Историография просвещения XVIII в. Общая характеристика

 

Тот разрыв между изучением конкретного исторического материала и теориями развития человеческого общества, о котором мы неоднократно говорили в предыдущих лекциях, был устранен только в позднем рационализме, в так называемую эпоху Просвещения. Подобно тому как главные мыслители раннего рационализма выступают перед нами главным образом (но не исключительно) в тех странах, которые раньше других пережили буржуазную революцию, именно в Нидерландах и Англии, так и поздний рационализм эпохи Просвещения особенно ярко проявился во Франции, где с середины XVIII в, назревала буржуазная революция.

Под Просвещением обыкновенно разумеют довольно сложный комплекс идей, развившийся в XVIII в. главным образом во Франции. В нем имеется ряд этапов, которые надо отличать друг от друга, но в классической своей форме идеология Просвещения выступает перед нами к середине XVIII в. в творениях крупнейших французских философов того времени — Вольтера, Монтескье, Дидро, энциклопедистов.

Наиболее характерные черты идеологии Просвещения вообще и историографии этого направления в частности можно определить следующим образом.

Прежде всего они характеризуются господством рационализма, который своими корнями уходит в XVII и даже XVI вв. Основным моментом идеологии Просвещения является вера в разум, стремление основываться на разуме как последнем и верховном авторитете. С этой точки зрения историография Просвещения подвергает полной переоценке все старые исторические ценности. Бог изгоняется из истории и сводится либо к философскому началу всех вещей, либо" к понятию закономерности,— бога как создателя законов, которым подчиняется всё в природе и обществе. Эти законы, самим богом однажды установленные, даже им нарушены быть не могут. Всемогуществу и величию божества, с точки зрения рационализма, противоречит мысль о том, что бог сам может нарушить установленные им законы.

Таким образом, с точки зрения разума подвергаются критике и исследованию все проблемы истории, которые до того времени считались, скорее, достоянием религии, чем знания. Сам вопрос о происхождении религии становится теперь предметом изучения. Только теперь становится возможным сколько-нибудь научный подход к истории.

Изгнав из истории теологический момент, историки-рационалисты стали на путь правильной не только формальной (как это было у эрудитов), но и более глубокой исторической критики источников, что сообщало их историческим сочинениям гораздо более научный характер. Далее, во всех построениях политических мыслителей и историков Просвещения надо отметить еще одну характерную черту — их всемирно-историческую точку зрения, представление о человечестве как едином целом, веру в человечество в целом. Они всегда говорят не столько о человеке определенного народа, определенной эпохи, сколько о человеке вообще, о человечестве и его задачах в целом.

С глубокой верой в торжество разума у большинства просветителей была связана оптимистическая вера, в прогресс. Буржуазия, которая в то время представляла собой прогрессивный класс, отождествляя свое дело с делом всего человечества, настойчиво выдвигала веру в прогресс знаний, который, по мнению ее идеологов, должен был в конечном счете привести к прогрессу социального и политическому.

Таким образом, просветители XVIII в. могут считаться создателя ми буржуазной теории прогресса. В то же время их мировоззрение носило идеалистический буржуазно-ограниченный характер. Как и рационалисты XVII в., мыслители XVIII в. подходили к истолкованию исторических явлений механистически. Для них общество представляло собой совокупность индивидуумов, отдельных атомов, которые вступают друг с другом во всевозможные отношения и комбинации.

Чтобы объяснить самый факт объединения этих разрозненных индивидуумов в общество, рационалисты пользовались главным образом теорией «общественного договора». Мы видим здесь механистическое упрощение всего исторического процесса, стремление объяснить историю так, как объясняли в то время явления физического мира. В XVII в., как уже отмечалось, был очень в ходу термин «социальная физика». Этот термин в значительной степени применим и к рационалистам XVIII в. В основе этого механистического подхода к истории лежал еще крайний идеализм. С представлением о человечестве как совокупности индивидуумов, которые выступают в различных числовых комбинациях, связывалась непоколебимая вера в то, что правильное общественное устройство может быть достигнуто лишь путем просвещения, путем уразумения истины возможно большим количеством людей. Все неурядицы, все недостатки общественного строя в прошлом рассматривались рационалистами лишь как результат незнания, заблуждения. Они считали, что путем разъяснения этого заблуждения, путем установления истинйого знания можно устранить все общественные непорядки. С этим была связана мысль о том, что истинной движущей силой прогресса и истории является сравнительно небольшой круг лиц, стоящих на высоте просвещения и способных воспринять ту новую науку, начало которой рационалисты относили к XVI в. Самый исторический процесс заключается, с их точки зрения, прежде всего в усовершенствовании человеческих знаний, которые должны в конечном счете создать лучший общественный строй. Эта классово ограниченная точка зрения, предоставляющая активную роль в историческом процессе лишь сравнительно небольшой группе людей, соответствовала уровню развития тогдашней буржуазии, которая отождествляла свое дело с делом народа и считала просвещение, которое было доступно лишь сравнительно небольшой группе людей, ведущим моментом всего исторического процесса.

