Час «Перекраивания союзов»

Итак, за внешней видимостью единого фронта союзников можно было различить признаки развертывавшейся подспудно другой, тайной войны, самым наглядным проявлением которой было дело со «вторым фронтом». Эта тайная война постепенно усиливалась по мере того, как близился конец войны.

Это превращение, которое претерпевала война, Черчилль подчеркивает в последней главе своих мемуаров:

«Чем больше война, которую ведет коалиция, приближается к своему концу, тем большее значение приобретают ее политические аспекты».

«Проблемы, которые вставали в связи с победой, отныне близкой, ни в чем не уступали по своей сложности худшим опасностям войны».

Этим все сказано. В его глазах проблемы, с которыми предстояло столкнуться после войны, представляли столь же серьезную опасность, как и сама война. И подходить к ним следовало в таком же духе.

К этому следует добавить, что смерть Рузвельта последовала в самый критический момент войны (12 апреля1945 года), когда его авторитет был более, чем когда-либо, необходим, чтобы направлять политику Соединенных Штатов в послевоенный период и сдерживать Черчилля. Эта политика уже находилась в постоянном противоречии с политикой британского премьер-министра во время войны.

Последние месяцы войны действительно проходили в тревожной и мрачной атмосфере, на грани разрыва между «великими союзниками».

ДРАМА ЧЕРЧИЛЛЯ

Драма Черчилля развертывается наподобие некоего триптиха, развиваясь с неумолимой логикой. Картина первая. Взяв в свои руки в июне 1940 года руководство войной, он не видел для Великобритании иного шанса на спасение, кроме союза с Соединенными Штатами, дополненного союзом с Советским Союзом. Но что касалось последнего, то Черчилль уже предвидел и опасался той цены, которой будет стоить возможная победа. После второй мировой войны это была бы «советская гегемония». И чем большим был бы советский вклад в общую победу, тем большей была бы эта «опасность».

Картина вторая. Черчилль желал, чтобы Советский Союз истек кровью на войне и к моменту победы настолько ослабел, что не в состоянии был бы играть первостепенную роль в Европе и во всем мире. Эта идея всецело овладела им особенно с того момента, когда после временных неудач в начале войны на востоке Красная Армия превратилась в существенный военный фактор победы союзников. В принципе война должна была в целом вестись на суше. В ответ на открытие фронта на востоке следовало вновь открыть фронт на западе, чтобы помочь русским, которые одни несли всю огромную тяжесть борьбы с вермахтом в ожидании того, что он будет взят в клещи.

На настоятельные и взволнованные призывы Сталина, поддерживаемого Рузвельтом, открыть второй фронт на западе Черчилль отвечал систематической обструкцией. Он хотел оставить русских одних сражаться против немцев. В этом случае и те и другие вышли бы из войны истощенными, каким бы ни был ее исход. Черчилль, казалось, поймал Сталина в западню. Он полагал, что Англия наконец достигла цели всей своей политики, проводившейся ею со времени появления Советского Союза на международной сцене в качестве великой державы.

Все время саботируя политику коллективной безопасности, вдохновлявшуюся Москвой, которая стремилась таким образом оказать противодействие агрессивному экспансионизму гитлеровской Германии, Великобритания неустанно пыталась направить эту экспансию против Советского Союза. Венцом этой политики стало Мюнхенское соглашение. В Мюнхене Гитлер добился от Запада свободы действий. Дорога на Москву была ему отныне постоянно открыта.

Положение полностью изменилось в результате советско-германского пакта, заключенного в августе 1939 года. Гитлер покинул своих вчерашних друзей и обратился против Запада. Это был драматический провал всей антисоветской и прогитлеровской политики Англии. Войну Гитлера, которой она желала и поощряла, пришлось познать ей самой.

Положение вновь изменилось, когда Гитлер напал на Советский Союз. Вследствие этого Англия становилась союзницей последнего. Но для Черчилля глубокий смысл новой ситуации заключался в том, что Англия оказалась перед фактом действительной войны, в которой противостояли друг другу Германия и Советский Союз, хотя Англия и сражалась на стороне последнего.

Если бы война развертывалась в нормальных усло виях, Англия все равно продолжала бы ориентироваться на то, чтобы до конца истощить Советский Союз, словно это была отдельная германо-русская война.

