Собственность, труд и творчество в информационном обществе.

Концепции «постиндустриального», «постисторического», «постэкономи­ческого», «посткапиталистического» общества активно разрабатывались в мировой науке еще с 1950-х гг. XX в. В 1959 г. профессор Гарвардского университета Дэниэл Белл, выступая на социологическом семинаре в Заль­цбурге, впервые употребил понятие постиндустриального общества в ши­роко признанном теперь значении - для обозначения особой стадии обще­ственного развития, на которой индустриальный сектор теряет ведущую роль вследствие возрастающей технологизации, а основной производитель­ной силой становится наука. Впоследствии в трудах У. Ростоу, Р. Арона, Д. Гэлбрейта, 3. Бжезинского, Р. Дарендорфа и других исследователей пред­лагались и иные трактовки «постсовременной» эпохи. Весьма разнообраз­ные по методологии и основным постулатам, они были едины в исходной позиции - восприятии современного состояния общества как преодоления индустриальной модели взаимодействия человека, общества и природы. Настойчивое использование префикса «пост-» было вызвано стремлением не только дистанцироваться от уходящей эпохи, но и подчеркнуть преем­ственность исторического пути Запада. В целом речь шла об анализе не столько новой общественной системы, сколько некоего «постиндустриаль­ного барьера», за которым открывалось еще совершенно малопонятное и даже пугающее социокультурное пространство.

Лишь на рубеже XX—XI вв. постиндустриальная модель обществен­ного развития приобрела вполне оформившиеся черты. Первоначально ее сердцевиной стал переход от ресурсозатратных к ресурсосберегающим технологиям, затем - компьютерная революция и информатизация экономи­ки. В этих условиях рынок труда претерпел глубокую структурную пере­стройку. Доля занятых в промышленности в ведущих странах Запада снизи­лась примерно с 36 до 31 %. Во многих отраслях индустрии уменьшились и абсолютные показатели занятости. В отраслях нематериального производ­ства, напротив, наблюдался значительный прирост рабочей силы. В США в 1970-1996 гг. число занятых в сфере услуг возросло с 49 млн до 95,6 млн чел., т.е. на 102 %. Это составило 74 % совокупной численности всех занятых в стране. Характерно, что наибольшее количество новых рабочих мест создавалось на предприятиях и фирмах малого й среднего бизнеса. Выросла доля различных гибких форм занятости, в том числе с неполным рабочим днем, надомной работой.

В 1990-х гг. реструктуризация рынка труда практически завершилась. Перераспределение рабочей силы между отраслями значительно уменьши­лось. Ее воспроизводство сконцентрировалось преимущественно внутри ос­новных секторов экономики и системы профессионального образования. Во многих индустриально развитых странах сократился и импорт рабочей силы. Это стало следствием как общего уменьшения спроса на неквалифицирован­ный труд, так и интеграции рынков труда, международной кооперации произ­водства, переноса большой части конвейерных производственных операций на «дочерние» предприятия в развивающихся странах. На фоне стабилизации рынка труда стала очевидной его принципиально новая сегментация. Она не совпадает с традиционным отраслевым распределением занятости, а также разделением на «синие» и «белые воротнички». В основе новой структуры рынка труда лежит сосуществование двух принципиально разных моделей экономического поведения и социальной мотивации человека.

Один из полюсов современного рынка труда образует так называемая «сложная рабочая сила». К этой категории относятся не только менеджеры и программисты, но и обладающие достаточной квалификацией рабочие, служащие, техники, персонал из сферы услуг. Это работники, которые способны самостоятельно использовать свои профессиональные знания, гибко менять виды производственной деятельности и переучиваться, обла­дающие территориальной и социальной мобильностью. Среди них в каче­стве элитарной группы выделяются работники высшей квалификации с ярко выраженными креативными способностями, ориентированные на твор­ческий, инновационный режим производственной деятельности, индивиду­альную ответственность за ее результаты. Противоположный сектор рынка труда образуют работники, чья профессиональная деятельность основана на шаблонных операциях, т.е. на воспроизводстве устоявшихся технологи­ческих схем. Значительная часть из них имеет вполне высокий уровень квалификации, но по своей мотивации и организации производственной деятельности они представляют собой классический индустриальный тип работника. К этому типу примыкают незначительные группы неквалифици­рованных работников, которые имеют небольшой, но устойчивый спрос на современном рынке труда.

