Французская историография первой половины XIX в. Ф. Гизо, Ф. Минье
Остановимся теперь на другом крупном историке, который во многом представляет собой параллель Тьерри, придерживаясь примерно таких же взглядов, но выражая их более резко, четко и сухо. Я имею в виду Франсуа Гизо.
Если Тьерри много времени и внимания уделяет характеристикам отдельных исторических личностей, занимательным эпизодам, быту, если он в значительной степени поэт, великолепный рассказчик, художник, который восхищается красотой средневековья, то Гизо, скорее, историк-политик, в первую очередь крупный политический деятель периода июльской монархии. Он был главным вдохновителем политики июльской монархии, выразителем интересов тех групп буржуазии, которые стали у власти после революции 1830 г., интересов банкового капитала, крупной тяжелой промышленности, крупного буржуазного землевладения.
Гизо чужд романтических увлечений Тьерри. Его произведения отличаются не столько художественностью изложения, сколько риторическим пафосом. Гизо — парламентский оратор, который привык блеском фразы ослеплять своих слушателей, а иногда и скрывать свою мысль,, если он не хочет, чтобы она была ясно понята. Гизо был исключительный оратор трагической складки. Знаменитая французская актриса Ра-шель говорила, что она хотела бы с ним выступить в какой-нибудь трагедии.
Долгая жизнь Гизо (1787-—1874) была богата трудами и событиями. Гизо происходил из протестантской буржуазной семьи Южной Франции. Его отец сначала приветствовал французскую революцию 1789 г., но затем оказался в лагере контрреволюции и был казнен. Семья его эмигрировала в Женеву, где юный Гизо получил суровое кальвинистское воспитание. Гизо рано начал увлекаться историей. В юности на него оказал влияние Шатобриан и другие писатели-ро-мантики, поэтизировавшие и идеализировавшие средневековье.
Занятия историей скоро доставили Гизо известность, и в 1812 г., еще не достигнув 25 лет, он уже получил кафедру истории в Париже. Здесь интересно привести один эпизод, характерный для Гнзо. Когда этот молодой человек должен был впервые выступить перед аудиторией, его предупредили, что император Наполеон имеет обыкновение-знакомиться со всеми лекциями, которые впервые читаются в университете, и что он ожидает, что в этой первой лекции Гнзо будет сказано несколько слов в похвалу императору. Однако Гиэо решительно заявил, что такой похвалы он произносить не намерен и действительно прочел лекцию, не высказав никакой похвалы по адресу Наполеона. Надо заметить, что уже в то время среди буржуазии началось недовольство режимом империи. Гораздо больше надежд, чем на шатающуюся империю Наполеона, Гизо, как и многие другие, возлагал на реставрацию Бурбонов. Во время наполеоновских 100 дней он ездил к. Людовику XVIII с тщетными предложениями признать либеральную-платформу. Идеалом Гизо было восстановление легитимной монархии,, но монархии, ограниченной на английский манер.
Позднее, во время реставрации, Гизо вместе с Деказом и Колла-ром представлял известное течение буржуазной оппозиции, партию конституционалистов-роялистов, или «доктринеров». (Название «доктринеры» связано с тем, что они придерживались доктрины, или учения об английском политическом устройстве как идеальной форме правления.) Гизо мечтал о каком-то компромиссе, о «золотой середине» («]е-juste milieu») между буржуазией и абсолютизмом. При этом он исходил из совершенно реальных соображений. Он понимал, что абсолютизм в той форме, в какой его хотели восстановить Бурбоны, неизбежно приведет к революционным потрясениям и не сможет гарантировать Франции того устойчивого общественного порядка, о котором мечтала в первую очередь крупная буржуазия.
Та группа, к которой принадлежал Гизо, во главе с Деказом временно оказалась у власти в 1817—-1820 гг. Затем, после наступления в 1820 г. полной реакции, Гизо стал одним из лидеров конституционалистской оппозиции. В 1820—1830 гг. он написал ряд памфлетов и исторических работ, направленных в защиту принципа парламентского строя на английский манер. Его лекции в то время проникнуты были этой основной идеей, так что они даже одно время были запрещены. С 1822 по 1827 г. Гизо лекций не читал, но в 1827 г. он снова вернулся к чтению их. В это время его популярность вместе с ростом оппозиционных настроений среди буржуазии чрезвычайно возросла. Он был выбран в палату представителей. Революция 1830 г. выдвинула его иа высокий пост министра внутренних дел, С этого момента он навсегда расстался с оппозицией, возглавил ту верхушку буржуазии, которая стала у власти, и его усилия были направлены к подавлению всяких демократических течений среди мелкой буржуазии и зарождающегося пролетариата.
