Немецкая историография первой половины XIX в. Л. Ранке

 

Чтобы закончить характеристику германской исторической науки первой половины XIX в., нам надо остановиться еще на нескольких именах, сыгравших большую роль в свое время и оказавших значительное влияние на дальнейшее развитие европейской исторической науки.

Прежде всего нужно назвать громкое имя Леопольда фон Ранке, который в течение последних десятилетий изображается в немецкой науке как недосягаемый образец исследовательского мастерства в области истории. Это любопытная фигура, на которой стоит несколько задержаться.

Леопольд Ранке (1795—1886) прожил 91 год и до конца своей жизни продолжал работать, В последние годы жизни, когда он уже не мог писать сам, он диктовал свои произведения. Поэтому нас не должно удивлять, что посмертное издание его сочинений вышло в 54 томах.

Все предки Ранке, за исключением его отца — юриста, были протестантскими духовными лицами. Он вырос в религиозной и консервативной обстановке.

Его исторические воззрения складывались под разными влияниями. Здесь надо указать прежде всего на исторические работы Нибура, на философские (по-видимому, главным образом, патриотические) произведения Фнхте и, наконец, на Вальтер Скотта, оказавшего большое влияние на литературную форму работ Ранке.

Ранке в течение 7 лет был учителем в гимназии во Франкфурте-на-Одере. Он преподавал главным образом древнюю и средневековую историю, стремясь при этом к широкому использованию источников. Плодом этого изучения источников была вышедшая в 1824 г. «История романских и германских народов с 1494 до 1535 г.»1 — первое крупное произведение Ранке. Уже в этой книге сказались характерные для него в дальнейшем общеисторические взгляды. Прежде всего Ранке интересует историческая личность в ее индивидуальности. Главной творческой силой истории он признает личность. Поэтому характеристика исторических личностей, обрисовка их индивидуальности, по мнению Ранке,— одна из основных задач историка 2. Но вообще основной задачей историка Ранке считает объективное изложение событий. Историк не должен судить историю и поучать. Цель его — показать, «wie es eigentlich gewe-sen» («как было на самом деле»). Эта формула цитируется современными германскими историографами на все лады, но, если вдуматься в нее, она лишена смысла, ибо кто же хочет писать историю не так, как она была в действительности. Если же это заявление Ранке должно было подчеркнуть требование к историку быть объективным и выражало его отрицательное отношение к философскому подходу к истории, то оно должно было оказать и действительно оказало в дальнейшем пагубное влияние на немецкую историографию.

К названной работе Ранке был приложен интересный критический очерк —«К критике новой историографии»3, рассмотрение которой он начинает с конца XV в.

Эта книга, в которой, в частности, содержится критика ряда нстори-ков-гуманистов, сразу дала Ранке известность в ученых кругах, и в 1825 г. он был приглашен в Берлинский университет, где стал читать общий курс истории Западной Европы. Особое внимание при чтении этого курса он обратил на изучение одного вида источников, именно дипломатической переписки, в частности дипломатической переписки венецианских послов, которая действительно представляет собой исключительно ценный источник.

Внимание Ранке особенно привлекают международные отношения и донесения дипломатов. Международные отношения, по его мнению, являются как раз той сферой, где ярче всего проявляются всемирно-исторические связи. В 1827 г. вышла его важная работа «Государи и народы Южной Европы» *. Затем Ранке много путешествовал по Италии, собирая там архивные материалы,

С 1832 по 1836 г. Ранке, по предложению Савиньи, был редактором исторического журнала «Historisch-politische Zeitschrift», целью которого была борьба с либерализмом. Журнал этот прочно стоял на позициях исторической школы права и должен был быть направлен, по мысли Ранке, против «современной схоластики», которая хочет управлять миром по своим школьным теориям. Журнал должен был выступать против «разрушительных нововведений» и особенно предостерегать Германию против увлечения «иностранными доктринами». В этом журнале был напечатан ряд статей Ранке по разнообразным вопросам истории.

В 1834 г. Ранке начинает вести в Берлинском университете семинар, который сыграл крупнейшую роль в развитии немецкой историографии. Здесь складывалась историческая школа Ранке, из которой вышли впоследствии такие известные историки, как Вайц, Гизебрехт, Зибель и др.

Темы семинара Ранке брались главным образом из ранней истории Германии, из истории салических и швабских императоров.

В 1837 г. в результате работы этого семинара Ранке опубликовал первый том исследований своих учеников — «Летописи Германского государства» 5( где давалось фактическое, год за годом, изложение истории Германии,начиная от Генриха I.

В 1834—1836 гг. вышел первый том работы Ранке «Римские папы, их церковь и их государство в. XVI и XVII вв.» е, основанной исключительно на архивных материалах. Закончив эту работу, Ранке — неутомимый исследователь — начал новую — по истории реформации, для которой им был изучен огромный материал в немецких архивах.

В 1839 г. вышел первый том «Немецкой истории в эпоху реформации» 7. (Последующие 5 томов его выходили до 1847 г.) Этой своей работе Ранке придавал определенное политическое значение. Дело в том, что в отличие от корифеев исторической школы права Ранке был сторонником не мелкодержавной, княжеской Германии, а объединенной Германии, и в реформации он видел момент, когда немецкий народ впервые осознал свое внутреннее единство. Однако эпоха реформации была изучена им главным образом с политической стороны, и на первый план в ней были выдвинуты международные моменты. Социальным движениям этой эпохи он почти не уделял внимания. Изложение «Истории в эпоху реформации» крайне бесформенное, очень часто дается простой пересказ источников. Это признавал и сам Ранке. «Я,— писал он,— чувствую себя так, как мать-природа, когда она создала слона».

После этого Ранке занялся историей Пруссии, вновь отдавшись изучению архивов, в частности в Париже. В 1847 г. вышел первый том его работы «Девять книг прусской истории», которая затем была переработана в «Двенадцать книг прусской истории»3. Эта работа была пропитана прусским националистическим духом. Ранке писал здесь, что он считает счастьем принадлежать к государству, с направлением которого он вполне согласен. Здесь опять-таки главным образом излагалась международная история Пруссии, история постепенного ее роста и усиления ее международного могущества.

Едва кончив работу по истории Пруссии, Ранке приступил к изучению истории Франции, вновь обратившись к парижским архивам. С 1852 по 1861 г. выходила его «Французская история, преимущественно в XVI и XVI5 вв.» 9.