Именно эта точка зрения породила стратегию «второго фронта» Черчилля. Между тем эту стратегию и идеи, которыми она вдохновлялась, разделяли также и в Соединенных Штатах. С другой стороны, известно, что Черчилль противился открытию второго фронта на западе; он хотел создать другой фронт, на Балканах, не для того чтобы помочь русским на восточном фронте, а с целью упредить их в случае возможного наступления в этом направлении.

Картина третья. Черчиллевская стратегия «второго фронта», по видимости коварная, безусловно, была успешной, поскольку этот фронт был открыт лишь в начале последнего года войны. Но в действительности она оказалась драматическим бумерангом. Черчилль должен был с ужасом констатировать непредвиденное явление: за два года, в течение которых он срывал открытие второго фронта, мощь Красной Армии возросла и окрепла в борьбе. В такой степени, что, когда англо-американские войска высадились в Нормандии, они сделали это в действительности не для того, чтобы помочь русским, а для того, чтобы самим также присутствовать на Европейском континенте.

В декабре 1944 года — за четыре месяца до краха — Гитлер был еще способен поставить в трудное положение англо-американские войска, высадившиеся в Европе. Он развернул наступление в Арденнах. Он, разумеется, не собирался сбросить своих западных противников в море, а хотел использовать эту операцию в политических целях, доказав, что Ьермахт еще достаточно силен, чтобы продолжать войну на востоке, если она будет прекращена на западе. И именно Черчиллю — ирония судьбы! — пришлось обратиться к Сталину с призывом о помощи, просяего срочно развернуть большое наступление на восточном фронте с целью вынудить Гитлера оголить западный фронт.

С этого времени изменился самый смысл войны. «Сражение за Европу», которое теперь давали англичане и американцы, не было более сражением за освобождение Европы, поскольку война была практически выиграна. Они сражались прежде всего с целью опередить русских в их неудержимом продвижении на запад. Более того, в этом радикальном превращении общий враг изменил свое отношение. Он на свой лад принимал прямое участие в этой борьбе нового рода, облегчая наступление англо-американских войск с того момента, как верховное командование вермахта поняло, что невозможно остановить стремительное продвижение русских к сердцу Германии.

Такой была расплата за стратегию «второго фронта». Черчилль констатировал теперь с тревогой, что, если война закончится в сложившейся обстановке, она будет практически проиграна также и для западных держав. Так как больше всего при этом выиграет Советский Союз. Надо было, следовательно, любой ценой изменить ход событий.

ЦЕЛОСТНАЯ ПРОГРАММА

риканской стороны: «Уничтожение военной мощи Германии вызвало коренное изменение отношений между коммунистической Россией и западными демократиями».

Это изменение, по его мнению, было следствием исчезновения общего врага — «единственного, что до сих пор объединяло» союзников. Однако исчезновение общего врага не означало просто конца «великого союза», что было бы вполне естественным. Для Черчилля всего-навсего место одного «врага» занял другой. Когда он открыл свои объятия Сталину, принявшему вызов Гитлера, Россия тем не менее не перестала быть для него «врагом».

Именно «начиная с этого момента», по его словам, «коммунистический империализм и коммунистическая доктрина» не ставят «более границ своей программе и своей гегемонии».

Этой гипотетической «программе» Черчилль противопоставляет свою собственную программу, гораздо более конкретную и точную, которую он воспроизводит в своих мемуарах:

«1) Советская Россия стала смертельной опасностью для свободного мира.

2)Надо без промедления создать новый фронт, чтобы остановить ее продвижение вперед.

3)Этот фронт должен находиться в Европе, насколько возможно дальше на восток.

4)Берлин является первоочередной и действительной целью англо-американских армий.

5)Освобождение Чехословакии англо-американскими войсками и их вступление в Прагу имеют первостепенное значение.

6)Западные державы должны участвовать в оккупации Вены и даже всей Австрии, по крайней мере на равных правах с русскими.

7)Следует положить конец агрессивным претензиям маршала Тито к Италии».

Таким образом, программа Черчилля носила, по существу, агрессивный характер. Раз уж Советский Соню рассматривался как «смертельная опасность для свободного мира», то в борьбе с ним было все дозволено. И средства, которые для этого выдвигались, уже таили в себе зародыш конфликта. Столицы, которые Черчилль сам намечал как главную цель англо-американских армий, не имели отношения к немцам. Эти города были расположены в районах, в которых немцы вели ожесточенные бои против русских за каждую пядь земли, в то время как англоамериканские войска продвигались вперед, не встречая сопротивления, поскольку немцы намеренно открывали перед ними дорогу.