Республиканская партия в то время устраивала ряд заговоров, покушений, восстаний, и Гизо являлся одним из вдохновителей борьбы против демократических движений. Он был сторонником ограничения круга избирателей лишь небольшой группой крупной буржуазии, так называемых «pays legal» («лояльных элементов»), Гизо решительно сопротивлялся всяким попыткам расширить этот круг избирателей. В этом отношении характерны его слова, сказанные в ответ на требование расширить круг избирателей, слова о том, что избирателей и без того довольно, и его знаменитый совет недовольным: «Обогащайтесь, трудитесь, и вы сделаетесь избирателями». При Гизо достигла полного расцвета система коррупции, система подкупа избирателей и депутатов всякого рода концессиями, субсидиями, должностями.
После неудачи майского восстания 1839 г., возглавлявшегося Бланки, Бар'бесом и др., Гизо стал министром иностранных дел в кабинете Сульта, Фактически он был главой правительства, а в 1847 г. он и формально стал премьер-министром.
Гизо систематически вел политику в интересах крупной буржуазии—банкиров, железнодорожных компаний, тяжелой индустрии, аграриев; вел ожесточенную борьбу со всякой оппозицией. Можно сказать, что июльская монархия персонифицировалась в Гизо. К. Маркс заметил, что Гизо, «будучи министром, воображал, что он удерживает на своих плечах равновесие между парламентом и короной, а также и европейское равновесие, в то время как в действительности он делал не что иное, как распродавал в розницу все французское государство и все французское общество финансистам-ростовщикам парижской биржи»1. Тот страшный грабеж государственных средств, о котором говорит Маркс в применении к эпохе июльской монархии, грабеж путем государственных займов — все это в значительной степени дело рук Гизо, стоявшего у власти.
Во время революции 1848 г. Гизо, который был одной из самых ненавистных фигур июльского режима, пришлось бежать в Лондон. В 1849 г. он, однако, вернулся, выступил кандидатом на выборах в Законодательное собрание, по провалился. Он сделал попытку объединить монархические партии, существовавшие в то время во Франции,— легитимистов, т. е. партию Бурбонов, и партию орлеанистов, но эта попытка окончилась неудачей.
Эти неудачи поставили точку на политической деятельности Гизо. В последовавший затем период Второй империи и Третьей республики, до которой он дожил, Гизо уже стоял в стороне от власти.
В 1858 г. стали выходить его мемуары — «Мемуары об истории моего времени»2, наполненные необычайным самовосхвалением. Свою политику Гизо изображает как единственно способную спасти Францию и Европу от революционных потрясений. Все последовавшие в дальнейшем потрясения он объясняет тем, что другие не следовали его политике.
Главные исторические работы Гизо касаются области конституционных вопросов. Я уже говорил о повышенном интересе со стороны буржуазии именно эпохи реставрации к этим проблемам. Особенно интересен с этой точки зрения памфлет Гизо «О представительном правлении и о настоящем положении Франции»3 (1816). Этому же вопросу были посвящены лекции, которые он читал от 1820 до 1822 г. Они назывались «Курс новейшей истории»4, но имели еще такой подзаголовок: «История происхождения представительного правления в Европе». Гизо старался в этих лекциях показать, почему представительное правление утвердилось именно в Англии, а не в других странах Европы. Он указывал, что уже в средние века имелись зачатки представительных учреждений во всех странах и что развитие Англии в этом отношении не ч представляет собой чего-то особенного. Вопрос только в том, почему эти зачатки представительных учреждений в одних случаях, как в Анг-лии, расцвели, а в других —заглохли.
Особый интерес Гизо проявлял по отношению к английской революции. Она чрезвычайно привлекала к себе его внимание в силу того, что в ней идея представительного правления восторжествовала над принципами абсолютной монархии. В связи с этим Гизо начал издавать источники, касающиеся английской революции. Это — его знаменитая коллекция мемуаров эпохи английской революции, переведенных на французский язык5. {Кроме того, он издавал также коллекцию источников, касающихся истории Франции6.) Затем он читал специальные лекции по истории английской революции.
Гизо написал историю английской революции начиная с восшествия на престол Карла I и собирался довести ее до реставрации Карла II. Первая часть этой работы — «История английской революции до смерти Карла I»7 — вышла в 1826—1827 гг, Работа в целом была закончена лишь после революции 1848 г., когда Гизо отошел от политической деятельности и имел много времени для исторической работы. В 1854 г. вышла вторая часть — «История английской республики и Оливера Кромвеля»®; в 1856 г. Гизо издал «Историю протектората Ричарда Кромвеля и реставрации Стюартов»9. В конце 20-х годов Гизо читал еще курс по истории цивилизации в Европе и во Франции. Из этого курса возникли затем две большие печатные работы «История цивилизации в Европе» 10 и «История цивилизации во Франции»11. Эти курсы, пользующиеся большой известностью, переведены на русский язык, как и «История английской революции» Гизо1г.