После этого Ранке перешел к изучению истории Англии и работал в английских, французских и голландских архивах. В итоге он написал большую работу по истории Англии XVI и XVII вв. (включая историю английской революции) — «Английская история преимущественно в XVII в.» ш. В 1854 г. он прочитал целый курс всемирной истории баварскому королю Максимилиану II в Берхтесгадене, впоследствии изданный под названием «Об эпохах новой истории»11. Этот сравнительно обширный-курс он прочел, не имея под руками ни одной книги, ни одного пособия.

 

В 188) г., уже в глубокой старости, Ранке начал писать «Всемирную историю» которую он писал до 1885 г., но не успел докончить, доведя ее до 7-го тома (до смерти Оттона I).

Ранке уже в молодости стоял на религиозно-консервативных позициях и в политике, и в истории. Он был врагом рационализма, в котором видел одного из главных своих противников. Уже в первых своих работах он постоянно противопоставляет себя рационалистам XVIII в. Сама его формула — писать историю «так, как это было в действительности»— была направлена против историков-рационалистов XVIII в., которые стремились вершить суд над историей. Ранке резко выступал против стремления рационалистов все объяснять из низменных побуждений человеческой природы, из материальных интересов и эгоистических стремлений. По его мнению, нужно искать божественное в истории, хотя он и высказывается против манеры теологов видеть во всем божественное вмешательство. Идеи, определяющие ход истории, для него не трансцендентальны, находятся пе вне истории, как для Гегеля, а являются силой, внутренне присущей истории. Однако, не умея определить происхождение этих идей, Ранке в конечном итоге полагает, что они вложены в человечество провидением, т. е. богом. «И здесь также теология»,— говорит он в своей автобиографии по поводу законов истории.

Ранке находился в молодости под влиянием круга Меттер них а. (Он был лично дружен с Генцем, самым талантливым и самым бесстыдным из сотрудников Меттерниха.) Позднее, в Берлине, он был близок к высшей бюрократии, ко двору и лично к Фридриху-Вильгельму IV. Как мы видели, Савиньи возложил на него миссию защищать консервативную политику прусского правительства аргументами истории в журнале «Historisch-politische Zeitschrift».

Для политической характеристики Ранке интересны докладные записки, поданные им в революционные 1848—1849 гг. Фридриху-Виль-гельму IV В этих записках высказывается непримиримая вражда Ранке к революции, но наряду с этим и убеждение в необходимости какой-то сделки с конституционализмом. В них доказывается необходимость национального объединения Германии и уверенность, что оплотом этого объединения должна стать милитаристская Пруссия. В конце своей жизни Ранке был близок с Бисмарком, который публично признавал, что он держится одних взглядов с Ранке.

Словом, Ранке является представителем той группы наиболее консервативной немецкой буржуазии, которая пошла на соглашение с феодальными элементами Пруссии и видела осуществление своих политических целей в объединении Германии под главенством Пруссии.

Ранке находился под сильным влиянием консервативных идей исторической школы права, хотя и не разделял ее наиболее крайних политических воззрений. Это влияние, в частности, отразилось на его оценке германской революции 1848 г. Ранке полагал, что она происходила исключительно под влиянием Франции, и считал это обстоятельство самой отрицательной чертой этой революции. Он любил проводить разницу между французским и немецким духом. Подобно Бёрку, он считал характерными для французов попытки рационального переустройства государственного строя, а также механическое понимание политической жизни. В противоположность этому, по мнению Ранке, немцам свойственно органическое понимание жизни и исторического процесса, и они поэтому не способны так всецело отдаваться одному центральному влиянию — господствующей личности или преобладающей идее: им чужд дух общественного однообразия, который так существенно отличает французов. Но вместе с тем Ранке постоянно подчеркивал общность германской и романской культур. По его мнению, германские и романские народности представляют некое единство, хотя в этом единстве есть определенные различия и даже борьба, баланс которой, как полагал Ранке, складывается в новое время в пользу германского «национального духа».

Ранке отрицательно относился к конституционализму, хотя и склонен был идти на некоторые сделки с ним. Он говорил, что монархия, которая выросла из глубины веков, которая посвятила себя общественному служению, является лучшим представителем народа, чем какие-то депутаты, выражающие лишь требования преходящей минуты. Он полагал, что политические идеи представляют собой отвлечение от реальных фактов жизни данного народа, что каждый народ имеет свою политику и выражает свою особую идею. Всемирная история — это борьба таких отдельных национальных существований.

Естественно поэтому, что у Ранке все внимание во всемирной истории было перенесено на международные отношения. Он считал, что в борьбе национальных организмов, собственно говоря, правы все. Тут трудно говорить о каких-нибудь народах, которые предназначены провидением или историей на ведущую роль в истории. В этой борьбе правы победители, и виноваты те, кто не сумел себя отстоять. «Мир занят, чтобы чем-нибудь быть, надо возвыситься собственной силой»,— пишет он. Стало быть; борьба за существование, за территорию, за политическое влияние — вот что составляет, собственно говоря, основное содержание истории. Эта точка зрения соответствовала условиям момента и задачам, стоявшим тогда перед германской буржуазией, которая в союзе с прусской монархией стремилась к объединению Германии и к осуществлению интересов этой буржуазии. Не вопросы внутреннего устройства и даже не вопросы политического строя, в которых германская буржуазия очень быстро сдала все свои позиции, а именно вопросы усиления внешнего могущества, отвоевания новых территорий и породили своеобразную историческую концепцию Ранке, выдвигавшую на первый план проблемы международных отношений.

Этой внешнеполитической цели, с точки зрения Ранке, должны быть подчинены и внутренние отношения государства. Он заявляет, что государство должно установить все внутренние отношения таким образом, чтобы победить во внешней борьбе. Для него это важнейший закон истории 13.

Отказывая историку в праве творить суд над историей, считая задачей его лишь объективное изложение событий. Ранке должен был установить, однако, какой-то критерий отбора исторического материала, установить, что именно он будет считать заслуживающим внимания историка.

Он считал, что историк должен описывать прежде всего то, что возвышается над общим уровнем,— выдающиеся явления.

В сочинениях, посвященных Ранке, и в трудах его последователей для обозначения этих выдающихся явлений употребляется особый термин «важнейшие и государственные деяния» (Haupt- und Staatsaktion).

