Киевская культура.

Василий II (976—1025) и Владимир (980—1015) были двумя крупнейшими властителями своего времени, Византия и Киевская Русь двумя самыми сильными государствами мира.

После удачных войн Никифора, Цимисхия и Василия II, византийские владения простирались от морей, омывающих южную Италию, до Кавказских гор и от Дуная до Тигра и Аравийской пустыни. Империя удвоилась в размерах против того, что она представляла в начале своего возрождения при Фотии и Василии I. Очень важно для Византии было расширение круга ее церковного и культурного влияния: на север после крещения Руси константинопольский патриарх присылал в Киев для управления делами веры митрополита (т. е. главного епископа), и русская земля стала считаться одной из митрополий (церковных областей) Византии.

В просвещенных греческих священниках, которые принесли с собою византийские книги, законы и обычаи, Владимир приобрел новую опору своей власти. Они настояли на том, чтобы князь казнил разбойников и убийц, а не давал бы лихим людям и преступникам отделываться от наказания вирой, т. е. уплатой денежного выкупа. На сомнения Владимира, который «боялся греха пролития крови», они отвечали ему словами византийских императорских законов: «ты поставлен от Бога на казнь злым, на милость добрым; вот почему ты должен наказывать преступников, но не иначе, как произведя расследование.» Византийцы научили также Владимира совершать обильные раздачи столичной бедноте, как это делали императоры в Константинополе: он повелел приходить на княжеский двор нищим и убогим для еды, питья и получения всяких припасов; затем во внимание к тому, что немощные и больные не могут добраться до его двора, он приказал развозить по городу на телегах хлеб, мясо, овощи, мед и квас в бочках и раздавать нуждающимся.

Киевская держава привлекала большое внимание западных соседей, германцев, чехов и поляков. В 1000 году ко двору Владимира приехал из Германии Брунон, прозванный «архиепископом язычников», собравшийся проповедовать христианство самому дикому из народов, печенегам. Владимир принял миссионера с большим почетом и стал его отговаривать от опасной поездки, но, в виду решимости Брунона, взялся его проводить до границы: тут католический епископ увидал высокую и крепкую деревянную стену, которую на большом расстоянии выстроил князь для защиты от набегов кочевников. С печенегами, жестоко опустошавшими приднепровские степи, происходила почти непрерывная борьба. Владимир лично водил воинство в походы и потому оставался в тесном товарищеском общении с дружиной. Былины (песни, устно передаваемые из рода в род) изображают его в кругу богатырей: Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича и др., которые борются с поганой, т. е. иноверной силой (поганые — латинское слово pagani, что значит язычники). Б о -яре и гриди (высший и низший разряды дружинников) собирались к нему на совещания и пиры. Однажды дружина стала роптать, что столь богатый князь заставляет их есть деревянными ложками вместо серебряных; Владимир, услыхав эти жалобы, велел наковать серебряных ложек и сказал: «серебром и золотом я не добуду себе дружины, а с дружиной добуду себе золото и серебро так же, как дед и отец мой.»

С объединением восточно-славянских племен под властью киевского князя исчезли все другие князья, не принадлежавшие к роду Рюрика. Управление обширной державой Владимир разделил со своими 12-ю сыновьями: властвуя из Киева над полянами, северянами (по р. Десне с городом Черниговом), радимичами и вятичами (между Днепром и Окой), он отдал Туров (на Припяти) Свя-тополку, Полоцк Изяславу, Новгород Ярославу, Владимир Волынский (близ Зап. Буга) Всеволоду, Тмутаракань Мстиславу, Ростов (близ верхней Волги, на земле финского племени Мери) Борису, Муром (на нижней Оке) Глебу.