Политические события, деятельность Гизо в качестве министра июльской монархии замедлили на время его научйую работу. Она возобновилась после того, как Гизо оказался за бортом политической жизни. Тут он опять возвратился к истории английской революции. Он написал брошюру «Почему удалась английская революция»1а. (Эта брошюра подверглась едкому разбору со стороны Маркса в 1850 г. и.) Затем Гизо закончил, как сказано выше, в это время свою общую работу по истории английской революции. Он выпустил еще ряд отдельных монографий, касающихся преимущественно эпохи революции, ряд личных характеристик и т. д. Но его научная продукция этого времени слабее его первых работ.
Посмотрим теперь, каково же историческое мировоззрение Гизо, в частности, какую форму у него принимает та идея борьбы классов, которую мы видели уже у Тьерри. Если собрать отдельные высказывания, которые имеются у Гизо по этому вопросу, то с первого взгляда может показаться, что идея борьбы классов у него настолько ясно и отчет-' ливо выражена, что чуть ли не является руководящей идеей его деятельности как историка. Но, как мы увидим дальше, это далеко не так.
Мы уже заметили выше, что Гизо считал необходимым объяснять, те или иные политические учреждения состоянием общества, а не состояние общества и характер цивилизации политическими учреждениями, как это было принято в историографии XVIII в.15.
По словам Гизо: «Общество, его состав, образ жизни отдельных лиц, в зависимости от их социального положения, отношения различных классов, лиц, словом, гражданский быт людей — таков, без сомнения, первый вопрос, привлекающий к себе внимание историка, который желает знать, как жили народы, и публициста, который хочет знать, как они управлялись» ls.
Этот гражданский быт, о котором говорит Гизо, является, с его точки зрения, следствием прежде всего земельных отношений. Но не только земельные отношения, а и имущественные отношения вообще, по мнению Гизо, определяют основу гражданского и политического общества.
Как видите, мысли очень здравые, показывающие, что Гизо как будто бы очень глубоко понимает процессы развития общественных и политических учреждений, их обусловленность социальными отношениями.
Очевидно, что опыт французской революции не прошел для Гизо даром. Те обобщения, которые он здесь делает, наводят на мысль, что идеологи оппозиционной буржуазии времен реставрации уже довольно глубоко проникли в тайны процесса общественного развития. Однако в действительности это не совсем так. Вот что пишет Гизо, например, о борьбе классов.
«В течение 13 веков Франция заключала в себе два народа — народ победителей и народ побежденных. (Мы видим здесь ту же мысль, что у Тьерри.—Е, К.) В течение 13 веков народ побежденных боролся за то, чтобы сбросить с себя иго народа победителей. Наша история есть история этой борьбы. В наши дни была дана решительная битва, она называется революцией»,7. (Гизо здесь имеет в виду французскую буржуазную революцию 1789 г.) И далее он замечает: «Результат революции не подлежит сомнению. Некогда побежденный народ сделался народом-победителем» 1S. Гизо это уверенно заявляет, несмотря на реставрацию. Он подчеркивает, что «история Франции полна борьбы сословий, или, вернее, создана ею»19. «Борьба различных классов нашего общества наполняет нашу историю»20,— пишет он уже в более поздний период — в 1849 г.
С большей отчетливостью, чем Тьерри, Гизо выступает как идеолог буржуазии. Если у Тьерри третье сословие включает в себя и буржуазию, и крестьянство, и пролетариат, то удары Гизо направлены не только по адресу недавних господ положения — феодалов, но и по адресу нового врага — пролетариата. Не жалея горьких слов и упреков по адресу феодальной аристократии, этих выродившихся потомков расы, которая владела огромной силой и заставляла дрожать великих королей, он в то же время говорит не от имени всего народа в целом, как пытался говорить Тьерри. Гизо прекрасно понимает, что он сам является представителем только буржуазной верхушки общества. Он пишет:
«Я знаю также, что революция, предоставленная сама себе, свободная от страха, уверенная в торжестве, создает естественно и неизбежно свою собственную аристократию, которая станет во главе общества, но эта аристократия будет другого рода и будет организована совсем иначе, чем та аристократия, которую мы видим теперь в обломках» 2I.
Хотя он и говорит, подобно Тьерри: «Мы сыны третьего сословия, вышедшего из городских общин», но это третье сословие для него вовсе не весь народ и даже не все горожане, а лишь буржуазия, новая керхушка общества, к которой принадлежат, по его мнению, лучшие люди, обладающие особенными свойствами ума и характера. Что касается рабочей массы, то Гизо полагает, что это низшая, худшая, отсталая порода людей. Первые благодаря своему уму, хорошему поведению создают себе капитал и вступают на путь благоденствия и прогресса, другие же, ограниченные, ленивые или развращенные, остаются в стеснительных и трудных условиях существования — живут на свою заработную плату.
