка, писать историю — значит разоблачать князей, духовенство и дворян, а также тех историков, которые им потворствовали. В этом воспитательное значение истории,

У Франка мы находим весьма здравую критику источников. Он указывает на пристрастность средневековых хроник, в большинстве потворствовавших господам или написанных несведующнми и бестолковыми монахами. Хроники вечно противоречат друг другу. Франк высоко ставит античных писателей, но считает, что с наступлением средневековья (самого этого термина у Франка нет) воцарилось невежество и варварство, хроники стали недостоверны и пристрастны. Стремясь прежде всего к определенным выводам морального характера и не всегда находя для этого фактический материал в своих источниках, Франк иногда строит гипотезы чисто рационалистическим путем.

Вместе с тем, несмотря на этот критический дух, он не всегда мог отделаться от представлений, укоренившихся в исторических сочинениях того времени, например о знамениях, о фантастических полулю-дях-получудовищах с собачьими головами, с глазами под носом или на груди и т. д.

Посмотрим, как Франк рисует ход всемирной истории. Он различает три стадии в развитии общества. Первая — первобытная — еще не знает тирании и всех видов угнетения. Вторая стадия характеризуется возникновением собственности, государства, сословного строя, крепостного права. Третья стадия — это стадия свободы, возвещенная древними мудрецами и Христом, но еще неосуществленная. Путь к ее достижению—та борьба, которую разумные начала, проявляющиеся в философской мысли и в народных движениях, непрерывно ведут с тиранией, с феодальным и церковным гнетом.

Франк дает рационалистическое построение истории первобытного общества на канве библейской истории. После изгнания из рая люди стали жить, как зверн, в полях и лесах. Но скоро они по побуждению природы стали жить в мирном сожительстве, в добрососедских отно-шениях, не зная ни укреплений, ни вооружений, ни правительства, ни собственности. Вначале, в течение более двух тысячелетий, не существовало и государства. Но затем некоторые люди стали нарушать эти мирные отношения, стали убивать и грабить. Тогда все стали думать только о своих выгодах и захватывать себе все, что они могли. Это вызвало необходимость в избрании государей, которые бы охраняли мир н защищали слабых от насилий. Появились оружие, воины, всякие бедствия. Люди все больше шли по пути порчи, пока не были уничтожены всемирным потопом. После потопа Нимврод основал новое царство. Возникла тирания на основе развития собственности и сословного строя. Тираны и дворяне появились как наказание за грехи людей. Основная функция королей и дворянства — грабеж подданных, Эти первоначально выбранные власти постепенно поработили людей. С этих позиций Франк далее рассматривает историю 4 монархий, следуя традиционному делению средневековых хроник. Кроме того, он особо излагает историю еврейского народа. Интересно, что он сосредоточивает главное внимание на вопросах культурной истории. В истории евреев его занимает вопрос о развитии культа, в истории Греции —учения греческой философии, которую Франк ставит весьма высоко. Христианство в своей первоначальной форме, по его мысли, завершает развитие греческой философии. Излагая историю Римской империи. Франк останавливается на вопросе о «Константиновом даре» и дает его подробное опровержение.

Ставя вопрос о причинах падения Римской империи, Франк говорит, что она пала потому, что была тираническим государством и должна была пасть, как и все империи. Он полагает, что такова судьба всех государств: вслед за расцветом и могуществом должно последовать неизбежное падение. Смуты и нашествие варваров довершили падение Римской империи. Франк повторяет распространенные легенды о происхождении германцев от сына Ноя Диуско, о древних германских царях, среди которых называет, между прочим, Геркулеса. Но вместе с тем он довольно точно излагает сведения о германцах, сообщаемые Цезарем и Тацитом, подчеркивая равенство у германцев и отсутствие у них частной собственности. Франк отчетливо представляет себе, что падение Римской империи, завоеванной варварами, и упадок раннехристианских общин вызывали общее падение культуры, достигшей, как он считает, высокого развития в греческой философии и в раннем христианстве. Разум уступил место невежеству, люди стали опять молиться видимым предметам, обожествлять папу и императора, строить церкви и монастыри. Господство дворянства и крепостничество он считает отличительными чертами этой варварской эпохи. Презрительно относится он к германским императорам, которых считает «папскими холопами». Империя у германцев появилась по злому умыслу пап. Императоры, по Франку,— чудовища, тираны, убийцы.