По существу, было бы неверно сказать, что претворение в жизнь программы Черчилля было сопряжено с риском спровоцировать конфликт с русскими. Напротив, он намеренно добивался этого конфликта, так как во всех случаях его программа могла быть осуществлена только с помощью силы.

ВЕЛИКАЯ СКОРБЬ ЧЕРЧИЛЛЯ

одна из самых драматических. Она называется «Расхождения в стратегических концепциях западных держав»! Но речь шла о чем-то большем, чем просто расхождения. «Стратегические концепции», имевшиеся в виду, касались самого исхода войны и ее трансформации в том смысле, в каком это советовал Черчилль. Все его усилия были направлены на то, чтобы любой ценой остановить продвижение русских на запад, в то время как Эйзенхауэр руководствовался соображениями военного порядка и, кроме того, боялся спровоцировать разрыв с русскими.

До конца марта1945 года общий план операций, принятый Эйзенхауэром, полностью удовлетворял Черчилля. Но внезапно он встревожился, когда 28-го числа указанного месяца ему стало известно, что главнокомандующий после форсирования Рейна и окружения Рура продвигается по линии Эрфурт — Лейпциг — Дрезден. Черчилль тотчас же поднял тревогу, обратившись к начальникам Объединенного англо-американского штаба в Вашингтоне. Линия, намеченная Эйзенхауэром, оставляла в стороне Берлин.

Это был напрасный демарш. Решение главнокомандующего было принято без предварительной консультации с Вашингтоном. Напротив, Эйзенхауэр согласовал его с советским верховным командованием. Ответ начальников Объединенного штаба в Вашингтоне был довольно красноречивым: «Сражение в Германии достигло той стадии, когда оно входит в компетенцию командующего на месте». Черчиллю совершенно ясно отказывали в изменении стратегического плана Эйзенхауэра. Его политические соображения ни в коей мере не принимали во внимание.

Тогда Черчилль обратился непосредственно к Эйзенхауэру, чтобы все же убедить его изменить мнение. В послании, датированном 31 марта, он напрямик ставил перед ним вопрос: поскольку сопротивление врага явно ослабевает, «почему нам не форсировать эту реку (Эльбу), чтобы продвинуться возможно дальше на восток?» И объясняет Эйзенхауэру политические мотивы.

«Это продвижение,— пишет он Эйзенхауэру,— имеет важное политическое значение, ибо южные русские армии, очевидно, несомненно вступят в Вену и оккупирует всю Австрию. Если мы намеренно оставим им еще и Берлин, тогда как до города нам рукой подать, то этот двои-ной момент может укрепить их в убеждении, которое уже чувствуется, что они сделали все». «Такое продвижение,— пишет Черчилль,— отнюдь не является помехой для большого наступления в центре, предпринимая которое Вы тысячу раз правы и которое является результатом блестящих операций, осуществленных вашими армиями к югу от Рура».

На следующий день, 1 апреля, он обратился с этим вопросом к самому Рузвельту. Он потребовал от него рассмотреть «эти влекущие за собой крайне тяжелые последствия изменения, которые Эйзенхауэр внес в первоначальный план операций». Но он обращал внимание президента главным образом на политический аспект дела.

И вновь возвращается к своей навязчивой идее:

«Я поэтому считаю, что из политических соображений мы должны проникнуть возможно дальше на восток, в Германию, и если Берлин для нас в пределах досягаемости, то мы должны овладеть им без всяких колебаний» .

В сущности, Черчилль вел безнадежную борьбу. Все было против него. Американцы были парализованы, так как взоры их были прикованы к Японии и они прежде всего добивались господства на Тихом океане. Советский Союз действительно сыграл «решающую роль в общей победе». Наконец, с моральной точки зрения, Черчилль был в невыгодном положении. Если он, строя из себя стратега, полагал, что англо-американские армии должны «без колебаний» продвинуться возможно дальше на восток, то ведь исключительно благодаря русским они находились на европейской земле и могли беспрепятственно продвигаться.