По мнению Гизо, всегда существовали н будут существовать рантье, предприниматели, с одной стороны, и наемные рабочие —с другой. Эти различия — вовсе не случайное или специфическое явление, присущее той или другой стране, это явление всеобщее, которое естественно для каждого человеческого общества и находится в полной гармонии с природой человека. Таким образом, буржуазные отношения представляются Гизо не только естественными, но и освященными самой природой и ее творцом — богом. Что касается пролетариата и его выступлений, то к ним, собственно говоря, у Гизо не совсем ясное отношение. Иногда, как и Тьерри, ему кажется, что это нечто противоестественное, какое-то нарушение естественного порядка вещей, которого не должно быть. Он говорит, что необходим социальный мир, сотрудничество классов, что социальная борьба при господстве буржуазии — это стыд, это бич, недостойный нашего времени. В то же время, в других случаях, Гизо как будто понимает, что выступления пролетариата неизбежны, но, несмотря на это, считает, что к ним не должно быть никакого снисхождения, никакой пощады. В 1849 г, он пишет:
«Борьба различных классов наполняет нашу историю. Теперь на арену вышел новый борец. Демократический элемент подразделился (под этим демократическим элементом Гизо понимает третье сословие.— Е. К.). Против средних классов выдвигаются рабочие классы, против буржуазии — пролетариат. И эта новая борьба также ведется насмерть, потому что новый претендент так же исключителен, как и прежние» 2Z.
Здесь Гизо совершенно четко и ясно, без всякой сентиментальности, без всяких попыток уйти от действительности, как это имеет место у Тьерри, определяет свою классовую позицию. При этом Гизо прекрасно понимает, что борьба классов есть прежде всего борьба политическая, борьба за власть. Он указывает, что это прекрасно понимала в свое время и феодальная контрреволюция, всегда ставившая своей целью захват власти. Это должна понять национальная партия, представителем которой он себя считает. Как он говорит, борьба за власть прикрывает лишь столкновения экономических интересов.
В этом смысле чрезвычайно интересны соображения Гизо относительно английской революции, тех общих предпосылок, которые ее вызвали, и тех поводов, которые послужили к ней толчком.
Гизо рассматривает главным образом политическую историю английской революции, но в то же время он заявляет в предисловии к своей «Истории английской революции», что поверхностным является мнение, будто бы революция в Англии была по преимуществу политической; по его мнению, английская революция берет свое начало в изменениях, которые произошли в социальном положении и правах английского народа. Он изображает английскую революцию как борьбу буржуазии против аристократии. По его мнению, борьба религиозных и политических партий в английской революции прикрывала собой социальный вопрос — борьбу различных классов за власть и влияние. Правда, он отмечает, что эти классы в Англии имели несколько иной характер, чем во Франции в конце XVIII в., они не были так резко разграничены и враждебны друг другу, как в других странах. Сельские дворяне и городские буржуа в течение трех столетий вместе заседали в парламенте под именем английских общин. Но в течение последнего века произошли большие изменения в соотношении сил различных классов общества, не сопровождавшиеся соответственными изменениями в политическом устройстве. Таким образом, расхождение между социальным устройством и политическим, по мнению Гизо, является причиной революции2.
Гизо отмечает, что буржуазия, сельское дворянство, фермеры и мелкие землевладельцы, очень многочисленные в Англии XVI — начала XVII в., не имели на ход общественных дел того влияния, которое соответствовало бы важности их общественной роли. Они выросли, но не возвысились. Отсюда в этом слое, равно как и в других слоях, лежавших ниже его, появилось стремление к сопротивлению старым, феодальным порядкам, к установлению политической свободы, к ликвидации феодальных привилегий, к ограничению королевского абсолютизма. Таким образом, с точки зрения Гизо, причиной английской революции явился рост благосостояния буржуазии, которому не соответствовало увеличение ее политического влияния.
Впрочем, занятия Гизо английской революцией направлялись интересом не столько к вопросу о борьбе классов, сколько к вопросу о конституционном порядке в Англии. Гизо прекрасно понимает значение социального строя как основы строя политического, но все же его основной интерес лежит в области политической. Этот политический вопрос— вопрос о борьбе между монархией и парламентским представительным строем — основная конституционная проблема для буржуазного историка времени реставрации.