Особое внимание уделяет Франк истории церкви, как католической, так и реформацнонной (в «Хронике н летописи»). Папская церковь, по его мнению, была источником грубого суеверия и варварства.

Прогрессивным началом в истории средневековья являются, по мнению Франка, еретические движения, которые вели непрерывную борьбу против тирании и невежества. Франк подробно останавливается на истории средневековых ересей (или, вернее, еретиков, располагая их имена в алфавитном порядке). Он говорит, что на протяжении полутора тысяч лет со времени рождения Христа церковью осуждались все те, кто выступал за правду и добродетель, истреблялись те, кто, познав истину, желал следовать примеру апостолов.

Особенный интерес представляет освещение Франком причин Крестьянской войны в Германии, к событиям которой он так близко стоял. Он изображает Крестьянскую войну как продолжение предшествовавших народных движений, в частности гуситских войн и более близких по времени движений — «Башмака», «Бедного Конрада» и др. Причины крестьянских волнений лежали, по Франку, в податном угнетении и пемещичьих поборах и барщинах. Он считает незаконными эти поборы и особенно церковную десятину, о которой энергично говорит, что неясно, «откуда только черт взял ее». Хотя Франку приходилось маскировать свои мысли, но порою их можно истолковать так, что он считает требования крестьян во время Крестьянской войны слишком умеренными и думает, что избавить их от угнетения может только новое восстание с более радикальной программой ,3.

Сохраняя еще очень много из наследия средневековых хроник, Франк подчинил свое изложение единому историко-философскому воззрению, дал в широких обобщениях картину прогрессивного исторического развития человечества, пронизал свои исторические труды горячим сочувствием к трудящимся классам и подчеркнул их роль в грядущем освобождении человечества. Он остро чувствует классовую ограниченность своего материала и устанавливает принципы критики источников по существу. В своем изложении отдаленных эпох он нередко становится на путь рационалистических гипотез, но, изображая близкие эпохи, дает вполне реалистическую историю. Несомненно, он вполне заслуживает данного ему Марксом названия «великий» и его можно признать крупнейшим из историков реформэционной эпохи.

Себастиан Франк устраняется от тех религиозных распрей, которые раздирали в то время Германию, и занимает совершенно самостоятельную позицию. Ддя него Христос — вне всех церквей. Стремление создать особые церкви — корень всех раздоров. Все церкви и сектантские обособления, но его мнению, неходят от черта.

Исторические произведения Франка, проникнутые глубоко демократическим духом, пользовались необычайной популярностью в Германии XVI в. и много раз переиздавались. Но они стоят в стороне от течений, господствовавших в тогдашней историографии, составляют своего рода исключение.

Мы уже заметили, что в Германии в то время история делается служанкой теологии, как лютеранской, так и католической. Реформация вносит новый элемент в историографию. Историография подчиняется целям вероисповедной полемики. Лютеране хотят показать, что они восстанавливают древнее исконное христианство, что вся история католической церкви — история искажения истинного христианства, постепенное уклонение от него. Католики в свою очередь стремятся доказать, что учение католической церкви является истинно христианским учением и что главенство папы — исконное учреждение христианской церкви. Для доказательства правильности своих позиций они волей-неволей должны были обращаться к истории церкви, которая начинает занимать теперь центральное место в историографии и носит крайне тенденциозный характер, так как каждая сторона стремится использовать ее для своих целей.