Когда мы сравниваем французский рационализм середины XVIII в. с его предшественниками — английским или нидерландским рационализмом XVII в., то мы должны отметить ряд различий .между ними. Прежде всего писатели-рационалисты XVIII в. находят гораздо более широкий отклик на свои произведения, гораздо больший круг читателей, чем представители рационализма XVII в. Влияние последних, как оно ни было значительно, все же ограничивалось учеными кругами. Но теперь — в XVIII в. — возник уже значительный слой образованного общества, прежде всего слой буржуазной интеллигенции, которая являлась создателем того, что можно назвать общественным мнением. На это общественное мнение н опираются мыслители XVIII в. Это общественное мнение не ограничивается, однако, только буржуазной интеллигенцией, оно захватывает даже известные круги аристократии. Монархия, которая вынуждена в то время идти на некоторые уступки буржуазии, прислушивается к мнению просветителей и пытается приспособить их учение для своих целей. Екатерина II, Густав III Шведский, Фридрих И Прусский приглашают философов-просветителей к своим дворам, переписываются с ними1. Но так или иначе связь философов-просветителей с широкими (сравнительно с предшествующими эпохами) кругами читающей публики — важный момент в общественном развитии того времени. И самый характер рационалистической философии несколько меняется. Философия перестает быть занятием кабинетных специалистов и изменяет свое значение. Термин «философия» означает теперь мировоззрение, при этом мировоззрение новое, противопоставляемое религиозному. Это совокупность новых, научных, моральных, политических идей, новая система взглядов, усиленно пропагандируемая в широких буржуазных кругах, В этих кругах наблюдается необыкновенное стремление к самообразованию. Ищут общего метода, связи знаний, основ мировоззрения, научного духа, пронизывающего все области человеческого знания. Особенно сильно влияние публицистов-популяризаторов типа Вольтера. Философия просветителей приобретает популярный характер, рассчитанный на широкий круг читателей, она постоянно апеллирует к общественному мнению.

Если мы возьмем философские идеи эпохи Просвещения, то увидим, что в основном они представляют лишь дальнейшее развитие тех идей, которые были высказаны достаточно четко великими рационалистами XVI/ в. Но эти идеи теперь широко популяризуются, что идет рука об руку с сокрушением старых, прежде всего религиозных, взглядов. В этом огромная заслуга этой эпохи.

Рационализм XVII в. делал некоторые уступки религиозному мировоззрению. Проводилось известное различие между тем, что доступно человеческому поэианию, что может быть познано при помощи рационального научного метода, под которым понимали прежде всего дедуктивный механистический метод, и довольно широким кругом вопросов, которые считались непознаваемыми для человеческого ума и отводились в удел религиозным воззрениям.

 

Рационализм XVIII в. носит гораздо более воинствующий характер. Он стремится окончательно изгнать религию из человеческого миросозерцания. Правда, такие последовательные материалисты, как Гольбах, вызывали к себе отрицательное отношение у некоторых из крупнейших представителей идеологии Просвещения, в частности у Вольтера, но все-таки именно их воззрения определяли общий дух этого времени. Все представления о боге, о душе, о свободе воли в теологическом смысле этого слова, о бессмертии изгоняются из нового мировоззрения. Если же некоторые представители эпохи Просвещения, например тот же Вольтер, придерживаются деизма и признают бога,— то как первопричину, а не как постоянно вмешивающуюся, определяющую волю человека силу, что мы видели, например, у Вико.

Резко отрицательное, почти не допускающее компромисса отношение Вольтера к церкви было связано у него со стремлением обновить все человеческое мировоззрение, все идеи сверху донизу. Постоянная борьба с церковью, знаменитый лозунг Вольтера: «Ecrasez l'infame!» («Раздавите гадину!») —характерны для той эпохи.