Поэтому Гизо особенно занимает проблема истории представительных учреждений, которой, как мы видели, посвящен ряд его произведений. В то же время он стремится установить аналогию между английской и французской историей. Для него важно это прежде всего потому, что ему надо доказать, что и во Франции представительные учреждения так же естественны и законны, как н в Англии. Кроме того, он стремится подчеркнуть обстоятельство, которое игнорировалось и замазывалось английскими историками,—значение и роль английской революции в общей истории Англии. Английские историки были склонны смотреть на нее как на случайный эпизод, не сыгравший особой роли в истории английского развития, как на печальный случай, о котором лучше не вспоминать. Подчеркивая роль английской революции, Гизо хотел этим показать, что и французская революция не была чем-то исключительным в Европе, как считали многие реакционные историки и политики во Франции эпохи реставрации. Утверждение Гизо о том, что страна прочно утвердившегося конституционного порядка — Англия—также прошла в свое время через революцию, должно было разрушить представление о какой-то исключительности истории Франции.
Любопытно, что Гизо все время подчеркивает «консервативный» характер английской революции. С его точки зрения, не парламент, не народ нарушил установившийся порядок в Англии, а король. Король пошел по пути новшеств, король стал вводить абсолютистские порядки, тогда как парламент отстаивал порядки, исконные для Англии. В этом отношении, по мнению Гизо, английская революция выражала те традиции, которым издавна следовали различные общественные слои — и дворянство, и духовенство, и королевская власть. Дворянство — английские бароны и рыцари — издавна сопротивлялось какому бы то ни было обложению налогами без их согласия. С другой стороны, духовенство и королевская власть, по мнению Гизо, всегда боролись за равенство, против феодальных привилегий: охраняли горожан и крестьян от притеснений феодалов24. Революция произошла именно оттого, что дворянство, духовенство и королевская власть забыли свое прежнее призвание и стали служить своекорыстным интересам. Тогда «народ» выступил за свои права.
Основной проблемой для Гизо в английской революции является борьба за представительное правление, против абсолютизма, т. е. та проблема, которая стояла перед французской буржуазией в эпоху реставрации. В той исторической обстановке, в которой Гизо писал, например, о Карле I, легко можно было подставить другое имя —вместо Карла I Английского Карла X Французского.
После революции 1848 г. и крушения его карьеры Гизо значительно растерял свои прежние симпатии к английской революции. Он уже склонен был осуждать ее. крайности и всё свое сочувствие отдавал теперь — подобно тому, как в Англии мы видим это у вигов, у Бёрка,— не первой английской революции (1640—1660), а второй — так называемой «славной», бескровной революции 1688 г.
Для новых взглядов Гизо характерна вышедшая в 1850 г. брошюра «Почему удалась английская революция?».
Эту брошюру Гизо начинает словами: «Да, английская революция удалась дважды. Ее творцы основали в Англии конституционную монархию»25. Далее он замечает, что ее победа этим не ограничилась. Основание республики в Соединенных Штатах есть тоже отголосок английской революции. Но главный вопрос, вызванный текущим моментом, который здесь занимает Гизо,— это почему во Франции не удержалась конституционная монархия и обанкротилась июльская монархия, в которой, казалось, воплотились все идеалы представительного правления Гизо, тогда как в Англии это представительное правление твердо укоренилось еще в XVII в.
К. Маркс посвятил разбору этой брошюры рецензию, помещенную в журнале «Новая рейнская газета» № 2 за 1850 г. В этой рецензии К. Маркс пишет; «Из этого памфлета видно, что даже самые умные люди ancien regime, даже те, кому ни в коем случае нельзя отказать в своего рода таланте историка, до того сбиты с толку роковыми февральскими событиями, что утратили всякое понимание истории, даже понимание своих собственных прошлых поступков. Вместо того, чтобы понять на основании опыта февральской революции радикальное отличие исторических условий и расстановки общественных классов во французской монархии 1830 г. и в английской монархии 1688 г., г-н Гизо несколькими морализирующими фразами сводит на нет все различие между ними и клянется в заключение, что обанкротившаяся 24-го февраля политика «сохраняет государства и одна способна покончить с революциями»26.