Крупнейшим произведением этой архицерковной истории являются «Магдебургские центурии». Это произведение вышло из-под пера лютеранских богословов, организовавших в Магдебурге целое ученое общество, в котором функции были разделены. Некоторым лицам было поручено разыскание источников. Поскольку документы находились преимущественно в католических монастырях, то отыскивать их там приходилось тайно. Другим лицам была поручена обработка этих источников, третьим — редактирование. Каждым отделом этой большой истории заведовал так называемый gubernatores (губернаторес). Во главе всего этого дела стоял некий Матвей Власич — латинизировано Фла-циус {1520—1575), хорват по происхождению, лютеранин по вероисповеданию. Сначала он был профессором в Виттенбергском университете, но потом повздорил с Меланхтоном и переехал в Магдебург.

Полное название «Магдебургских центурий» таково: «Церковная история, которая охватывает всю идею истории церкви по отдельным столетиям в явном порядке»м. Издание этого сочинения, начатое в 1559 г., затянулось на ряд лет. Все произведение разделено по столетиям («центуриям»). Были написаны 13 первых «центурий». Каждому столетию посвящена особая глава.

Эта история церкви, доведенная до XIII столетия, была закончена изданием только в 1574 г.

У Власича имеется и ряд других произведений полемического характера. «Каталог, или список, свидетелей истины» 15 дает 443 биографии предшественников реформации в средние века, которые высказывались против папства. Первым из таких лиц он считает апостола Петра, как раз того, кого католики считают первым папой. Некоторые учения средневековых ересей он приводит как пример того, что во все времена праведные люди восставали против пап. Власич пишет уже без всякого германского патриотизма. Он славянин, у него имеется, может быть, известная солидарность с Чехией, Он, например, говорит о сожжении Гуса, которого считает одним из таких «свидетелей истины», и Иеронима Пражского: «Вслед за этим несправедливым убийством (как он называет сожжение Гуса и Иеронима) и потому, что папа хотел силой возвратить чехов к своим нечестиям, началась роковая и большая война с Германией, которая сделалась служанкой антихриста в преследовании чешской церкви» 16.

Но главная работа Власича — это «Магдебургекие центурии». Сюда привлечено очень много материала, подобранного с протестантской точки зрения. Имеются некоторые сведения и о нехристианских религиях.

Сам Власич был весьма высокого мнения о своем произведении. Он говорил, что «это замечательнейшее произведение, достойное бессмертия», что «с сотворения мира не было столь нужной и полезной книги». Между прочим, такая авторская нескромность характерна для очень многих писателей того времени.

Целью его книги было, как он говорил, показать, что испокон веков в церкви было не папское антихристово учение о вере, а евангельское; показать начало, рост и мерзкие дела антихриста, т. е, папы. Это, собственно говоря, материал для протестантской полемики, систематически подобранный и изложенный по столетиям. Критика здесь поверхпостная, и подчинена она исключительно полемическим интересам. Все, что так или иначе может быть использовано в интересах протестантизма, принимается без всякой критики, а то, что противоречит этим интересам, подвергается весьма строгой критике. Например, не высказывается никаких сомнений в подлинности легендарной корреспонденции апостола Павла с римским философом Сенекой, хотя Эразм Роттердамский доказал, что эта переписка является подделкой. Не подвергается сомнению и переписка Христа с царем эдесским Абгаром, но зато критикуется все то, что задевает протестантский дух. Если в «Центуриях» доказывается подложность «Исидоровых декреталий», то зато принимается на веру сказка о папессе Иоанне — женщине, которая якобы сидела на папском престоле, и о договоре палы Сильвестра с дьяволом.

Что касается чудес, то Власич принимает на веру те из них, которые так или иначе могут быть использованы для торжества протестантства. Вообще в отношении использования источников в этом произведении можно сказать, что всякий источник годится и хорош, лишь бы он был враждебен папству. Тут количество часто заменяет качество. Папы неизменно изображаются в злобно-карикатурном виде. Так, Григорий VII изображается как отцеубийца и отравитель, как будто больше о нем нечего сказать.