Каждому из двух основных секторов рынка труда присуща своя динами­ка роста занятости, уровня безработицы, условий труда, его оплаты. Что еще более важно, в каждом из них складывается особый тип производственной культуры. Для «индустриального типа» по-прежнему характерна линейная зависимость уровня материального вознаграждения от овладения тем или иным набором профессиональных навыков, их качественного применения на практике. Работники такого типа ориентированы на стабильную занятость, предпочитают по возможности не менять род занятий и место работы. Саму производственную деятельность они воспринимают лишь как обязанность, необходимую для обеспечения материальных условий жизни.

«Постиндустриальный тип» работника формируется в принципиально иных координатах. Его профессиональная и социальная востребованность связана не только с владением определенным количеством специальных умений и навыков, но и с широким спектром личностных качеств, нрав­ственных, психологических, интеллектуальных особенностей. Использова­ние информационных технологий, новейших моделей маркетинговой дея­тельности, внедрение современных форм менеджмента предъявляют ис­ключительно высокие требования к интеллекту, уровню абстрактно-логи­ческого и эмоционально-образного мышления, сенсорике и моторике работ­ника. Самостоятельность мышления и инициативность, творческий подход к делу и ориентация на альтернативность решений производственных про­блем, способность к оптимизации, планированию собственных действий и к сотрудничеству, конструктивному взаимодействию с коллегами, позитив­ное отношение к инновациям и готовность критически осмысливать дос­тигнутое становятся обязательными критериями профессионализма. Как следствие, для такого человека труд из средства «иметь» превращается в способ «быть», т.е. в сферу самовыражения и реализации своих способнос­тей. Инновационная профессиональная деятельность оказывает и обратное влияние на личность работника, способствует развитию его коммуникатив­ной культуры, мотивации к самосовершенствованию, творческой самореа­лизации. Усиливается способность к индивидуализированному решению задач, манипулированию различными типами информации, адаптации в нестандартных ситуациях и, как следствие, возрастает социальный опти­мизм, уверенность в своих силах, личностная открытость.

Характерно, что каждый из двух сосуществующих типов производ­ственной культуры востребован в современной экономике. Оба сектора рынка труда на рубеже XX-XXI вв. показали тенденцию к стабилизации. Однако в системе трудовых отношений акцент решительно переносится на поощрение новых явлений в мотивации человека. Общераспространенной стала дифференцированная оплата труда, основанная на гибкой системе вознаграждений. «Нестабильные элементы» заработной платы (премии, бонусы, дополнительные услуги, различные виды страхования, образова­тельные программы) достигают уже 1/3 от общей суммы оплаты труда. Большую значимость приобретает так называемая аналитическая система оценки трудового вклада. Она основана на создании индивидуальных «стан­дартов исполнения», которые соотносятся с общими расчетными стандарта­ми. Учету подлежит квалификация каждого работника, объем и качество его работы, вклад в конечный результат, инициативность и зона ответствен­ности. Уровень вознаграждения в этом случае зависит не только от исполне­ния прямых функциональных обязанностей, но и от овладения работником смежными специальностями, прохождения им переподготовки, участия в креативных проектах.

Изменение роли «человеческого фактора» в общественном производ­стве было осмыслено в новейших теориях менеджмента. Чикагский эконо­мист Теодор Шульц для суммарной характеристики инновационного участия человека в современном производстве ввел термин «человеческий капитал».