 

Для Ранке «Haupt- und Staatsaktion» является главным предметом изложения. Этот термин имеет двойной смысл. Во-первых, он означает важнейшие события государственной жизни. В этом смысле его и употреблял и историографы. Но, кроме того, так назывались драматические представления, которые в XVII в. и в первой половине XVIII в. давались в немецких странствующих театрах. Это были довольно бесформенные, зато переполненные пафосом ходульные произведения, в -которых трагические события исторического характера перемежались со всякого рода грубыми фарсами.

Термин «Haupt- und Staatsaktion» встречается и в работах Маркса, например в «Классовой борьбе во Франции», но Маркс пользуется этим термином для обозначения тех событий современной ему французской истории, которые, несмотря на важную и трагическую внешность, в действительности представляют собой фарс. Ранке же, говоря о «Haupt- und Staatsaktion», имеет в виду наиболее крупные события международного характера, которые он называет также «эмергенциями».

Как правильно говорил о Ранке Виноградов н, ои был историком внешнего, а не внутреннего развития народа, в противоположность исторической школе права, с которой, как мы видели, он имел много общего. Ранке полагал, что и внутреннее развитие народа определяется в значительной мере внешними влияниями. Историческая школа права смотрела на внутреннюю историю народов как из проявление национального духа, недоступного для каких-либо влияний извне. Ранке, напротив, считал, что внутренняя история народа подвержена внешним влияниям и в первую очередь ими к интересовался. Например, французская революция, с его точки зрения, была вызвана не столько внутренним положением Франции в эту эпоху, сколько переменами, которые произошли с XVI в. в ее отношениях с другими державами. В этом перенесении центра тяжести истории на внешнеполитические отношения заключается одна из наиболее слабых сторон всех исследований Ранке.

Правда, а изучении этой внешней истории Ранке является, безусловно, выдающимся мастером. При всей поверхностности его изложения оно всегда интересно и блестяще по форме, У него был своеобразный, если хотите, эстетический подход к истории. Он рассматривал историю как борьбу равноправных сил, при этом внешне не отдавая предпочтения ни одной из них. Ему как будто все равно, кто победит— католицизм или протестантизм, Испания Филиппа II или Нидерланды. Каждое историческое явление ему представляется самоцелью, он как бы эстетически любуется им.

Ранке, в частности, считается большим мастером исторического портрета. Он старается выявить в каждом историческом деятеле, о котором пишет, основные черты эпохи, но при этом избегает какого бы то ни было восхваления или осуждения этого деятеля. Больше всего его привлекают деятели, требующие тонкой и сложной характеристики. Напротив, характеры очень резко выраженные, грубые, которые были свойственны многим деятелям реформации, ему решительно не удаются. Он не умеет рисовать такими крупными, сильными штрихами, которые необходимы для изображения характера, например, Лютера. Но зато изображение психологически сложных характеров, в частности некоторых пап XVI и XVII вв., особенно пап эпохи католической реакции, с их утонченной и рационализированной религиозностью, удается ему значительно лучше.

 

Ранке считал несправедливым по отношению к людям искать в действиях исторических личностей дурные, низменные побуждения. Он полагал, что исторические явления надо всегда объяснять возвышенными мотивами. Поэтому он несколько прикрашивает все свои портреты, убирая теневые стороны.

Так, говоря о Карле II Английском, он отмечает общеизвестные черты его характера, но делает это так, что эта довольно грязная личность выступает в его книге совершенно приличным человеком.

Ранке был исключительным стилистом. Он заново отделывал стиль для каждого издания своих книг. Его стиль отличается ясностью, точностью, насыщенностью и только к старости становится несколько манерным.

Но, несмотря на огромную эрудицию Ранке в области внешней политики стран Европы, живость и блестящий стиль изложения, всем работам Ранке не хватает глубины и композиционного единства. Это определяется его нежеланием рассматривать различные стороны исторического процесса, что часто приводит его к потере руководящей нити, к разбросанности, к очень поверхностному описанию событий.

Немецкие апологеты Ранке, пытаясь оправдать эти слабые стороны его работ, утверждают, что он не обязан был писать обо всем. Почему, например, он должен был писать о социальных вопросах, если его интересуют прежде всего международные отношения? Но Ранке не только не писал сам об этих вопросах, он их игнорировал вообще, не придавая им никакого значения в развитии истории

Нужно сказать, что Ранке и до настоящего времени является самым прославленным историком Германии.

Те националистические прусские тенденции, которые он проводил в своих исторических работах, та идеология, которую он ставил во главу угла, требования завоевания политического места под солнцем и территории для Германии, и в частности Пруссии,— все это соответствовало в то время и соответствует до сих пор вкусам определенной части буржуазии. Всё это создало ему значительную популярность в кругах немецкой консервативной буржуазии при его жизни. В последние же десятилетия16 эта популярность всячески подогревалась представителями германской реакционной исторической науки. Те буржуазные историки новейшего времени, которые стремятся обосновать с помощью истории свои партийные и классовые воззрения под прикрытием якобы объективного изложения фактов и под предлогом этой объективности выхолостить историю, сделать ее безвредной для своего класса, выбросить из истории всякого рода обобщения и оставить в ней только индивидуальное, подняли Ранке на высоту, которой он не заслуживает. Очень характерно, что такой крупный представитель немецкой реакционной историографии более позднего времени, как Белов, придает Ранке совершенно не соответствующее его заслугам значение. Белов пишет, что Ранке поднял историческую науку на небывалую высоту.

 

Следует заметить, что созданная Ранке историческая школа подхватила как раз наиболее слабые стороны его методологии и исследовательских методов. Ранке готовил эту школу своеобразным способом. В этой связи интересно напомнить одно место из письма Маркса к Энгельсу от 7 сентября 1864 г., где он говорит о Ранке. (Это единственный случай, когда он вообще упоминает о Ранке.)

Для того чтобы оценить едкое остроумие этих замечаний Маркса о Ранке, нужно иметь в виду, что Ранке был небольшого роста, с огромной головой, заросшей вьющимися волосами, которые развевались по плечам. Он был чрезвычайно подвижен, читал лекции, непрерывно жестикулируя, подпрыгивая, то говорил с необычайной быстротой, то вдруг останавливался, искал какое-нибудь подходящее выражение. Потом опять начинал говорить очень быстро. Слушать его ие всегда было легко. Так рассказывает о нем один из его ближайших учеников—известный немецкий историк Зибель.