Эта брошюра Гизо, написанная под впечатлением страхов, вызванных революцией 1848 г., по своему идейному содержанию гораздо ниже того, что он писал раньше об английской революции. Гизо в ней не интересуется социальной и экономической базой английской конституционной монархии, для него теперь имеет значение, как говорит Маркс, только «политическая фразеология»27. Пытаясь объяснить, почему английская революция оказалась удачнее французской, Гизо выдвигает две причины. Во-первых, английская революция была насквозь религиозна, следовательно, она не порвала полностью со всеми традициями прошлого, как французская революция. Во-вторых, она была консервативна, ибо с самого начала выступила не в качестве разрушительницы, а в качестве охранительницы парламентского режима, защищая его и старые законы от покушений короля. Согласно Гизо, суть английской революции заключается в том, что вначале и король, и парламент преступили установленные для них традицией границы власти, пока, наконец, в революции 1688 г. обе эти силы не нашли правильного равновесия и не смогли нейтрализовать друг друга. Главный результат английской революции, по Гизо, заключается в том, что король был лишен возможности править помимо воли палаты общин. Классовый анализ в этом памфлете совершенно исчезает. В изображении борьбы Карла I с парламентом Гизо выдвигает исключительно политический момент. «Крайности» революции Гизо осуждает и склонен объяснять их злой волей «смутьянов» и «фанатиков», которые не могли удовлетвориться умеренной свободой. Республика, по его мнению,—это дело рук нескольких честолюбцев, фанатиков и злодеев. Так же мало может объяснить Гизо и социальную подпочву падения реставрированной монархии в 1688 г. По словам К. Маркса: «...так как г-н Гизо повсюду опускает важнейшие моменты, то он ничего не может дать, кроме крайне неудовлетворительного и банального повествования о чисто политической стороне событий».
Вместе с установлением парламентской конституции для Гизо прекращается вся английская история. Как пишет Маркс: «Все дальнейшее ограничивается для него приятной игрой в качели между тори и вигами...»29, т. е. словесной игрой. В действительности же, как говорит Маркс, именно с момента установления парламентской конституции в Англии происходят огромнейшие сдвиги, которые совершенно меняют всё социальное лицо английского общества, совершенно перевертывают весь общественный строй Англии. Там, где Гизо видит лишь тихий покой и идиллический мир, в действительности развиваются самые острые конфликты. Там, где Гизо не умеет разрубить узел английского развития политической фразой, он прибегает к религиозной фразе, к вмешательству божества. «От своей совести,— говорит Маркс,—Гизо спасается при помощи бога, от непосвященной публики — при помощи стиля»3f).
Таким образом, громко провозгласив приоритет социальной истории над политической, Гизо не сумел провести это положение на практике. Его огромный политический опыт должен был как будто еще больше раскрыть ему глаза на движущие пружины политической истории, но на деле оказалось не так. Подавленный революцией 1848 г., Гизо, как и Тьерри, потерял реальное понимание и социальной, и политической истории.
Возникает вопрос, было ли у Гизо в действительности даже в более ранний период его деятельности правильное понимание соотношения между политической и социальной историей в целом, подлинное понимание сущности классовой борьбы или он высказывал лишь отдельные общие принципы, не умея их связать воедино и применить к конкретным исследованиям. Если взять любое из произведений Гизо, то нетрудно увидеть, что эти общие заявления относительно приоритета социальной истории и значения борьбы классов возникли у него как вывод из всего опыта предшествующей истории французской буржуазии, особенно из опыта французской революции. Но Гизо не способен применить их к истории человечества в целом или даже к истории Франции в целом, и они в значительной степени остаются у него висящими в воздухе. Все его конкретно-исторические построения сводятся в конце концов к борьбе между отвлеченными политическими принципами, к каким-то, как говорит Маркс, своего рода словесным турнирам между отдельными политическими доктринами31.
В этом отношении большой интерес представляют наиболее известные работы Гизо «История цивилизации во Франции» и «История ци-нллизации в Европе». Здесь он дал смелый набросок общей картины развития европейской цивилизации в средние века. Но если мы вглядимся в этот набросок, то увидим, что по существу он стоит значительно ниже тех высказываний Гизо о решающей роли социальной истории, которые приводились выше. Гизо был большим эрудитом в области истории Франции, но он гораздо меньше знал историю остальной Европы. Если мы возьмем его «Историю цивилизации в Европе», то она нас удивит чрезвычайной скудостью фактов и необычайным обилием подчас утомительных рассуждений. Вообще это произведение перегружено академическими тяжеловесными тирадами, бесконечными общими местами, выводами, часто довольно банальными, иногда сомнительными, но всегда риторическими и патетическими. И здесь Гизо в тех случаях, когда у него не хватает мыслей, хватается за стиль.
Как рисует себе Гизо ход и развитие цивилизации в Европе?
Казалось бы, после всех его вышеприведенных высказываний он должен был дать в этой работе анализ социального строя средневековой Европы и его развития, хотя бы даже в тех буржуазно-огранн-ченных рамках, которые были доступны Гизо. Но этого-то мы как раа в ней и не находим, несмотря на то, что эта работа была написана ь конце 20-х годов, т. е. в лучшую пору творчества Гизо.
Гизо начинает с того, что констатирует наличие помимо цивилизации отдельных стран общеевропейской цивилизации. Цивилизация отдельных государств Европы, по его мнению, обнаруживает известное-единство, которое обусловливается однородными фактами истории европейских народор:, находится в связи с одними и теми же основными началами и выражается в том, что история этих народов ведет к одним и тем же результатам. Элементы развития этой общеевропейской цивилизации надо искать то во Франции, то в Англии, то в Германии, то в Италии и Испании. Из этого перечисления очевидно, что история цивилизации в Европе ограничивается для Гизо лишь определенным кругом стран. При этом Франция, по его мнению, была всегда центром, фокусом всей европейской цивилизации.