По смерти Владимира (1015) старший сын его Святополк хотел добиться единовластия, на подобие Аббасидских халифов, истреблением своих братьев. Ему удалось умертвить троих: Бориса, Глеба (обоих церковь причислила к святым мученикам) и Святослава. Ярослав, княживший в Новгороде, получил предупреждение из Киева от сестры Преславы. Но как раз в ту минуту, когда ему так нужна была бы помощь новгородцев, он успел с ними жестоко поссориться: горожане истребили часть варяжской дружины князя, раздражавшей народ своими грабежами, а Ярослав, под влиянием своей жены, шведской королевны Ингигерды, в отместку казнил множество новгородцев. Пришлось ему на вече (собрании горожан) каяться в необдуманном поступке своем; новгородцы, рассчитывая на выгодный поход против Киева, простили князю его вину. Со всеми силами своими, варяжскими и новгородскими, он двинулся по великому водному пути на юг; таким образом в третий раз с конца века (после Олега и Владимира) новгородский князь собрался на-завоевание Киева.

В изображении борьбы между братьями летописец резко выражает свое осуждение одного и сочувствие другому. У Свято-полка оказался могущественный союзник в лице его тестя, Болеслава Храброго, объединителя польского народа. Поляки разбили Ярослава и вошли в Киев; согласно польскому преданию, Болеслав, вступив в город, ударил своим мечем по каменным воротам, отчего на оружии получилась зазубрина; этот «щербец» (т. е. зазубренный меч) служил потом при короновании польских властителей. После ухода Болеслава, Ярослав изгнал Святополка, и тот обратился к помощи печенегов. На р. Альте произошла битва, по словам летописца, самая страшная, какая только была на Руси. Разбитый в ней Святополк бежал на запад, к полякам, но по дороге погиб. Сравнивая злодея с библейским братоубийцей Каином, летописец точно видит его перед собой безумно скачущим на коне, потом совершенно обессиленным на носилках, в ужасе от настигающих его мстителей (за ним осталось прозвание Окаянного).

По смерти Святополка Ярослав (1019—54) встретил опасного соперника в лице другого брата, Мстислава Тмутараканского. По своему беспокойному характеру Мстислав напоминает деда, Святослава; кроме тмутараканской дружины князь вел с собой еще иноплеменников, хазар и касогов (черкесов), вождя которых, исполина Редедю, он перед тем поборол в поединке. Мстислав утвердился в стране северян, по правую сторону Днепра, и старался захватить также левый берег с Киевом. В решительной битве он поставил северян против Ярославовых варягов, свою же дружину скрыл в засаде и сберег до конца боя; обходя поле на другой день после победы, он с торжеством говорил: «кто же не будет сему рад? вот лежит северянин, вот варяг, а моя дружина цела.» Противники помирились на том, что границей владений будет течение Днепра; лишь после смерти Мстислава Ярослав сделался самовластием (т. е. единым правителем) земли русской.

Ярослав принадлежит, вместе с Святославом и Владимиром, к числу самых выдающихся и могущественных властителей Руси. Уступая своему деду и отцу Б воинских талантах, он их превосходил в искусстве дипломатии и управления. Он первый из князей киевских стал, подобно византийским императорам, издавать «•уроки» (законы) для руководства судьям (об этих законах мы узнаем из Русской Правды, сборника установлений Ярослава и его сыновей). Посольствами и заключением браков он умел завязать дружбу с такими близкими к Руси странами, как Польша и Венгрия, и с такими отдаленными, как Англия, Франция, Норвегия: его сестра вышла замуж за польского короля Казимира, одна из дочерей за французского короля Генриха I, другая за венгерского Андрея; руку третьей получил норвежский принц Гаральд Гардраде (суровый), витязь, который объездил весь доступный европейцу свет, на византийской службе сражался в Средиземном море с сарацинами и богомольцем проник в самый Иерусалим.