Маркс говорит в упомянутом выше письме к Энгельсу об одном ив учеников Ранке — Деннигесе. Заметив, что Деннигес принадлежал сначала к «молодым людям» маленького гриба Ранке», которых он заставлял издавать «ужасные анналы немецких императоров», Маркс затем дает уничтожающую характеристику самого Ранке: «То, что танцующий карлик Ранке считал делом «духа»,— собрание анекдотов и сведение всех великих событий к мелочам и пустякам,— было этим young men from the country [провинциальным молодым людям] строжайше воспрещено. Они должны были придерживаться «объективного» и область духа предоставить своему наставнику. Наш друг Деннигес считался до некоторой степени крамольником, так как он оспаривал у Ранке монополию духа, по крайней мере фактически, и различными способами ad oculos доказывал, что он не в меньшей степени, чем Ранке, является прирожденным «камердинером истории» 19.

Этот отзыв Маркса о Ранке представляет интерес как в смысле характеристики метода самого Ранке — собирания анекдотов и сведения всех великих событий к мелочам и пустякам, так и для характеристики исторической школы, созданной Ранке. Маркс особенно подчеркивает, что его ученикам разрешалось заниматься только изучением источников и хронологическим изложением событий.

В чем же заключалась та критика источников, за которую Ранке обычно так превозносят? Белов считает Ранке одним из величайших умов XIX в. на том основании, что он создал новые методы критики источников. По словам Белова, Ранке сделал для средних веков и нового времени то, что Нибур сделал для римской истории, но имеет при этом целый ряд преимуществ перед Нибуром, потому что он благоразумнее и хладнокровнее последнего. Действительно, в методах критики источников у Ранке есть много здравых положительных черт, но в основном она очень поверхностна, разбросанна, носит односторонний характер. Так, критикуя некоторых историков XVI в., с точки зрения достоверности их сведений, Ранке обрушивается больше всего на Гвиччардини, справедливо указывая, что историки прошлого, особенно историки таких отдаленных времен, как XVI в., сами были порождением определенного времени, определенных воззрений и, стало быть, прежде чем использовать их данные, необходимо сначала составить себе представление о самом историке, психологическая одаренность и направленность интересов которого всегда играют немалую роль в освещении описываемых им событий. Дав очень яркую, художественную характеристику Гвиччардини, Ранке высказывает мысль, что, чем ярче выражена индивидуальность историка, тем менее можно ему доверять. Надо всегда разложить его произведение на источники, которыми он пользовался. Ранке показывает, что Гвиччардини мало дает от себя, что он пользуется другими источниками, которые передает не всегда точно. Все эти соображения во многом правильны. Но Ранке сам противоречит себе, когда в противоположность Гвиччардини превозносит как наиболее достоверного свидетеля другого историка XVI в.—Джо-вио, который, как мы видели, являлся продажным публицистом, но который, по мнению Ранке, черпал сведения из первоисточников, сам расспрашивал участников событий, имел множество корреспондентов и, наконец, живя в Ватикане, имел возможность получать наилучшую информацию.

В действительности Джовио, конечно, возбуждает не меньше, а больше сомнения, чем Гвиччардини20.

Сам Ранке пользовался всегда весьма ограниченным кругом источников: преимущественно дипломатической перепиской, донесениями всякого рода дипломатических агентов, к которым он относился совершенно некритически. Он наивно полагал, что в этой переписке — неисчерпаемый источник подлинных и достоверных сведений. Между тем не подлежит никакому сомнению, что послы сплошь и рядом либо перевирали события, которые были им не совсем понятны, либо нарочно вводили свое правительство в заблуждение, либо, наконец, выдумывали сведения, когда им нечего было писать, занимались изобретением фактов, которых никогда не было. Вообще дипломатическая переписка — это один из очень мутных и сомнительных источников, но именно по отношению к этому мутному источнику Ранке теряет свое критическое жало. Не приходится уже говорить о том, что, обращая основное внимание на источники политической, и особенно дипломатической, истории, Ранке в конце концов может дать и дает лишь очень поверхностное изложение истории. Например, в истории английской революции он совершенно упускает из виду все экономические сдвиги, которые произошли в Англии в эпоху Тюдоров, и сводит ее причины к деятельности правительства. Что делать с документальными материалами, которые касаются социальной истории, он просто не знал. Он не умел с этими материалами обращаться. Правда, многие из его учеников были в этом смысле большими мастерами, но все они от него восприняли односторонний подход к истории, взгляд на историю как на историю только выдающихся событий.

Для того чтобы эту общую характеристику Ранке сделать более наглядной, я позволю себе изложить взгляды Ранке на всемирную историю, используя в основном его сочинение «Об эпохах новой истории», но привлекая сюда материал и из других его работ. В этих лекциях Ранке высказал ряд общих теоретических установок. Он не имел здесь возможности растечься во множество подробностей и мелочей и должен был давать какие-то обобщения. Поэтому в лекциях очень ясно обнаруживается поверхностный, неглубокий характер этих обобщений.

Начав с выяснения понятий прогресса, Ранке нападает на гегелевскую концепцию истории и вообще на всякую телеологическую теорию прогресса. Он полагает, что у человечества нет никакой положительной цели в истории и что точка зрения Гегеля устраняет человеческую свободу и делает людей безвольным орудием истории. Вообще в истории человечества прогресс, с точки зрения Ранке, не представляет общего закона. Масса народов вообще находится в течение тысячелетий в состоянии первобытном, а, например, на Востоке, по мнению Ранке, замечается не прогресс, а регресс. Там наивысшие стадии развития пережиты были в начале истории. Собственно говоря, по пути прогресса идет только очень небольшая группа народов. Это германо-романские народы, да и то этот прогресс, по мнению Ранке, происходит неравномерно, не для всех стран и не во всех отношениях. Так, например, искусство достигло наивысшей точки в эпоху Возрождения, а потом пошло назад. Прогресс нельзя считать руководящей линией исторического развития. Но все-таки о прогрессе говорить в каком-то смысле можно. По мнению Ранке, прогресс покоится на том, что великие духовные тенденции, господствующие над человечеством, то расходятся, то встречаются. В этих тенденциях, однако, есть всегда определенное частное направление, которое является преобладающим и оттесняет остальные направления на задний план.