Всюду в «Центуриях» действует перст божий. Все ереси, кроме тех, в которых они видят провозвестников лютеранства, и равным образом и папство, являются дьявольским внушением. Для авторов «Центурий» возникновение папства есть исключительно результат наущения дьявольского и интриг самих пап. Роль и значение этих интриг в тех или других событиях они вообще часто преувеличивают.

Трудно сказать, что это — сознательное ли мошенничество или глубокое убеждение в своей правоте. Вероятно, н то и другое.

Лютеранская точка зрения проводится в «Центуриях» и в отношении политической истории. В борьбе светской власти с церковью они всегда на стороне светской власти. Государи всегда благочестивы, духовенство всегда хитро и гордо.

«Центурии» оказали огромное влияние на всю европейскую историографию церкви. В Англии в начале XVI в. появляется антипапская история церкви, написанная епископом Балеусом ,т. На основании истории Балеуса венгерским реформатором Стефаном Сегединским вскоре была написана интереснейшая книга — «Зерцало пап»18 (вышла она в 1586 г.). В этой книге автор доказывал, что папы и соборы всегда противоречили друг другу. Он сравнивает высказывания отдельных пап и говорит, что догматика их была всегда очень неопределенной. Затем он приводит ряд изречений пап и доказывает, что папы были всегда нечестивцами и богохульниками. Дело доходит до невероятных анекдотов. Например, он говорит о папе Бенедикте IX, будто бы тот был встречен неким отшельником в страшном виде: тело его было подобно медвежьему, а хвост и голова подобны ослиным. На вопрос отшельника, почему он подвергся подобному превращению, Бенедикт будто бы ответил, что скитается в таком виде за то, что в понтификате своем жил без разума и без бога и многих ввел в преступление.

Каталог пап составлен Стефаном Сегединским не в хронологическом порядке, а по типам тех преступлений, которые они совершили. Есть папы сводники, блудники, безбожники, кровопийцы, предатели, пьяницы и т. д.

«Центурии» произвели сильнейшее впечатление не только на протестантов, но и на католиков. Католическая церковь и католические богословы не могли сразу ничего противопоставить этому огромному и «ученому» произведению. Затем, однако, ими был подготовлен в виде ответа столь же увесистый труд. Это знаменитые «Церковные анналы» Барония 19.

Чезаре Бароний (1538—1607) —католический монах, теолог, по поручению папы и ряда деятелей контр реформации, особенно кардинала Караффы, ответил на «Магдебургские центурии» огромным, в 12 больших книгах, трудом, причем этот труд был выполнен им одним. «Церковные анналы» доведены до 1198 г. Они печатались в Риме с 1588 до 1607 г. Надо сказать, что Бароний обладал совершенно исключительным по богатству материалом, которым далеко не располагали составители «Магдебургских центурий». Последние основаны на более или менее случайно подобранном материале и носят хаотический характер. Бароний же пользовался величайшим хранилищем — Ватиканской библиотекой. Из этой библиотеки он почерпнул множество материала. Поэтому до сих пор «Анналы» Барония являются важным историческим источником, и историки церкви не могут обойтись без этой работы хотя бы потому, что многие документы, которыми пользовался Бароний, впоследствии исчезли.

Знакомство с источниками у Барония более широкое, чем у авторов «Магдебургских центурий», но тенденциозность его произведения столь же ясна и очевидна. Он говорит: «Моя задача — показать, насколько сознавалось и сохранялось в течение веков видимое главенство католической церкви, основанное Христом, основанное св. Петром и нерушимо хранимое и никогда не поврежденное его законными наследниками—римскими первосвященниками»20. Бароний старается доказать, что все догматы католической церкви имелись уже в евангелии.

Форма изложения у Барония еще хуже, чем в «Центуриях». Это — анналы, т. е. летопись, история церкви по годам. При этом изложение тех или других событий постоянно прерывается. Правда, он сам пишет, что не надо обращать внимания на форму изложения, он дает особую нумерацию для событий на полях и ссылается на эту нумерацию, а не на года, но все-таки его манера изложения крайне затрудняет чтение.