Основным содержанием понятия цивилизации, ее основной идеей. По мнению Гизо, является прогресс, который заключается в развитии гражданской жизни и человеческих отношений, с одной стороны, и в: развитии личной деятельности — с другой. Таким образом, по Гизо, две основные стороны развития цивилизации — развитие общества и развитие человека. Обе эти стороны тесно связаны одна с другой, хотя и невсегда полностью совпадают.
Гизо отмечает характерную особенность европейской цивилизации: в отличие от древних цивилизаций. Древние цивилизации, по его мнению, всегда представляли собой господство какого-нибудь одного принципа, например теократии, касты, или, наоборот, демократии, потому что устройство древних обществ отличалось чрезвычайной простотой. Но для истории Западной Европы Начиная со средневековья характерна бурная борьба противоположных принципов. Поэтому история средних веков менее цельна, чем история древних обществ, она труднее для изучения, но зато она разностороннее, и в ней заложено более прогрессивное начало. Результатом непрерывной борьбы противоположных, начал в истории европейской цивилизации является прогресс, в частности прогресс свободы. На этом основании Гизо считает европейскую цивилизацию выше всех прочих. «Европейская цивилизация,—говорит он,— приближается, если можно так выразиться, к вечной истине, к предначертаниям провидения* 32. Всё это, как видите, громкие фразы, но за ними скрывается основная мысль Гизо, его стремление показать, что строй, соответствующий вечной истине и предначертаниям провидения,— это тот строй, в котором взаимно уравновешиваются разные принципы, тот строй, который, как утверждал еще Монтескье, покоится на-разделении власти и в котором в форме конституционной монархии достигается примирение противоположных — демократического и абсолютистского — принципов.
Вот та весьма несложная характеристика цивилизации, которую дает Гизо. С этой точки зрения он и рассматривает историю европейской цивилизации начиная с падения Западной Римской империи.
Римская империя, по его мнению, оставила средневековью прежде всего_муниципальное устройство, города, затем идею империи, и императорской власти как власти абсолютной. Уже в этом "наследии было заложено одно противоречие между идеей абсолютной власти, с одной стороны, и идеей муниципальной свободы —с другой. Это были два противоречивых принципа, завешанных Римской империей средним векам.
Кроме того, еще в недрах Римской империи возникло новое общество— христианская церковь — как сильная иерархическая организация. Эта церковь сопротивлялась распаду империи, подчинила своему влиянию варваров, стала связующим звеном между Римом и средними веками. Она одна обладала нравственной силой в эпоху господства грубой материальной силы, что составляло еще одно противоречие европейской цивилизации в средние века. Таково было наследство Рима. Но свою лепту в его развитие внесли и варвары. Гизо полагает, что кроме аланов, которых он ошибочно считает славянами, все остальные варвары, разрушившие империю, были германцами. Главный принцип, который господствовал в обществе варваров-германцев,— это стремление к личной свободе. Этот принцип, по его словам, имел не только положительное, но отчасти и отрицательное значение, ибо был связан с отсутствием дисциплины, с отвращением к труду, со зверскими инстинктами. Но в то же время стремление к свободе, согласно Гизо,— благороднейшее чувство. «Это,— по его словам,— удовольствие сознавать себя человеком, это —чувство личности, самостоятельности человеческой в свободном ее развитии» эз.
Это — то новое, что было внесено в европейскую цивилизацию варварами, что было неизвестно ни Риму, ни христианству.
Другой вклад варваров — это система военного патроната и вассалитета, иерархическая, аристократическая организация, не нарушавшая начала личной свободы и постепенно превратившаяся в феодальную организацию. В основе ее, по мнению Гизо, лежала личная преданность человеку, ранним выражением которой была тацитовская дружина.
Все эти противоположные принципы, завещанные Римом и принесенные варварами, дают себя знать в первую пору средневековья, которая является временем бурного столкновения всех этих элементов.
Не останавливаясь подробно на дальнейшем изложении этой работы Гизо, проследим основной ход его мыслей. Он отмечает, что из этого бурного, столкновения различных принципов возникает совершенно новый строй общества. Этому способствовали, во-первых, материальные причины — длительные переселения народов, которые не останавливаются, по мнению Гизо, до в.; во-вторых, нравственные причины — господство индивидуального начала, эгоизма и необузданности. Столкновение принципов усиливается этими материальными и нравственными причинами. Но в то же время в этих столкновениях заложены элементы прогресса. Сами варвары инстинктивно стремились к иной жизни, к иному назначению. По словам Гизо:
«Среди беспорядка варвара преследует и мучит неодолимое влечение к порядку и прогрессу»34. В этом направлении действовали и уцелевшие остатки римской цивилизации, христианская церковь и, наконец, еще один фактор, который, по Гизо, является величайшим движущим моментом прогресса,—деятельность великих людей.