Другими словами. Ранке считает, что нельзя установить общую линию прогрессивного развития человечества, но можно установить известную тенденцию прогресса для каждой отдельной эпохи, что в жизни человечества имеются какие-то отдельные эпохи, а в каждой из этих эпох — определенное господствующее направление развития. Так, например, во второй половине XVI в. религиозный элемент был настолько преобладающим, что литература отступала перед ним. В XVIII в. утилитарное направление захватило такое мировое поле, что перед ним должно было отступить искусство.

«В каждой эпохе человечества проявляется таким образом определенная великая тенденция и прогресс покоится на том, что известное движение человеческого духа обнаруживается в каждом периоде, выдвигая то одну, то другую тенденцию и своеобразно проявляясь в ней»2|.

Поэтому, по мнению Ранке, неправильно думать, что в каждую последующую эпоху человеческая жизнь достигает более высокой ступени, чем в предыдущую. Это было бы несправедливостью со стороны бога. Нужно сказать, что историк-реалист, каким Ранке себя считает, все-таки постоянно апеллирует к богу. Объясняя происхождение этих тенденций, руководящих человечеством в каждую новую эпоху, он пишет:

«Каждая эпоха стоит в непосредственном отношении к богу, и ее ценность основана вовсе не на том, что из нее выйдет, а на ее существовании, на ее собственном «я»22. Поэтому, с точки зрения Ранке, несправедливо говорить, что одна эпоха является предшественницей другой или ступенью к ней. Каждая эпоха непосредственно связана с божеством и имеет свой непосредственный смысл существования. Каждая эпоха, таким образом, ценна сама по себе и поэтому всегда достойна рассмотрения. В общем, как замечает далее Ранке, прогресс заметнее в области материальных благ и естествознания. В нравственном отношении нельзя проследить прогресс, разве только в смысле интенсивности просвещения. Но это он не считает существенным.

 

Кроме того, по его мнению, все высоты в области культуры достигнуты уже в далеком прошлом и недостижимы для современного человечества. Не может быть в настоящее время эпического писателя, который был бы выше Гомера, историка, который был бы выше Фукиди-да, автора трагедий выше Софокла, философа — выше Платона.

Ранке решительно высказывается и против гегелевской диалектики, по которой развитие человечества движется, как логический процесс. Он говорит, что «в этой схоластике погибает жизнь»23, и замечает, что последовательное применение идей Гегеля может привести только к пантеизму24.

Значит, под руководящими идеями истории Ранке понимает только господствующие тенденции каждого века, которые он и пытается установить для каждого отдельного периода истории. Эти тенденции могут быть лишь описаны, а не суммированы в какое-нибудь определенное понятие, возведены в какую-либо общую закономерность. По словам Ранке: «С точки зрения божественной идеи я могу себе представить дело только так, что человечество скрывает в себе бесконечное разнообразие процессов, которые проявляются, мало-помалу, по законам нам неизвестным, гораздо более таинственным и великим, чем обыкновенно думают»25.

В итоге оказывается, что Ранке не только признает прямое влияние божества в истории, но и полагает, что пути господни неисповедимы к что задачей историка не может быть познание глубин истории. Историк должен преклониться перед неисповедимым, не исследовать глубоких основ исторического процесса и изучать лишь то, что поднимается над поверхностью. Таким образом, Ранке приходит к своеобразному теологическому агностицизму, к признанию непознаваемости общих закономерностей истории. При этом он прочно стоит на точке зрения христианства. Христианство для него — истинная религия, носитель истинной нравственности. Он полагает, что христианство возникло внезапно, как божественное явление. Так его наивная теология является оправданием для его нежелания углублять свой исторический анализ.

Переходя далее в своих лекциях к изложению конкретной истории, Ранке начинает с Рима, История Рима, по его мнению, является историей мировой, так как в нее вливается история всех остальных народов, современных той эпохе. Рассматривая римские завоевания в Западной Европе, которые он считает основным фактом истории того времени, Ранке утверждает, что их целью было внести в варварские страны культуру и цивилизацию. В этом заключается главная заслуга Цезаря и Августа.

Вообще же заслуги Рима в истории были следующие. Он создал всемирную литературу, преобразовал римское право, право римского государства в право всеобщее, образовал монархический строй и в связи с этим создал правительственную централизацию и, наконец, возвысил христианскую церковь до господствующего положения.

При этом Ранке абсолютно не интересуется социальным строем Римской империи. Например, о том, что в Римской империи было рабство, у него нет ни одного упоминания. Равным образом, при изложении истории средних веков он ни разу не упоминает о существовании крепостничества и вообще о существовании феодализма. Это лишний раз подтверждает, насколько поверхностен тот анализ, на котором основывает Ранке свое построение всемирной истории.

Белов допускает большое преувеличение, когда говорит, что Ранке не игнорировал социальной истории, что он признавал ее значение. Если бы это было так, то в обзоре всемирной истории он бы не мог не упомянуть о рабовладении в Римской империи или о крепостничестве в средние века, не мог бы ничего не сказать о значении феодализма, об исторической роли городов в создании нового европейского общества.

После краткого обзора истории Рима он переходит к тем изменениям, которые произошли в Римской империи под влиянием нашествия германцев и завоеваний арабов.

Рисуя германцев по Тациту, он отмечает у них ряд особенностей и прежде всего — наличие у них старинной монархии, которая покоится на религиозном основании, хотя Тацит не упоминает о подобной политической организации. С другой стороны, такой особенностью Ранке считает дружину,- основанную на принципе личной и наследственной верности. Это опять-таки нечто привнесенное в изложение Тацита. Ранке особенно настаивает на этой «всепроникающей связи верности», которая, с его точки зрения, сообщила всей германской истории особенный отпечаток.

Напомним, что та же идея, которая кладет дружинные отношения верности в основу общественного строя германцев, проводилась представителями исторической школы права, например Эйхгорном.

У Ранке эта идея служит для приспособления истории древних германцев к политическим потребностям правящих классов современной ему Германии. Если подставить на место «древнегерманской» монархии прусскую монархию, а наследственное подчинение и верность, якобы свойственные древним германцам, перенести в историю XIX в., то легко себе представить, какую социальную цель преследовал Ранке, давая такое изображение древних германцев.