«Человеческий капитал» представляет собой не только производствен­ный потенциал работника, но и всю сумму личностных мотиваций, стереоти­пов, интересов, переживаний, влияющих на те или иные аспекты экономичес­кой деятельности человека. Критерии профессионализма приобретают, таким образом, ярко выраженную личностную, субъективистскую направленность. Значимость коллективных субъектов трудовых отношений, напротив, быстро снижается. В первую очередь это касается отраслевых профсоюзных органи­заций. В Западной Европе к началу 1990-х гг. в их состав входили уже не более 40 % наемных работников, в США - менее 20 %. От политики коллек­тивных договоров, т.е. монопольного определения условий найма, профсою­зы перешли к практике гибкого договорного сотрудничества с предпринима­телями. При общем стремлении укрепить социальные гарантии работающих, основной целью их деятельности становится выработка оптимальных произ­водственных условий, в том числе длительности и интенсивности работы, размеров оплаты и пособий и т.п. Острый антагонизм отношений труда и капитала окончательно ушел в прошлое.

Резкое снижение уровня социальной конфликтности в сфере трудовых отношений связано с тем, что «человеческий капитал» принципиально меняет структуру капиталоотдачи, в том числе преодолевает прежнюю линейную зависимость капитальных затрат и конечной прибыли. Актив­ность человека, его мотивация, субъективные реакции становятся ключе­вым фактором инновационного развития производства. Следовательно, эко­номический рост оказывается напрямую 'зависим не только от совершен­ствования технико-технологической базы и наращивания капиталовоору­женности груда, но и от развития креативных способностей самого челове­ка, занятого в производстве. В этих условиях выбор между «ресурсозатрат- ной» и «ресурсосберегающей» моделями экономического роста утрачивает смысл. «Человеческий капитал» - это принципиально «нелимитирован- ный» ресурс. Его образование и обновление, т.е. «инвестиции в человека», имеют совершенно иную логику, нежели обычные капиталовложения. Не­обходимы расходы не только на профессиональную подготовку работника, но и на его общее образование, здравоохранение, различные формы рекреа­ции, воспитание детей и т.п. По сути, вся базовая подготовка будущего работника ведется вне зависимости от контрактных условий труда, вне прямого влияния будущих работодателей и без принятия четких обяза­тельств со стороны работника. Ключевую роль в «инвестициях в человека» играет не бизнес, а само общество, берущее ответственность за социализа­цию личности, развитие ее образовательного и культурного уровня.

Усиление роли «человеческого фактора» в трудовых отношениях, постепенное стирание грани между рабочим местом и рекреационным пространством приводит к размыванию границ между производительным и непроизводительным трудом, между трудовой деятельностью и досугом и, в конечном счете, между производством и потреблением. Происходит переход от «чистого» производства к процессу, в котором трудовые отно­шения воспринимаются как способ самоудовлетворения, т.е. элемент по­требления. Потребление, в свою очередь, становится важнейшим факто­ром формирования и функционирования рабочей силы. Складывается принципиально новая модель потребительского поведения, направленная не только на рекреацию рабочей силы, но и на повышение ее инновацион­ного потенциала. На потребительском рынке доминирующей фигурой становится «гибкий потребитель», все меньше связанный со статусными стандартами престижности. Потребитель, выбирающий качественный и престижный товар из массы стандартизированной продукции, сменяется потребителем, ценящим нестандартизированные товары и услуги, отвеча­ющие его индивидуальным предпочтениям. В структуре спроса это при­водит к постепенному замещению материальных благ на духовные и интеллектуальные ценности, информационную продукцию, образователь­ные услуги, здравоохранение, различные формы досуга. В целом, удовлет­ворение личных потребностей все чаще выражается не в максимизации потребления, а в поиске новых форм самореализации, где грань между трудовой деятельностью и потреблением не столь важна.

