Вера и нравы европейцев около 600 года.

Первые учителя христианства, как напр. апостол Павел или Юстин Философ, были люди тонко образованные, знакомые с греческой наукой; Евангелия распространялись среди общества, читавшего греческую и римскую литературу. Теперь после германских нашествий все переменилось: школы пришли в упадок, а потом стали и вовсе исчезать. Само духовенство содействовало гибели культуры. Папа Григорий I, боясь, чтобы клирики не заразились язычеством, запретил им чтение античных писателей, а также изучение математики, как науки, связанной с волшебством; старинную библиотеку, помещавшуюся в Риме на Палатинском холме, где были императорские дворцы, он приказал сжечь.

Греческий текст новозаветных книг, а также латинский перевод его для массы варваров были непонятны, но скоро они стали недоступны и для огрубевшего романского населения. Таким образом книги, заключавшие в себе основу христианства, сделались достоянием одного духовенства. Среди неграмотного населения проповедь велась исключительно устная: новообращенные узнавали учение, о Христе с голоса, как Хлодвиг от епископа РемиЕия.

Христианские проповедники должны были приспособляться к новому обществу, жившему верой в колдовство. При этом они допускали множество понятий и обычаев, совершенно чуждых христианству; они сами незаметно для себя грубели, усвоивая воззрения окружающего варварского мира. Таково было учение о чистилище (временных муках ада), ведущее свое начало от самого папы Григория I.

Однажды в монастыре, основанном Григорием, у монаха Юста, лежавшего при смерти, нашли под подушкой три золотых, которые он заработал врачебным искусством, сберег себе и не отдал братии. Папа жестоко осудил это укрывательство и велел умершего закопать без обряда в навозную кучу; деньги бросили с покойником в яму, приговаривая: «золото да послужит тебе на погибель!» Спустя месяц после смерти папа однако сжалился над грешником и предписал, чтобы в течение 30 дней читались по нем заупокойные молитвы. На 30-ый день Юст освободился от мук чистилища и возвестил о том в видении своему родному брату. С этих пор утвердилось учение, что церковь имеет силу своими молитвами заменять вечные муки временными.

Христианство европейцев после великого переселения гораздо более напоминает старое язычество, чем учение апостолов и отцов ц е р к в и (т. е. христианских писателей II и Ш веков по Р. X.). В молитвах обращались не к Христу, а к различным святым, под которыми разумели своих старых языческих богов.

Как в прежней Греции больные шли в храм небесного врача Асклепия, так теперь отправлялись за исцелением к могиле святого угодника. Григорий, епископ галльского города Тура, знаменитого могилой св. Мартина, в своей книге «О чудесах» рассказывает. что больные ложились спать в церкви у самой гробницы, надеясь в сновидении узнать о лекарстве или способе лечения. Жаждущим чудесной помощи иногда удавалось видетьА как ночью святой сам справлял литургию, как невидимые руки зажигали свечи, слышалось пение небесных голосов. Однажды святой запоздал, и больные стали волноваться и громко жаловаться. Но вот он вошел торопливым шагом, объясняя свое промедление тем, что ему пришлось спасать моряков, потерпевших кораблекрушение. В доказательство он показал свое мокрое платье: больные, забыв свои стра-
Усадьба королей Меровингского дома.
дания, заслушались рассказа и даже несмотря на слабость, обступили святого, чтобы поймать хоть капельку, сбегавшую с его одежды.

Необычайно сильно распространилось почитание мощей, останков умерших подвижников. Ни одна могила не могла в этом отношении равняться с гробницей св. Петра в Риме. Считалось, что богомолье к такому месту есть приближение к небу: кому выпадает счастье умереть и быть похороненным близ могилы святого, тому обеспечен прямой переход в рай. Особенно много богомольцев и странников высылала к Риму новообращенная Британия, или Англия: целые вереницы мужчин и женщин, старых и молодых, богатых и бедных, шли пешком, не взирая на все трудности и лишения, на опасности от разбойников, на стужу и ветер при перевале через снежные Альпы. Масса странников погибали в пути, разорялись, обращались в бродяг и нищих; их участь не останавливала других, и поток благочестивых путников продолжал стремиться с острова на материк к заманчивой цели.

Помимо святынь несдвигаемых, почитались еще подвижные, которые могли странствовать, становиться вездесущими, останавливать бури, спасать тонущих, сохранять в целости дома среди бушующего пожара, давать победу в сражении. Часто воины и торговцы брали с собою кусочки мощей, зубы, пальцы и волосы святого в опасные предприятия и трудные поездки. Их покупали за дорогие цены,их бессовестно выкрадывали; из-за них поднимались жестокие распри, совершались всякие насилия и преступления. Однажды конунг франкский Гундобад услыхал, что был на востоке царь, неизменно одерживавший победы благодаря пальцу св. Сергия, который он прикреплял к своей правой руке. Жадно стал конунг разыскивать в городе Бордо останки этого святого, и когда узнал, что таковым пальцем обладает один сирийский купец, отправил ко владельцу чудотворного средства своего приближенного, римлянина Муммола. Напрасно сириец предлагал 200 золотых, чтобы ему оставили сокровище; Муммол велел вскрыть шкатулку, где хранилась драгоценная кость, расколол ее на три куска и один из них унес.