Рассматривая затем историю германских завоеваний, Ранке подчеркивает, что германцы вовсе не были разрушителями римской культуры. Он рассматривает германо-романский мир как нечто цельное, не противопоставляет резко германскую культуру римской культуре и считает, что римское начало в той или другой мере, может быть в несколько огрубелой форме, 'вошло в основы общественного строя средневековой Европы.

Германо-романская Европа получила в наследство от Римской империи прежде всего церковь, власть государя, организацию управления, право, литературу. Всё это теперь легло в основу нового германо-ро-манского мира.

Огромное значение Ранке придает эпохе Карла Великого. Насколько поверхностно подходит он к характеристике этой эпохи, можно видеть из того, что все войны Карла Великого (борьбу с саксами, походы против арабов) он рассматривает как борьбу христианства с язычеством.

При этом Ранке характеризует Карла как высококультурного государя. Благодаря ему Германия, Франция и Италия получили сознание своей национальности. В то же время он создал между ними связь, которая с тех пор непрерывно чувствуется в европейской истории и является основой этой истории.

«Одним из главнейших представлений, составившихся у меня и вполне на мой взгляд истинных,— говорит Ранке,— я считаю мысль о том, что совокупность христианских народов Европы должно рассматривать как нечто целое, как единое государство; иначе никак нельзя правильно понять громадного различия, существующего между западным и восточным миром, ни великого сходства — между германскими и романскими народами» 2€.

Однако при всем своем почтении к римско-романскому миру Ранке спешит отметить, что Карл Великий чувствовал себя добрым немцем, который, удерживая элементы античной культуры, не забывал также и германскую культуру.

Распад империи Карла Великого Ранке объясняет распрями между преемниками Карла Великого, возвышением магнатов, порожденным в свою очередь этими распрями, и, наконец, притязаниями пап. Но единство империи, по его мнению, все же продолжало существовать, так как императорская власть, даже и после распада империи, оставалась в руках именно германских королей.

Огромное значение придает Ранке принятию Оттоном I императорского сака. Он вполне одобрительно относится к политике германских императоров по отношению к Италии. Это право на Италию перешло к германским императорам от Карла Великого, от завоевания им лап-гобардского государства. С точки зрения Ранке, для германского государственного устройства очень важно было держать в руках папу.

Кроме того, Италия оказывала на Германию благотворное культурное воздействие и поэтому тоже было важно обладание Италией. Наконец, сама идея мирового господства была связана с Римом и обладанием Италией.

При объяснении причин ослабления средневековой Германской империи после смерти Оттона I у Ранке особенно ярко выступает то, что Маркс называет сведением великих исторических событий к пустякам. Он объясняет это ослабление империи, во-первых, тем, что Отгон II умер рано и оставил малолетнего сына, во-вторых, тем, что Гуго Капет создал могущество Франции, а Вильгельм Завоеватель — могущество Англии. Третьей причиной является борьба пап с императорами.

Время с XI по XIII в. Ранке называет иерархической эпохой. Ранке употребляет слово «иерархия» как синоним теократии. Он считает эту эпоху эпохой господства папства, заявляя при этом, что преобладание пап не было связано с какой-нибудь идеей, а было создано политическим путем — путем борьбы и войн.

Большое значение придает Ранке крестовым походам, которые, по его мнению, обнаружили, что истинным вождем христиан на Западе является не император, а папа. Крестовые походы, полагает он, объясняются чисто духовной идеей, стремлением вернуть святой гроб в руки христиан. Таково мнение Ранке, хотя к этому времени уже существовало исследование его ученика Зибеля, которое выяснило многообразные причины, в частности и материальные причины, лежавшие в основе крестовых походов. Для Ранке главное значение крестовых походов заключается в том, что они способствовали усилению папского могущества.

Насколько Ранке находится позади представителей исторической школы права, хотя бы Савиньи, видно из того, что стремление итальянских городов к самостоятельности в эпоху Гогенштауфенов, которое Савиньи выводит из экономических причин, Ранке объясняет «элементами их прежнего устройства». Объяснение причин усиления могущества пап в XI—XII вв. Ранке дает в стиле теории «народного духа». По его словам: «Европейское общество, составившееся, как мы видели, из слияния романского и германского мира, по природе своей было склонно к иерархическому началу, ибо в римском быту церковь имела величайшее значение. Но церковь все же не составляла всего: в германском духе было заложено бесконечное стремление к свободе и склонность к естественному росту—черта, которая не могла на долгое время найти себе удовлетворение в иерархическом начале»27.

Германцы пришли из своих лесов для завоевания Римской империи, а не для служения римской церкви. Они хотели принять культуру, а не это служение. Поэтому за этой иерархической эпохой следует другая, когда это внутреннее стремление романо-германских народов развивалось чрезвычайно деятельно. «Это развитие,—пишет Ранке,—шло не по предначертанной философской программе, а выражалось в непрерывной разработке основной тенденции»58.

Вряд ли это объяснение можно считать более реальным и конкретным, чем объяснение Гегеля.

Основная тенденция в XIV—XV вв. прямо противоположна тенденции XI—XII вв. В этот период единство государства и церкви распадается. Здесь Ранке говорит о падении авторитета пап, о великом церковном расколе, о Столетней войне, о смутах в Англии, Франции и Германии. «В эту эпоху общего разложения взоры снова обратились к папству, как единственному авторитету, который еще признавался почти повсюду. Но, к сожалению, рядом существовало двое пап»29. Этот раскол приводит к соборному движению. Наконец, весь этот период заканчивается завоеванием Константинополя турками, которое вызвало перенесение культурного центра из Византии в Италию.

Ослабление влияния церковной культуры и церковности повысило интерес к античности. В XIV—XV вв. иерархия разлагается, личность вступает в свои права. Это вызывает расцвет искусств и изобретений, среди которых многие имеют очень большое значение, как, например, изобретение огнестрельного оружия, а также книгопечатания, положившего конец владычеству духовных корпораций над науками.

Следующий период — эпоха реформации и религиозных войн (период с конца XV до середины XVII в.). Это прежде всего эпоха великих открытий, которые Ранке считает результатом исключительно международных отношений. Открытие Америки, в частности, является, по его мнению, результатом поисков новых путей на Восток, главной целью которых была борьба с неверными. Затем, это эпоха усиления внутреннего могущества власти государей в Англии, Франции, Испании. Наконец, это период столкновений европейских держав во внешних делах. Европа распадается на две группировки — испанскую и французскую.