Но в то же время мы должны отметить довольно своеобразную черту у просветителей типа Вольтера, именно то, что они, решительно борясь с разного рода суевериями, жадностью духовенства, злоупотреблениями церкви и вообще считая религию неприемлемой для мировоззрения просвещенного меньшинства, в то же время думали, что религия нужна для народа, как надежная узда. «Если бы бога не было, его нужно было бы изобрести»5. «Чернь не заслуживает разумной религии»3,—говорил Вольтер.

Для этой группы просветителей, которые являются яркими выразителями буржуазных стремлений, чрезвычайно характерно настороженное отношение к народу. В своей пропаганде новых идей буржуазные идеологи Франции обращались не к народу, а к образованным кругам. Правда, Вольтер с очень горячим сочувствием отзывается о страданиях народа, говорит о жестокостях крепостного права, но в то же время он далек от каких бы то ни было социально-уравнительных тенденций. Вольтер опубликовал «Завещание» аббата Мелье, но его в нем привлекали главным образом резкие нападки на религию, н он совершенно отмежевывался от нападок Мелье на частную собственность. Уравнительная теория Руссо вызывала лишь насмешки Вольтера. Он думал, что общество должно состоять из двух классов; с одной стороны, богатых и образованных, с другой стороны — тех, кто ничего не имеет и обязан работать на эти господствующие классы. Поэтому он возражал против просвещения народных масс. «Если народ начнет рассуждать, то все погибло»4,— пишет он Дамилавилю. А в письме к Таборо: «Народ всегда туп и груб... Это волы, которым нужно ярмо, погонщик и корм»5. «На нашем несчастном земном шаре невозможно, чтобы люди, живущие в обществе, не были бы разделены на два класса, класс богатых, которые повелевают, и класс бедных, которые служат» в.

 

Дидро при всем его сочувствии к бедным писал, что человек из простонародья — самый глупый и злой из всех людей и что отрешиться от народа или стать лучше — это одно и тоже. «Огромное большинство рода человеческого,—пишет Вольтер,— было и еще очень долго будет безумно и глупо» 7.

Вольтер рисует участь крестьян сочувственным, но в то же время презрительным тоном. Они «живут в хижинах со своими самками н со скотом... говорят на языке, непонятном горожанам; у них мало мыслей, и они с трудом могут их выразить; подчиняясь, сами не зная почему, человеку с пером за ухом (т. е. королевскому чиновнику.— Е. К.), они отдают ему половину того, что зарабатывают в поте лица своего; они собираются по определенным дням в какой-нибудь риге и там совершают непонятные обряды, слушая человека, одетого иначе, чем они (т. е. священника.— Е, К,.), которого они совершенно не понимают; иногда они покидают свои хижины под звуки барабана, готовые идти убивать себе подобных за ничтожную плату, которую они легко могли бы заработать дома. Такие дикари имеются во всей Европе»8.

Таково отношение многих просветителей XVIII в. к широким народным массам. Их пропаганда преследует определенные классовые интересы.

Французских просветителей XVIII в. от просветителей XVII в. отличает еще одна черта, которая представляет для нас особенно большой интерес, именно их отношение к истории. Мы видели, что рационалисты XVII в. в общем отрицательно, презрительно относились к истории, считая возможным изучать человеческое общество чисто умозрительным путем. Наоборот, просветители XVIII в. разделяют с Вико то убеждение, что человек есть главный предмет изучения и в истории они находят основной материал для своей политической и философской пропаганды. Оли ищут здесь самые сильные доводы для нападения на угнетение, на несправедливости феодального строя и особенно для изобличения всевозможных глупостей, жсстокостей и суеверий церкви.

История, по их мнению, показывает, как людей обижали, притесняли, как эксплуатировали их невежество. Такой подход к истории вносил в ее изучение политическую страстность. Мы видим в то время мало историков, которые писали бы с научным «беспристрастием». История прошлого рисуется всеми ими как история тирании, невежества, в противоположность несколько преувеличенному представлению о просвещенности своего времени и радужным надеждам на будущее. Эта политическая страстность придала новый интерес изучению истории и сообщила ему сильный толчок. Именно тогда, в XVIII в., начала зарождаться историческая наука в том смысле, как мы ее понимаем. Но вместе с тем историки этой эпохи часто были ослеплены политическими страстями.

Поэтому мы часто видим у просветителей неправильное понимание прошлого, особенно в тех случаях, когда дело касается истории религии. Здесь они не видят ничего, кроме грубости, суеверий и поповского обмана.

