Русская литература конца XIX века

На подходе к триумфу

Такого взлёта и за столь короткий срок не знала литература ни одной страны мира. Ещё в XVII веке светская словесность в Российской империи ограничивалась одним именем. Это был гениальный Михайло Васильевич Ломоносов, которому наша поэзия обязана наиболее органичным для русского языка стихосложением. Более осведомлённые упомянут ещё Антиоха Кантемира, писавшего свои вирши силлабическим стихом. Но то уже век XVIII. В памяти, конечно, Тредиаковский и Сумароков. Оставил заметный след в культуре Василий Васильевич Капнист. Впрочем, его больше знают, как драматурга и театрального деятеля, а не поэта. На переломе к веку, последние годы которого мы будем рассматривать, блистали Державин и Жуковский. Потом был Пушкин и, как говорят в народе, пошло, поехало. 

Предпосылки взлёта

Что способствовало невиданному расцвету не только литературы, но искусства и культуры в целом? Одной из причин стал Манифест недолго царствовавшего Петра III. Отныне, с 1762 года, дворянам не вменялось в обязанность служить. Это становилось делом добровольным. Единственное поголовно грамотное сословие России получило досуг для занятия «изящными искусствами». Екатерина II утвердила эти привилегии на «времена вечные». Такая перемена сказалась почти сразу. 

Упомянем только самые известные фамилии литераторов XIX столетия. Помимо Александра Сергеевича и Михаила Юрьевича, это Вяземский, Кюхельбекер, Дельвиг, Бестужев-Марлинский, Аксаков, Веневитинов, Баратынский, Батюшков, Гоголь, Достоевский, Тургенев. Список уже получился солидный, а это только начало. Было ещё много прозаиков и поэтов второго и третьего ряда, которые сделали бы честь литературе любого другого государства. 

Появление «досужих» людей

К концу века, который Блок позже назовёт «железным и жестоким», литература России прочно заняла одно из ведущих мест в Европе. Постепенно она переставала становиться занятием только праздных дворян.

Ещё в конце «екатерининского» столетия в личной переписке и официальных документах появилось определение нового подкласса в общественной жизни России. Разночинцы обладали многими свободами, доступными ранее только дворянам. Но зато не имели права собственности. Право на личное дворянство могли получить, достигнув определённого чина на государственной службе. Но большинство из них этой возможностью открыто пренебрегали. Больше того, становились в открытую оппозицию к существующему строю. Это могли быть дети, например, зажиточных крестьян, выкупивших свою свободу. Гораздо чаще – сыновья отставных солдат, офицеров, представители купечества. Особенно много среди них было потомков духовенства.  

Об отношении к ним представителей родовитого дворянства очень откровенно написал Лев Толстой в «Юности», отметив, что к ним испытывали «…не только чувство презрения, но и некоторой личной ненависти…». Надо сказать, они отвечали полной взаимностью. Именно разночинцы стали опарой, на которой взошли народники, террористы, анархисты и революционеры разных мастей. Впрочем, врачи, учителя, инженеры, учёные, это тоже во многом выходцы именно из этого социального слоя. Но у нас речь идёт о литературе. 

 Как ни странно, но самый яркий и убедительный образ разночинца создан помещиком и сибаритом, который никогда не выказывал склонности «уйти в народ». Речь идёт, конечно, о Тургеневе и неотделимом от него цинике и нигилисте, отрицавшем существование любви Базарове из бессмертных «Отцов и детей». Многие современники отмечали его схожесть с неистовым в своих пристрастиях и ненависти Виссарионом Белинским. Влияние нескольких критиков на всё развитие российской литературы заслуживает отдельного и очень обстоятельного разговора. Это, конечно, не считая вышеупомянутого Белинского, Писарев и Добролюбов. По-разному можно относиться к Чернышевскому, но и он навсегда останется важной личностью для нашей культуры. 

Прозаические вершины

Кем был Фёдор Михайлович Достоевский? Отец – дворянин, работавший в больнице, где лечились малоимущие. Мать – дочь купцов. Может быть, отсюда идёт раздвоенность знаменитого писателя, сначала примкнувшего к сторонникам государственного переворота, а потом ставшего едва ли не монархистом? 

Незавидного происхождения был и Иван Александрович Гончаров. Родившись в купеческой семье, он семи лет от роду потерял отца и воспитывался матерью и моряком в отставке, Николаем Николаевичем Трегубовым, которому приходился крёстным. Государственная служба была скучна, тем не менее он заслужил на ней чин Действительного статского советника. Ко времени его смерти в 1891 году происхождение писателя уже мало кого интересовало, а литературой стало возможно неплохо зарабатывать на жизнь. 

Одно из формообразующих литературных течений того времени – натуральная школа. И тут непреходящее значение имеет творчество Николая Васильевича Гоголя. Его «Вечера на хуторе близ Диканьки», это не только опоэтизированный фольклор, но и описание обыденной, ещё недавно считавшейся презренной жизни. «Мёртвые души» и «Петербургские повести» тоже вряд ли можно считать созвучными романтизму, скажем, Бестужева-Марлинского и его эпигонов. Кстати, дворянство Яновских, а именно такова была настоящая фамилия автора «Вия», тоже было сомнительным. Его добился дед Николая, Афанасий Демьянович, указав польское, шляхетское происхождение рода. 

Гоголь умер в 1851 году, но именно его творческий опыт лёг в основу многих экспериментов «новой волны» прозаиков и писателей. Объём не позволяет назвать всех. Сатирическое наследие – Салтыков-Щедрин. Упомянем, что как раз Михаил Евграфович был полноценным дворянином. Умение поэтически осмыслить и отобразить провинциальную жизнь сказалась в книгах непревзойдённого Лескова, отец которого, что интересно, был следователем. 

От Гоголя до Мережковского

Религиозный и мистический опыт Гоголя был учтён, переосмыслен и во многом переиначен первыми символистами. Это уже начало совершенно нового литературного этапа, относящегося по большей части к веку двадцатому. Вернёмся в предыдущее столетие и перейдём к поэзии его последних десятилетий. Если проза продолжала блистать множеством гениальных имён, то поэзия занялась в основном перепевками того, что было исполнено уже множество раз, причём гораздо лучшими голосами. 

Заметной была гражданская поэзия. Тут, конечно, неоспоримо влияние Некрасова. Но фамилии Дрожжина, Сурикова, Трефелева вряд ли вам что-то скажут. Отдельного упоминания заслуживают, конечно, Семён Надсон и Константин Фофанов. Некрасовские мотивы сочувствия неимущим и обездоленным у первого из них сплетены с лермонтовской страстностью. Его современник прожил намного дольше и стал свидетелем начала расцвета совсем иной поэтики и образности. Фофанов долго был весьма популярен и даже заимел много подражателей. Но оба были почти забыты после появления Брюсова, Мережковского, Гиппиус, ознаменовавших наступление и победу совсем других стилей, течений, в переплетении которых и скрыта власть русской поэзии над умами и сердцами людей.