Для обозначения новой модели социальной мотивации в западной науке используется понятие «экспрессивизм», характеризующее такие ценности, как творчество, автономность, отсутствие контроля, приоритет самовыраже­ния перед социальным статусом, поиск внутреннего удовлетворения, стрем­ление к новому опыту, тяготение к общности, принятие участия в процессе выработки решений, жажда поиска, близость к природе, совершенствование самого себя и внутренний рост. О. Тоффлер предложил называть подобную мотивацию «постэкономической системой ценностей», поскольку в ее рам­ках традиционные критерии успешности, сопряженные с денежным эквива­лентом вознаграждения за совершенный труд, сменяются комплексными характеристиками «качества жизни». Развивая эту идею, Р. Инглегарт создал концепцию постматериалистической мотивации. «Постматериалисты испове­дуют ценности, которые не благоприятствуют их экономическому успеху, - утверждает Инглегарт. - Они направляют значительную часть своей энергии на обеспечение иных благ, нежели доход, - в первую очередь таких как качество жизни. В своей личной жизни они делают акцент не столько на обязательную занятость и высокий доход, сколько на работу интересную, осмысленную, осуществляющуюся в контексте с близкими по духу людьми». Согласно данным Стэнтфордского исследовательского института, «постмате­риалистическую» жизненную позицию уже в середине 1970-х гг. занимали примерно 5-6 млн взрослых американцев, а в конце 1990-х гг. - около 45 млн, т.е. до 24 % взрослого населения страны.

Радикально меняя мотивацию социальной деятельности человека, пост­материалистическая система ценностей по своей значимости выходит далеко за рамки культурного феномена. Она способствует активизации творческого потенциала человека, формированию готовности и способности к креатив­ным действиям практически в любой сфере. Это превращает «постматериа­листов» в наиболее ценную часть «человеческого капитала» современной экономики. Складывается уникальный парадокс - люди, отдающие предпоч­тение нематериальным ценностям, все чаще становятся лидерами в сфере бизнеса и производства, политики и культуры. Что особенно важно, люди, ориентированные на приоритеты духовного роста и самореализации в твор­ческой деятельности, оказываются внутренне защищены от давления соци­альной системы. И эта доля свободы и независимости превращает их в инициативную силу, способную не только противостоять внешнему диктату, но и предъявлять обществу собственные требования, приводить социальную действительность в соответствие со своим видением. Залогом этого права на лидерство становится не контроль над вещным богатством, а прежде всего специфика личностных качеств «постматериалистов», их мироощущение, психологические характеристики, формируемые благодаря высокому образо­вательному уровню и интеллектуальному потенциалу.

Утверждение «постматериалистической» модели социальной мотива­ции является наиболее важным фактором становления информационного общества. Характерно, что повод говорить о наступлении «информационной эры» дал прежде всего революционный прорыв в развитии компьютерных технологий в конце XX в. Понятие «информационное общество», введенное Ф. Махлупом и Т. Умесао, акцентировало роль информации как уникального производственного ресурса, распространение которого тождественно само­возрастанию, а потребление приводит не к исчерпаемости, а к кумулятивно­му накоплению. Но к концу 1990-х гг. стало очевидно, что «информационная революция» создала не только новый технологический уклад, но и новую социальную реальность. В условиях информационной экономики знание становится и основным ресурсом, и наиболее востребованным товаром, и основой социализации человека. Ориентиры материального богатства, опре­делявшие систему стратификации в индустриальном обществе, перестают играть решающую роль в формировании социальной структуры. Прежняя иерархия статусных групп постепенно теряет стройность, распадается ее прежняя пирамидальная форма. Страты окончательно превращаются в социо­культурные общности, образуемые не в силу общественно признанных ста­тусных отличий, а на основе социальной, психологической, культурной само­организации. Эта эволюция связана уже не только с возрастанием общего уровня доходов населения и дифференциацией потребления, но и с ростом психологической мобильности в обществе, разнообразием стилей жизни, быстрой сменяемостью ориент иров социального успеха.