ЧЕРЧИЛЛЬ И НЕМЦЫ

Наряду с идеей продвижения англичан и американцев на восток крепла также идея о прекращении военных действий на западе. Обе они взаимно дополняли друг друга в рамках плана трансформации войны. Так как немцы теперь с военной точки зрения представляли как новый фактор, благоприятный для англичан и американцев. После того как немцы уже некоторое время фактически прекратили сопротивление на западе, они готовились к частичной капитуляции на западном фронте, чтобы иметь большую свободу действий для усиления сопротивления на востоке и сдерживания продвижения русских на запад.

Эти взаимосвязанные операции имели, с точки зрения Черчилля, отношение «к великим проблемам, касавшимся Запада и Востока в Европе», которые, по его мнению, непременно следовало «решить» до окончания войны. Иначе говоря, вермахт можно ыло рассматривать как фактор в соотношении сил между англо-американцами и русскими, до того как англо-американцы не останутся один на один с русскими. Помимо частичных капитуляций на западе немцы предусматривали возможность сепаратного мира с западнымк державами. То была цель, которой следовало достичь, чтобы избежать полного поражения, что явилось бы результатом безоговорочной капитуляции.

Именно под этим углом зрения следует отныне рассматривать развитие событий на полях сражений до конца войны и, следовательно, до первой конференции, где «великим союзникам» предстояло встретиться в условиях мира, то есть до Потсдама.

В то время как, с одной стороны, Черчилль подстрекал генерала Эйзенхауэра и президента Рузвельта не считаться с соображениями морального порядка, чтобы опередить в Европе русских, воспользовавшись в конечном счете тем, что было сделано на восточном фронте в общих интересах, с другой стороны, он активно старался поощрять попытки немцев добиться частичных капитуляций на западном фронте, имея в виду перспективу «поворачивания фронтов» .

НЕСУЩЕСТВУЮЩИЙ «ВОПРОС»

В своих мемуарах Черчилль относит к февралю 1945 года тот момент, когда немцы «поняли, что их поражение неизбежно и что остался только один вопрос, который стоит перед ними: кому сдаваться?».

эта альтернатива существовала только в воображении автора. Как будто немцы колебались в выборе между англо-американской стороной и русскими! Частичная капитуляция русским была немыслима. Лишь, капитуляция на западном фронте могла рассматриваться германски» командованием. «Мир с Советами был явно невозможен»,— подчеркивает Черчилль. Следовательно, речь. могла> идти только о мире с англо-американской стороной. И тот же Черчилль признает: «Оставались западные союзники»». А Оки были готовы рассмотреть вопрос, поставленный немцами.

Все это немцы знали. Если они и делали вид, что ищут равным образом контакта и с русскими, то лишь для того, чтобы тем вернее добиться своей основной цели у западных держав. К тому же у русских, которым предстояло вскоре выйти из войны с великой победой, не было никаких оснований направлять немцев против англо-американской етороны.

Ставя вопрос, который он приписывал немцам, Черчилль признавал, что речь шла только о частичных капитуляциях или общей сепаратной капитуляции на западном фронте. В любом случае гипотеза была беспредметной как для немцев, так и для союзников. Не могло иметь места ничего другого, кроме полной безоговорочной и одновременной капитуляции да всех фронтах, как на востоке, так и на западе.

С другой стороны, у немцев не было выбора, так как они проиграли. Черчилль отмечает еще в своих мемуарах, что в марте 1945 года положение рейха было катастрофическим и быстро ухудшалось. В этих условиях, достигнув частичных и локальных капитуляций, немцы смогли бы использовать англичан и американцев против русских с еще большими шансами на успех, если б.им было обеспечено соучастие первых. Поэтому позиция англичан и американцев имела первостепенное значение, так как этот маневр немцев преследовал весьма далеко идущие цеди. Их последней надеждой был разрыв между Западом и русскими.

Если в военном отношении все шло плохо, «в политическом отношении», как товорит Черчилль, все «преимущества были на стороне немцев». Это должно было означать, что англичанам и американцам нужна была Германия после войны. Геббельс уже давно иродумал тактику последнего шанса: держаться до самого конца, спекулируя на разногласиях между западными державами и русскими, которые должны привести к разрыву между ними. «Выиграем время,— говорил он,— и, может быть, мы выиграем».