Причины реформации в Германии, по мнению Ранке, преимущественно политические — именно борьба князей с императором и папой, которые в данном случае выступают как союзники. Социальным движениям эпохи реформации Ранке не придает большого значения. Хотя он и говорит о Крестьянской войне, но лишь для того, чтобы высказать свое отрицательное к ней отношение. Крестьянская война, по его мнению, вспыхнула тоже из-за политических причин, из-за того, что в целях объединения империи были увеличены налоги, которых крестьяне не хотели платить. К тому же среди крестьян распространились мистические идеи. Восстание крестьян Ранке считает большим несчастьем для Германии. «Крестьянское восстание,— пишет он,— заключало в себе крайние последствия и грозило опрокинуть весь существующий порядок вещей в Германии. Свергали не одни иконы; Томас Мюнцер, вождь крестьян, хотел истребить всех князей и устроить совершенно новый мир... Что касается отношения Лютера к крестьянскому восстанию, надо отдать ему справедливость: он уже с самого начала не хотел иметь ничего общего с этим делом... Присоединись Лютер к этому движению, и он сам и его учение погибли бы»30. Ранке полностью солидаризируется с отношением Лютера к крестьянскому восстанию и одобрительно отзывается о его выступлениях против «этого бесчинства».

Ранке всячески старается подчеркнуть близость лютеранства к католицизму. Может быть, это объясняется тем, что он читал свои лекции католическому государю. По его мнению, главное в учении Лютера — что он яснее всех выразил идею верховной власти.

Далее Ранке рассматривает католическую реакцию, которая, как он полагает, коренилась лишь в политических условиях эпохи и в гибкости, приспособленности и устойчивости католицизма. Само папство в это время меняет свой характер. Появляется новый тип папы. Здесь идет борьба двух самостоятельных сил — реформации и обновленного папства. Эту кровавую борьбу двух самостоятельных сил он видит в нидерландской и французской религиозных войнах XVI в. и в Тридцатилетней войне. Причины возникновения нидерландской войны, как он называет нидерландскую революцию, по мнению Ранке, чисто религиозные, причины же победы Нидерландов над Испанией чисто политические, именно твердость Елизаветы Английской, возвышение Генриха IV и развитие английского морского могущества. К чисто религиозным сводит он и причины возникновения Тридцатилетней войны. По этому поводу он говорит, что в Германии имело место кровопролитие, которое приобрело ужасный характер, и нз-за незначительных догматических разногласий культура Германии подверглась уничтожению.

Со времени реформации, полагает Ранке, Европа разделяется на два ствола, оставаясь все же единой. Но это единство базируется уже не на единстве церкви, а на общности культуры, учреждений и взаимного. влияния германских и романских наций.

Следующая эпоха — эпоха возникновения и развития крупных держав (XVII—XVIII вв.). Если в предшествующую эпоху основной тенденцией было господство церкви, то теперь в развитии Европы преобладает более светское направление. На первое место выступает принцип государства. «После того, как религиозная сторона выработалась до известной степени, человеческие силы начали двигаться больше в сторону государства в связи со светским направлением, которое приняли науки вообще»31. Направление этой эпохи было военно-монархическим. Основная идея, или тенденция, эпохи — борьба мировых держав за преобладание. Сначала выступает Испания, затем Голландия, потом на первое место выдвигается Франция. Ранке дает необычайно высокую оценку деятельности Ришелье и отчасти Мазарини, а Людовика XIV считает лишь продолжателем их дела, хотя и говорит, что царствование Людовика XIV было одним из самых грандиозных явлений. При этом Ранке считает, что распоряжения Людовика XIV вовсе не были делом одного насилия и что народ был ими очень доволен.

Правда, в конце своего правления Людовик XIV перешел всякую меру. В этом и заключается, по мнению Ранке, опасность всякой личной власти. Главным грехом его он считает отмену Нантского эдикта, но тут же замечает, что благодаря Людовику XIV Франция превратилась в удивительно стройное целое.

Эта военно-монархическая тенденция эпохи ясно выражается и вис-тории других стран, хотя и с известными вариантами.

Отмечая особенности развития Англии, Ранке переходит к английской революции, по его словам, «ужасному столкновению, которое в Англии носит название мятежа» (rebellion)32. Он видит в основном только политические (столкновение короля и парламента) и религиозные причины этого «мятежа».

Изложение событий английской революции в этих лекциях Ранке крайне поверхностное. Глубже она изложена в его большой работе по истории Англии, где он подчеркивает связь английской революции с некоторыми явлениями в других странах Европы, но и там он в основном все сводит к изложению запутанных ходов европейской дипломатии этой эпохи.

Несмотря на свое желание выдержать хотя бы внешне тон беспристрастия, он все же не может скрыть своего отрицательного отношения к Кромвелю, рисуя его не то фанатиком, не то лицемером. Главный упрек, который он ему делает,— упрек в цареубийстве. Кромвель — отец цареубийства. Подобно Бёрку, Ранке считает благодетельной революцией лишь революцию 1688 г., которую он противопоставляет как английской революции 1640—1660 гг., так и французской революции 1789 г.

«То, что называется революцией во Франции и в Англии,— пишет он,—две противоположные друг другу вещи: французская революция была во всяком случае народной, английская революция по своей природе была аристократической... Ее целью было воспрепятствовать всеобщему движению, которое потом осуществилось во Франции. Это является главной причиной, извиняющей революцию (т. е. революцию 1688 г.— Е. К.)»гг.

Интересно, как Ранке объясняет причины усиления России. Они — иного характера, чем те, которые он приводит в отношении германо-романского мира. Он выдвигает следующие причины:

1.Особенности славянского национального духа, который по характеру своему более склонен к монархии и преданности, чем германский.

2.Влияние греческой церкви, по традиции преданной монархическому началу.

3.Овладение современной культурой, которую Петр I заимствовал у Западной Европы и передал России, но лишь постольку, поскольку эта культура способствовала материальному процветанию его страны3*.

Говоря о возвышении и могуществе Австрии, Ранке вообще утверждает, что главной причиной этого является игра случая. Зато усиление Пруссии есть главным образом результат планомерной деятельности ее государей, которые подняли ее военное могущество и увеличили ее территорию.

Он также восхваляет внешнюю политику прусских королей, особенно Фридриха II, которого считает «величайшим политиком, какого произвела Германия».