Критика Барония не менее тенденциозна, чем критика авторов «Центурий», но только он хитрее и осторожнее. Когда вопрос кажется ему трудным, он старается его запутать или обойти. Он признает очень много всяких церковных легенд, например то, что апостол Петр в течение 25 лет был римским епископом, папой.

Интересно, как Бароний выпутывается из трудностей, связанных с вопросом о «Константинове даре», который в его время был скомпрометирован критикой гуманистов. Бароний здесь становится на ту точку зрения, которую папская курия противопоставила Балле, на точку зрения существования греческого подлинника «Константинова дара». Соглашаясь, что сохранившийся текст фальшивый, он говорит, однако, что фальсифицирован он был не папами, а греками. Но, по его словам, это не существенно. Зачем, спрашивает Бароний, нужно было императору передавать папе то, что и так принадлежало последнему? Бароний полагает, что папе и так принадлежит светская власть над всем миром, как наместнику святого Петра. «Исидоровы декреталии» для него никакому сомнению не подлежат. Относительно многих спорных вопросов он предпочитает фигуру умолчания.

«Анналы» Барония были переведены на ряд иностранных языков, в том числе на немецкий и польский, и уже с польского языка в 1687 г. по приказанию епископа Рязанского и Муромского Иосифа они были переведены на церковнославянский язык неким иноком Игнатием под названием: «Годовые дела церковные ог рождества Господа Бога и Спаса нашего И. X. вновь переведенные нужнейшие вещи из Барониу-са». Бароний пользовался чрезвычайной популярностью среди раскольников. Они использовали его для полемики с православной церковью, что заставило ее дать свое издание Барония. При Петре, в 1719 г., Бароний был издан на церковнославянском языке под названием «Деяния церковные и гражданские». При этом места, неприятные для восточного православия, были изъяты.

Некоторые историки, особенно византинисты, считают Барония весьма важным источником, потому что и для истории Византии он также использовал документы, хранившиеся в Ватиканской библиотеке, которые потом исчезли. Но наряду с этими ценнейшими источниками в «Анналах» в большом количестве встречаются рассказы о разных пустяках, о чудесах, сотворенных теми или другими святыми или мощами, хотя Бароний и не слишком злоупотребляет этим материалом.

Во втором издании он дает целый ряд предисловий, в том числе обращение к читателю, к читателю вообще, а не католику в частности. В этом обращении Бароний старается подчеркнуть свое полное беспристрастие, то, что он отнюдь не стремился унизить тех, кто не входит в лоно католической церкви. Цену этому «беспристрастию» определить не трудно, равно как и преследуемые при этом цели.

В связи с происходившей в то время религиозной борьбой следует обратить внимание на историографию иезуитов, которые дали очень своеобразную историческую продукцию. Они в соответствии с той политикой, которая ими была принята, не высказывают своих тенденций открыто, но дают лишь определенное освещение, которое постепенно подводит самого читателя к желательному для них выводу. Они не навязывают ему своих взглядов грубо, но стараются внушить их тонко, вкрадчиво, осторожно, по возможности опираясь на документы и возможно меньше обнаруживая свои симпатии и антипатии. Этим их работы резко отличаются от неприкрытой католической тенденции Барония.

Приспособляясь к вкусам образованного общества, иезуитские писатели давали очень тонкую подделку под гуманистическую историографию, писали на очень хорошей латыни. Гуманизм оказался здесь на службе у церкви. Все грубые чудеса и легенды они отбрасывают, не желая отпугнуть скептически настроенного читателя. Но у иезуитов была глубоко отличная от гуманизма основная тенденция. Насколько гуманизм был далек от религиозных вопросов, старался их обходить, настолько у иезуитов эта религиозная направленность над всем доминирует. Они говорят о явлениях, которые кажутся чудесами, но наделе являются естественными, возбуждая в то же время религиозный подъем. Например, онн рассказывают о подвигах основателя ордена иезуитов, об удивительных обращениях, которых иезуиты достигают в других странах не путем невероятных чудес, а путем каких-то внезапных душевных переворотов, долженствующих свидетельствовать о внутренней убедительности и правде католического учения. Это — та система психологического воздействия, которую предписывал Игнатий Лойо-ла и которая его последователями была доведена до виртуозности. Иезуитские писатели — большие мастера в деле описания религиозного энтузиазма и экстаза, охватывающего будто бы и отдельных людей и массы.