Я возьму классический пример, заимствуя его из знаменитого сочинения Вольтера — его «Опыта о нравах и духе народов и о главных событиях истории». В 3-м томе этого шеститомного труда мы находим историю Жанны д'Арк. Посмотрим, как ее излагает Вольтер. Это характерно для всей манеры его письма. Заметим, что одним из главных орудий просветителей XVIII в. была едкая сатира, злая насмешка, беспощадно развенчивающая все то, перед чем преклонялись в предшествующие эпохи.

Вольтеру надо разрушить ту религиозную легенду, которая выросла вокруг Жанны д'Арк. Он это делает путем иронического разоблаче-' ния ее деятельности. По его словам, дело обстояло следующим образом.

Некий дворянин с лотарингской границы, Бодрикур, нашел в Во-кулере Жанну, трактирную служанку (Вольтер отрицает, что она была пастушкой, профессия служанки звучит более реалистически и срывает с нее поэтический ореол), которая согласилась разыграть роль воительницы и посланницы бога и стать путем обмана орудием спасения Франции.

Жанна, по словам Монстреле — хрониста, у которого Вольтер нашел указание, что она была трактирной служанкой,— была здоровенная женщина, ездившая на неоседланных лошадях и способная к другим вещам, которых девушки обычно не делают. Ее выдали за пастушку 18 лет, тогда как на самом деле ей было 27 лет.

Жанну привели к дофину в Бурж, где женщины ее освидетельствовали и нашли, что она девственница, а доктора университета и советники парламента признали ее вдохновенной свыше, потому ли, что она их обманула, или, может быть, потому, что они оказались достаточно сметливыми, чтобы стать участниками этого обмана. Народ, т. е. толпа, поверил и был этим доволен.

Англичане же в это время осаждали Орлеан. И вот воинственная девушка, одетая в мужское платье, под руководством опытных полководцев (Вольтер это подчеркивает, чтобы изгнать всякий момент чудесного) отправляется на выручку этому городу. Жанна говорит с солдатами от имени бога и внушает им храбрость и энтузиазм, ибо они проникаются уверенностью, что бог сражается за них. Далее Вольтер рассказывает об освобождении Орлеана, о коронации Карла в Реймсе и взятии Жанны в плен. Самый процесс над ней он объясняет тем, что регент Бедфорд счел необходимым ее уничтожить, чтобы поднять дух англичан. Парижский университет предъявил ей обвинение в колдовстве и ереси, и эта героиня, как ее называет Вольтер, которой в других условиях были бы воздвигнуты алтари как спасительнице отечества, была сожжена9.

Как мы видим, в «Опыте о нравах» тон несколько иной по сравнению с тем, который Вольтер усвоил по отношению к Жанне д'Арк в своей знаменитой поэме «Девственница». Тут нет беспощадной иронии и издевательства, он признает Жанну д'Арк героиней и спасительницей отечества, но старается разрушить всякого рода религиозные легенды, возникшие вокруг ее имени. Для Вольтера Жанна д'Арк — не одержимая той или иной религиозной идеей, но прежде всего обманщица, хотя бы и во имя благой цели. С другой стороны, народ (le vul-gaire) описывается в качестве пассивной массы. Само воодушевление народа, который выдвинул Жанну, Вольтеру совершенно непонятно. В первую очередь он думает о ниспровержении суеверий, он старается подыскать естественное объяснение для всего чудесного. И хотя он писал, что цель его всегда состояла в том, чтобы соблюсти дух эпохи, ибо им определяются великие события мировой истории, но именно этот дух эпохи давался ему очень плохо.

 

Главный вывод, который делает Вольтер из повествования о Жанне д'Арк,— что ее сожжение нельзя объяснить только жестокостью. Такие казни вызывались еще фанатизмом, соединяющим суеверия с невежеством. Он приводит ряд других случаев сожжения н делает следующее характерное замечание:

«Пусть граждане огромного города, где ныне царствуют искусство, удовольствия и мир, куда начинает даже проникать разум, попробуют теперь жаловаться на свою жизнь, если они посмеют. Это размышление уместно почти на каждой странице этой истории» [Q.

Как видите, здесь есть стремление противопоставить темноту, жестокость, насилия эпохи, когда господствовала религия, более мягким нравам эпохи, когда в общество «начинает уже проникать разум», стремление показать превосходство настоящего над прошлым, просвещения над суеверием.