Своим увлечением византийской культурой Ярослав напоминает Симеона болгарского. В Киеве он старался воспроизвести все, чем славился Константинополь, и церковь св. Софии, и Золотые ворота в главной крепостной стене. Усердный читатель греческих книг, он окружил себя переводчиками, при чем и сам переводил с греческого на славянский язык; из'собранных им литературных произведений составилась библиотека при софийской церкви, которую он открыл для общего пользования. В то же время Ярослав, подобно Симеону, соперничая с Византией, хотел добиться равного с ней положения в мире. В 1043 г. под предлогом мщения за убитого в Константинополе русского купца, Ярослав отправил к берегам Византии большой флот, предводительствуемый его старшим сыном Владимиром и воеводой Вышатой. Русские однако понесли сильное поражение, как за 100 лет до того при Игоре; часть кораблей была разбита бурей, другая истреблена и отогнана греческой артиллерией. Потерпев неудачу на войне, Ярослав старался тем не менее сбросить зависимость Киева от константинопольского патриарха: в 1051 году он повелел собору русских епископов, не дожидаясь присылки митрополита из Византии, поставить главою церкви Илариона, священника села Берестова, которое было любимым местопребыванием князя.

Иларион был так же, как Ярослав, ревностным учеником Византии. Он первый выкопал на берегу Днепра пещеру по примеру греческих отшельников, гнездивших свои кельи в расселинах каменистых обрывов, и положил этим начало Печерского монастыря, устроенного потом по образцу византийской обители того же имени. В своем сочинении «О законе и благодати» (т. е. об иудейском Ветхом и христианском Новом Завете) Иларион, подражая торжественным выражениям греческих церковных ораторов, призывает князя Владимира встать из гроба и взглянуть на просветленную христианством столицу свою, на величественный город, на церкви, сверкающие блеском икон, благоухающие фимиамом и оглашаемые божественным пением. В русский язык, не применявшийся до тех пор в литературе, он старается внести поэтические обороты и сравнения из болгарских церковных книг, и речь его вследствие этого принимает смешанный русско-болгарский характер. Иларион исполнен сознания величия своего народа и своей страны: русская земля не какая-нибудь худая и неизвестная, а напротив, она «вПдома и слышима есть всПми коньци земля».

Современником Ярослава был еще другой выдающийся русский писатель, составивший первую летопись. Обычай составлять запись замечательных событий был принесен из Византии греческим духовенством, и появилась впервые летопись при митрополичьей церкви св. Софии в Киеве. Но у русского автора, при всем подражании греческому образцу, вышло произведение весьма оригинальное. Он первый собрал и изложил устные предания «о начале земли русской», т. е. об основании Киева и первых князьях, о походах Олега и Игоря, о мести Ольги, о подвигах Святослава; несмотря на свои христианские понятия, он с любовью рисует богатырские личности языческих предков. О походах Святослава на Дунай он сообщает то, что вычитал в болгарской летописи; рассказ о принятии Владимиром христианства, о том, как князь был-поражен картиной Страшного Суда он также заимствовал из иностранной повести, при чем перенес на Владимира то, что передавалось о болгарском царе Борисе. События борьбы между Святополком и Ярославом он передает по личным воспоминаниям. Рассказ заканчивается ораторским прославлением Ярослава и похвалой книжной науке.

«Подобно тому, как один вспашет землю, другой же посеет, а третьи пожинают и вкушают изобильную пищу, и здесь отец его (Ярослава) Владимир землю вспахал и умягчил, просветив ее крещением, а он посеял книжные слова в сердца верующих людей, мы же пожинаем, принимая учение книжное. Великая польза от учения книжного ... это ведь реки, напояющие вселенную, это — создания мудрости; в книгах — глубина неизмеримая; ими мы утешаемся в печали, они служат обузданию страстей.»

Сочинения Илариона и летописца отражают понятия нарочитых мужей, т. е. высших классов общества, княжеской семьи, дружинников и богатых горожан, в среду которых только и могло проникнуть в то время просвещение. Русские люди показали в этой области блестящие способности, обнаружили силу воображения, поэтический дар, нашли красоту языка. Им много помогло то обстоятельство, что они были не первыми славянами, учившимися у греков: они воспользовались работой просветителей западного славянства, Кирилла, Мефодия и их болгарских учеников, переводивших Писание и другие книги с греческого и приспособивших к славянскому языку алфавит.