Епископы пользовались верой варваров в волшебство, чтобы внушать им страх и оберегать от них свое церковное достояние. Григорий Турский рассказывает, что один из'Меровингов Хари-берт хотел забрать имение, принадлежавшее исстари церкви св. Мартина в Туре. Он отправил туда своих конюхов с лошадьми; как только лошади начали есть сено, снятое с лугов церковных, они взбесились и вырвались на волю: одни ослепли, другие бросились со скалы и расшиблись. Испуганные слуги донесли о несчастии своему господину, прося поскорее возвратить то, что было неправильно захвачено. Хариберт ответил в гневе: «справедливо это или нет, пока я царствую, церковь ничего не получит». Тотчас же после этого конунга поразила смерть, и его преемник поспешил вернуть имение церкви.

Конунги, или короли (как их потом называли славяне от имени знаменитого франкского конунга Карла), далеко не имели той власти над народом, которою располагали римские императоры и их наместники. У них не было канцелярий, не было многочисленных писцов, чтобы описать и оценить имущества для вычисления налога, не было также сборщиков, чтобы взимать подати с населения. Они иначе добывали доходы: своих дружинников (т. е. военных товарищей, которые обыкновенно жили вместе с вождем) они назначали заведовать переправами и мостами через реки, проходами в горах, чтобы собирать деньги и товары с проезжающих, или по'сылали к рудникам и соляным варницам, чтобы отбирать долю добытого железа, меди, золота, соли у промышленников и рабочих. Во всех этих случаях часть сбора доставлялась королю, часть поступала в виде вознаграждения заведующему дружиннику.

Во всех государствах, основанных германцами, короли в подражание римским властителям, составляли свой закон, в котором старались определить штрафы и наказания за разные проступки. Был закон Салический (у салических, т. е. западных франков); Лангобардский и др. (мы называем эти законы такжеП р а в д а м и, по сходству их с Русской Правдой, старинным законодательством Киевской Руси). Для того,, чтобы прекратить убийства, совершаемые самоуправно родственниками и друзьями потерпевших, в Правдах взамен мести назначен денежный выкуп: одна часть уплачиваемой суммы' должна идти в пользу потерпевшего увечье, другая часть поступает королю. В выкупе оценивалась не человеческая жизнь вообще, а звание и сила потерпевшего. По Салической Правде франки оценены гораздо выше римлян, т. е. туземного населения: за убийство свободного франка платится 200 со-лидов (монет) серебра, за убийство королевского дружинника франкского происхождения — 600 солидов, тогда как за убийство римлянина 100 солидов, а если римлянин находился в свите короля — 300 солидов.

Однако эти законы варваров (как их называли в более новые времена) плохо исполнялись. У короля не хватало подчиненных, чтобы останавливать кровавые распри, вмешиваться в споры об имуществе, наказывать преступников. И германцы, и римляне, не рассчитывая на помощь властей, постоянно прибегали к самоуправству. .

По рассказу Григория Турского, на одном пиру встретились два врага, Сихарий и Аустрегизель: между провожатыми того и другого из этих богатых и знатных людей завязался спор, который перещел в побоище; Сихарий, у которого приверженцев было меньше, 'бежал, но Аустрегизель успел истребить часть его слуг и забрать большую добычу. Когда Сихарий пожаловался королевскому судье, Аустрегизеля осудили на уплату выкупа за причиненные обиженному убытки и кроме того еще определили ему штраф. Так как Аустрегизель отказался исполнить постановление суда, Сихарий решился сам добиться возвращения своего имущества: он напал на дом, где были сложены забранные у него предметы и перебил живших там сторонников и друзей Аустрегизеля. Только один из них, Храмнезинд, избег смерти; теперь возникла тяжба между Храмнезиндом и Сихарием, и суд приговорил последнего к уплате 1800 солидов за убитых им людей. Сихарию готов был помочь сам епископ Григорий Турский, предложивший заплатить штрафную сумму из церковного имущества. Но Храм-незинд не согласился: в свою очередь напал он на усадьбу в имении Сихария, сжег его дом и убил нескольких слуг. В ответ на жалобу Сихария суд простил ему половину наложенного на него штрафа.

На этом решении обе стороны как будто успокоились: у Храм-незинда в руках оказалась хорошая сумма денег, а Сихарий выхлопотал себе королевскую охранную грамоту. Однако вражда не кончилась: несколько лет спустя Сихарий заехал к Храмнезинду в гости и сказал: «ты должен быть мне очень благодарен, потому что на сумму, которую ты от меня получил, ты наполнил свой дом золотом и серебром; ты остался бы нагим и жалким, если бы я-тебе не помог.» Тогда Храмнезинд потушил огонь, убил Сихария, стащил с него одежду и повесил труп на виселицу; последним своим действием он хотел показать, что сознает себя вполне правым. Так как Сихарий состоял под королевской охраной, убийце пришлось бежать; но его взяла под свое покровительство королева Брунегильда; Храмнезинд принес покаяние, и ему позволили вернуться домой.