Если мы перелистаем другие страницы «Опыта о нравах», то увидим, что Вольтер всячески старается выдвинуть вперед мудрость индусов, финикийцев, китайцев, чтобы подчеркнуть отсталость, фанатизм и невежество древних евреев, так называемого «избранного» народа, который был центром изучения в старых книгах, у Боссюэ н других историков, писавших с теологической точки зрения.

У Вольтера в полную противоположность Вико совершенно отсутствует понимание такого явления, как миф. Рассказывая об античных мифах, о различных превращениях богов, он говорит, что человек чувствует себя в этой обстановке, как в доме сумасшедших или перед мошенниками, которые очень грубо работают из-за денег. Он говорит: «Можно было бы написать на эту тему целые тома, но все эти тома можно свести к двум словам: огромное большинство рода человеческого было и еще очень долго будет безумно и глупо. Но самые безумные, быть может, те, кто хотел найти смысл в этих нелепых сказках и кто хотел внести рассудок в сумасбродство» и,

О «Божественной комедию Данте Вольтер говорит, что всякий человек с искрой здравого смысла должен покраснеть, читая описание этой собравшейся в аду чудовищной компании из Данте, Вергилия, святого Петра и синьоры Беатриче. Готическое искусство — это, по его мнению, стиль вандалов, фантастическая смесь грубости и мелочной отделки деталей.

Понятно, что Вольтер не в состоянии понять религиозные течения средневековья. Идеи Томаса Мюнцера, по мнению Вольтера,— крайне опасны, их вообще не следует доводить до народа. Признавая как будто бы до известной степени их справедливость, Вольтер говорит вместе с тем, что сторонники Мюнцера проводили эти идеи в жизнь, как дикие звери 13.

Таким образом, вся картина прошлого у Вольтера и других писателей этой эпохи выступает как сплошная история мрака, невежества и фанатизма.

Маблн в своем сочинении «Об изучении истории» первую главу называет так: «История должна быть школой морали и политики». Именно только с этой точки зрения и смотрели просветители XVIП в. на историю. Правда, это сочинение Мабли было написано для герцога Пармского, в поучение этому монарху, но и другие историки эпохи Просвещения разделяли тот взгляд, что история должна быть орудием пропаганды. Таким образом, здесь часто смешиваются историк и публицист, причем публицист нередко превалирует над историком. При этом в представление об истории проникают определенные политические тенденции, характерные именно для данного поколения просветителей, т. е. представление о том, что народ в широком смысле этого слова, или нация, представляет собой в сущности ряд отвлеченных единиц, которые сравнительно мало меняются в течение истории и над которыми возможно производить всякие манипуляции,— легко можно изменять, перестраивать теми или другими приемами. Для философов-просветителей народ —это пассивная масса; в руках законодателя, в руках мудрого правителя она может легко изменять свои формы. Мысль о том, что историю творят лишь определенные личности, государи, что реформы должны проводиться сверху и что эти реформы могут так или иначе обеспечить народам относительное благоденствие,— эта. мысль характерна для той группы буржуазии, которая видела на данном этапе свою опору в монархии. Это была идея так называемого «просвещенного абсолютизма», подхваченная монархией с большой готовностью, по крайней мере на словах. Правда, дела слишком часто расходились со словами, но так или иначе монархия в эту эпоху любила рядиться в тогу поборницы просвещения н щеголяла этим нарядом.

Тот органический рост общества, ту органическую связь всех сторон общественной жизни друг с другом, которые так прекрасно понимал Вико, просветители XVIII в. не понимали именно потому, что они слишком отрицательно относились к прошлому. Все то, что относится к прошлому, все феодальное, представляется им устарелым, тормозящим общественное развитие, эгоистическим обманом. Они отказываются принять это как неизбежный элемент развития, они думают, что все легко может быть перестроено сверху. Даже такие самостоятельные мыслители, как Гольбах, прославляют государя как основную движущую силу в обществе. Правитель, правда, должен принимать во внимание общественное мнение, основывать свои действия на сотрудничестве с философами, но он сам двигает вперед историю.

Дидро внушает государям только одно — им надо быть мягкими и благосклонными к народу.

Для историков эпохи Просвещения характерна идеализация фантастического Китая, где правит мудрый монарх вместе с филосо-фами-мандаринами. Китай в то время был убежищем для публицистической мысли. Часто вместо того, чтобы говорить «Франция», говорили «Китай». Те или другие события, которые надо было завуалировать, переносили в Китай; и политические идеалы тоже нередко переносились в Китай.