Таким образом, в Европе постепенно в период XVII—XVIII вв. создаются пять главных держав, основанных на разных принципах. Для поверхностного и бессодержательного подхода Ранке к объяснению исторического процесса в целом чрезвычайно показательна данная им характеристика этих различных национальных принципов. Франция, по его мнению, основана на католическом и монархическом началах. Это принцип романский; Англия основана на германо-морском и парламентском принципе; Россия — на славяно-греческом принципе, соединенном со стремлением присвоить себе материальную культуру Запада; Австрия— на принципе католицизма, монархии и германизма; Пруссия — на принципе германизма, протестантизма, милитаризма и администрации.

Затем, вслед за периодом роста больших государств, следует период революции. Надо сказать, что самые причины революции Ранке сводит почти исключительно к идеологическим моментам. Он видит в них главным образом борьбу партий — философской, с одной стороны, и католической— с другой. Демократические идеи, по мнению Ранке, возникли в Северной Америке во время восстания американских колоний против английского господства. Поэтому возникновением демократического духа Европа обязана бестолковости министров Георга III. Революция в Америке впервые выдвинула идею, что народы сами должны собой управлять. К этому направлены и все революционные движения нового времени. Это был полный переворот принципов, эта революция была значительнее всех ранее происшедших,

Я не буду подробно излагать историю французской революции в изображении Ранке, Замечу только, что он особенно подчеркивает влияние на умы французов освободительной борьбы американцев. В Америке побывали французские офицеры, французские добровольцы, которые увидели демократизм на практике и пожелали осуществить его во Франции.

Второй причиной революции Ранке считает французскую литературу материалистического и атеистического направления. Фнлософы-мате-риалисты «не верили в бога и ничего не хотели слышать о короле». При этом, как полагает Ранке, эти воззрения исходили исключительно из стремления порвать все нравственные принципы и предаться необузданным наслаждениям35.

Ранке, правда, отмечает, что французская революция пошла гораздо дальше американской. Но причину этого он видит не в большей остроте и глубине лежащих в ее основе конфликтов, а лишь в слабости, уступчивости короля. Благодаря этой слабости из конституционной партии постепенно развилась якобинская партия, выдвинувшая идею о том, что власть исходит от народа. Именно эта идея привела весь народ к фанатизму, с которым он пытался осуществить свой политический идеал — свободы, равенства и братства.

Последним периодом в истории Европы Ранке считал современную ему конституционную эпоху, в которой он видит борьбу двух принципов— монархии и народного суверенитета. Примирением их является строй конституционной монархии.

Я несколько подробнее остановился на изложении общеисторических взглядов Ранке в связи с тем, что его философия истории, его методы исторического исследования со времени Белова возносятся на небывалую высоту многими представителями современной немецкой историографии. Между тем, внимательно ознакомившись с научным наследием Ранке, невольно приходишь к выводу, что результатом гигантской работы, которую проделал Ранке за свою долгую жизнь, является нагромождение эклектических взглядов, нагромождение обобщений, которые трудно назвать иначе, как историческими пошлостями.

Невольно вспоминается характеристика Маркса, которому Ранке в области обобщающей работы представлялся сплошным ничтожеством. Ранке —огромный эрудит, но без всякой глубины. У него большой талант и небольшой ум. Это ум несомненно живой, бойкий, но поверхностный, который охватывает лишь внешние связи событий, который умеет в ловкой, но пустой фразе сформулировать бессодержательное обобщение. Всё это окрашено самоуверенностью, которая выработана темпераментом и силой. Он умеет оживлять рассказ анекдотом, характеристикой личности, которая дается живо и темпераментно. Но с первого взгляда трудно понять, почему он так превознесен, почему рассматривается современной германской историографией как великий учитель истории и образец для историков всех времен. Разгадка, очевидно. заключается в том, что Ранке ловко потрафил и своей, и последующей эпохе. Возможно, это не является результатом сознательного искажения им истории. Ему не пришлось искусственно приспособляться, поскольку это было в его натуре, но он верно отразил настроения той консервативной части немецкой буржуазии, которая искала поддержки у монархии и прусского юнкерства, искала союза с ними. Это дух ловкого компромисса, который в сущности всё оставляет по-старому, но допускает некоторые новые идейки, придает старому новую окраску. Философия истории Ранке совершенно плоская, она представляет собой полное отсутствие всякой философии, но вместе с тем она необычайно легка и доступна даже ограниченному сознанию среднего буржуа. У своих учеников Ранке воспитывал убеждение в том, что нет надобности брать исторический материал особенно глубоко и широко, он воспитывал в них дух узкой специализации, не связанный общей идеей. Он прививал им любовь к критике источника, но к критике чрезвычайно поверхностной, критике, которая часто подменяет собой действительное исследование. В основе его общей исторической концепции лежит агностицизм, под которым скрывается отсутствие философской глубины. Это своего рода обессмысление истории, или, лучше сказать, сведение ее к мелким, пошлым, текущим целям.

Так, история, которая в его время могла показать буржуазии, а тем более феодальным классам свои острые когти, делается под пером Ранке ручной и безопасной. В то же время история в его изложении дает обильную пищу растущему германскому империализму и милитаризму. Она провозглашает, что Германии нужны территории, нужно международное влияние и что все это может быть добыто силой, независимо от какого бы то ни было принципа. А для внутреннего употребления в самой Германии рекомендуется верность монарху и тот компромисс между монархией и либерализмом, который можно охарактеризовать как лжеконституционный строй.

Словом, именно, может быть, поверхностность, отсутствие глубины, гибкость и эклектичность Ранке завоевали ему преклонение у немецкой буржуазии, тяготевшей к реакции и окончательно ставшей на реакционные позиции в конце XIX — начале XX в.

 

В школе Ранке, в его методе подхода к историческому исследованию, с точки зрения советских историков, можно видеть большую опасность для исторической науки, цели которой были опошлены и измельчены самим Ранке и еще больше — его учениками и последователями. Представители этой школы в конце XIX и начале XX в. открыто становятся на службу интересам империалистической буржуазии Германии.

Пользуйтесь Поиском по сайту. Найдётся Всё по истории.
Добавить комментарий
Прокомментировать
  • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
    heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
    winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
    worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
    expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
    disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
    joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
    sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
    neutral_faceno_mouthinnocent
2+три=?