Из иезуитских писателей на первое место можно поставить основателя ордена Игнатия Лойолу. Характерным примером описанной выше иезуитской литературы является автобиография Лойолы, которую он продиктовал по-испански своему ученику Гонсалесу. Затем она была переведена на латинский язык. Это трезвое, на первый взгляд, сухое, строгое изложение, в котором отсутствуют какие бы то ни было сверхъестественные явления, но которое дает психологическую картину внутреннего перерождения человека. Можно сильно сомневаться в ее искренности, но как образец иезуитской имитации гуманистической автобиографии она заслуживает особого внимания.

Широкой известностью пользуется также «История иезуитского ордена», написанная Орландини, который был с 1599 г. историографом ордена.

Эта книга опять-таки представляет собой прекрасный образец подделки под гуманистическую историографию. В «Истории иезуитского ордена» вы тоже не увидите ничего сверхъестественного, никаких грубо материальных чудес. Главное содержание ее составляет изложение истории борьбы с ересью—внутренней и внешней миссии иезуитов. С большим энтузиазмом Орландини говорит о чудесных успехах ордена. Цель всей этой книги — вызвать подражание основателям ордена, которых он рисует как. великих людей.

Надо сказать, что в своей истории ордена Орландини идет в некоторых отношениях дальше гуманистов и дает более реалистическое изложение. В частности, он совершенно отказывается от введения в свое изложение каких бы то ни было вымышленных речей, от каких бы то ни было внешних театральных эффектов. В общем, книга написана чрезвычайно трезво, будучи в то же время глубоко проникнута определенной тенденцией. Это очень ловко сделанная книга.

Иезуиты пишут не только историю ордена, они занимаются также и общеполитической историей. Возьмем, например, знаменитую в свое время книгу иезуита Страды21 по истории нидерландской революции — «Две декады о войне в Бельгии»22. Первая «декада» издана в Рнме в 1632 г., вторая —в 1647 г. Составленная по поручению испанского наместника в Нидерландах Александра Фарнезе, эта работа, охватывающая период с 1555 до 1590 г., носит следы этого заказа. Дела Александра Фарнезе и его матери Маргариты Пармской изложены в виде панегирика и занимают большое место в истории Страды, представляющей образец чрезвычайно ловкой тенденциозности с соблюдением внешнего беспристрастия. Когда нужно полемизировать, Страда приводит документы. Книга содержит большой документальный материал, но он подобран односторонне и тенденциозно — в духе, враждебном Нидерландам и извращающем события революции. Работа Страды написана очень хорошим языком, не совсем классической, но чрезвычайно живой, приспособленной к условиям времени латынью.

Иезуитская историография вообще с исключительной ловкостью приспосабливала внешнюю форму и приемы гуманистической историографии к своим целям, так же как иезуитская наука старалась овладеть всеми областями науки не только гуманитарной, но и точной, чтобы, усваивая внешние достижения этих наук, ставить их на службу религии и, в частности, на службу своему ордену.

В целом, когда мы переходим от изучения гуманистической историографии к историографии реформации и контрреформации, то у нас создается впечатление идеологического регресса. Опять возрождается идея 4 монархий, опять принимается на веру множество легенд и чудес, отброшенных гуманизмом, и хотя имеется кое-какая критика источников и историческая критика, но только в тех случаях, когда нужно критиковать противника. Те же доводы, которые говорят в пользу идеи автора, критике не подвергаются. Даже там, где, как это имело место в иезуитских трудах, используется форма гуманистической историографии, она используется лишь как прикрытие для реакционной теологической концепции истории.