Говоря о том, что внесли историки этого направления в историческую науку, надо отметить их очень крупную заслугу в той области, которую мы называем историей культуры. Творения великих просветителей оказали исключительно большое влияние на все дальнейшее развитие исторической науки. Они внесли представление о ценности человека вообще. Мы видим у них интернационализм и отсутствие европоцентризма. В своем «Опыте о нравах» Вольтер стремится охватить всю историю человеческого рода. Мы видим и у других просветителей большое внимание к внеевропейские странам, широкий взгляд, присущий прогрессивному в то время общественному классу.

Надо отметить такЖе и другой очень существенный момент — то, что историки XVIII в. широко привлекали фактический материал, причем они стремились устранить из него все случайное. Историки XVII в., историки типа Мабильона, эрудиты дали огромные исторические труды, но там было колоссальное нагромождение фактов, огромная масса деталей без руководящей идеи. Напротив, историки рационалистического направления того времени, пытавшиеся осмыслить историю, пренебрегали эрудицией, слабо использовали огромный накопленный исторический материал. Историки XVIII в. хотя и не пренебрегали конкретной историей, но нередко ограничивались использованием лишь какого-нибудь одного источника. Часто это было их слабостью в том смысле, что они недостаточно критически обращались с фактами, просто подбирая те из них, которые находили у какого-нибудь одного историка, и давали им свое объяснение. Зато они, отбрасывая все детали, стремились всегда расположить все исторические факты по определенному плану, который преследует определенную цель — найти пути к улучшению общественного строя, как они это понимали.

Вольтер пишет в предисловии к своему «Опыту о нравах», что цель его труда «не в том, чтобы показать, что в такой-то год один недостойный государь следовал за другим жестоким правителем... Зачем вам детали столь мелких интересов, ныне совершенно исчезнувших..?» — спрашивает Вольтер. Что надо изучать? — «Дух, нравы, обычаи главных народов»13.

По его словам, тысячи сражений не принесли человеку никакой пользы, тогда как произведения великих людей — Мольера Декарта и других —будут служить вечным источником наслаждений для последующих поколений. «Шлюз канала, соединяющего два моря, картина Пуссена, прекрасная трагедия, открытие новой истины имеют в тысячу раз большую ценность, чем все летописи двора и все рассказы о военных кампаниях» — пишет он Тьерио.

Таким образом, здесь развертывается программа нового понимания истории, понимания ее как истории культуры. Вот как пишет Вольтер в письме к Шувалову о задачах исторической науки своего времени. «Теперь хотят знать, как росла нация, каково было ее народонаселение в начале эпохи, о которой идет речь и в настоящее время; как выросла с тех пор численность войск, которые она (нация) содержала и содержит; какова была ее торговля и как она расширилась, какие искусства возникли в самой стране и какие были заимствованы ею извне и затем усовершенствованы; каковы были приблизительно государственные доходы в прошлом и в настоящем, как возникли и развивались морские силы; каково было численное соотношение между дворянами, духовенством и монахами и между ними и земледельцами и т. д.» 1о.

И действительно, Вольтер в этой своей работе отмечает всюду рост техники и изобретений, выдвигая таким образом на первый план экономику, технику, историю культуры.

Внимание к истории культуры, к экономической истории, к истории промышленности, торговли, истории технических успехов человечества— все это, конечно, является крупнейшей заслугой историков-просветителей, важнейшим шагом вперед по сравнению с тем, что дали предшествующие эпохи. Мы как историки, расценивая историков середины XVIII в., в первую очередь, конечно, должны видеть в них людей своего времени, своего класса и вовсе не должны подходить к ним с какой-нибудь другой точки зрения. Мы видим в них идеологов идущей в то время к власти буржуазии, еще не вполне, не окончательно осознавших свои политические задачи, но тем не менее выдвигающих с достаточной силой программу борьбы с устарелым феодально-церковным мировоззрением. И в этом отношении они смотрели на веши гораздо шире и в гораздо большей степени содействовали созданию научной теории, чем это делали их предшественники,

Перейдем теперь к рассмотрению отдельных конкретных работ историков этого времени и начнем как раз с Вольтера, характеристику которого мне приходилось очень часто давать в связи с общей характеристикой исторической науки эпохи рационализма XVIII в.

Пользуйтесь Поиском по сайту. Найдётся Всё по истории.
Добавить комментарий
Прокомментировать
  • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
    heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
    winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
    worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
    expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
    disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
    joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
    sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
    neutral_faceno_mouthinnocent
три+2=?