Все эти причины, вместе взятые, выводят европейское общество из состояния варварства. В частности, в истории Франкского государства Гизо считает определяющим моментом в этом смысле появление Карла Великого.
За этим варварским этапом развития европейской цивилизации следует феодализм. Рассматривая феодальную систему со стороны ее влияния на цивилизацию, Гизо считает, что феодализм, хотя он стал господствующим и получил повсеместное распространение в Европе, не уничтожил тех противоположных тенденций, которые наметились в более ранний период: теократической — в политике церкви, монархической — в лице королевской власти, демократической — в лице общин. Эти тенденции— теократическая, монархическая и демократическая — продолжают борьбу в европейском обществе и в эпоху феодализма.
Но, по мнению Гизо, феодальное общество отличалось крайней неустойчивостью, в нем не было никаких правовых гарантий. Хотя в феодальном обществе существовали договорные отношения между сеньорами и вассалами и известные отношения, как говорит Гизо, взаимной основанной на привычке привязанности между господами и их крепостными, но никаких гарантий, устраняющих произвол, не было. Такой гарантией могла бы быть либо сильная, централизованная власть, абсолютизм, либо же свобода. Ни того, ни другого в феодальных обществах не было, и поэтому они отличаются крайней неустойчивостью.
Поэтому, хотя феодализм, по мнению Гизо, дал много положительного— содействовал развитию великодушия, преданности, рыцарства и его литературы,— но он противился установлению твердого общественного строя, поэтому против него боролись и королевская власть, и «народ».
Гизо презрительно говорит о попытках реакционной историографии идеализировать феодализм. По его мнению, тот феодализм, о котором так умиленно говорят историки,— это утопия, которой никогда не существовало.
Уже в эпоху феодализма начинают вырисовываться черты нового общества, которое должно прийти ему на смену. Здесь громадную роль Гизо отводит освобождению городских общин, которые в XI—XII вв. начали бороться с феодалами за свою свободу. Гизо, как и Тьерри, с гордостью подчеркивает происхождение современной ему буржуазии от горожан этих городских обшин XII в.
Гизо Считает, что городские движения начались, вероятно, с VI II— вв., но об этих ранних движениях не со хранилось никаких сведений, потому что они были неудачны. Однако они подготовили то, что он называет великим восстанием XI в.
Последствием освобождения городов было нарождение нового сословия— буржуазии и начало той борьбы между сословиями, которая наполняет всю последующую историю. Из этой борьбы и родилась новая Европа. С точки зрения Гизо, освобождение городов явилось самым плодотворным, самым энергическим началом развития европейской цивилизации. В борьбе и ненависти развивался общий дух, создавалась нация, создавался французский народ.
Однако Гизо отмечает, что в городах имелись различные группы, отслаивалось высшее сословие, высшая буржуазия, которая и является носителем принципов третьего сословия, и низшие слои, которые были подвержены всем заблуждениям и недостаткам черни, являлись носителями слепого, дикого, необузданного демократического духа, (Все это писалось в конце 20-х годов, задолго до 1848 г.). Первый большой период истории европейской цивилизаций Гизо заканчивает XII в.
Второй период сравнительно короткий — от XII до XV в. Он открывается крестовыми походами. Это время в целом характеризуется возвышением королевской власти, но в то же время это период необычайно жестокой борьбы противоположных принципов, из которых ни один не может добиться полной победы. Время между XII и XV вв. Гизо рисует, скорее, отрицательными чертами. Несмотря на отдельные достижения человеческого духа, это период безрезультатного кипения.
Наконец, последний период начинается с XVI в. Он открывается реформацией, в которой Гизо видит порыв свободы человеческого духа, великую попытку освобождения человеческой мысли. Сама реформация, по его мнению, была вызвана тем, что человеческий дух в результате накопившихся ранее приобретений требует свободы, а церковный авторитет в это время впадает в состояние инерции. Реформацию Гизо называет религиозной революцией—объяснение, в котором отсутствуют какие-либо социальные моменты.
Далее крупнейшим фактором, освобождающим человечество, Гизо считает английскую революцию, которой он посвящает целый раздел и в «Истории цивилизации в Европе». Уже в этой ранней работе он особенно подчеркивает значение событий 1688 г., в которых он видит осуществление главных политических целей революции, установление политической свободы, под которой он понимает известное равновесие между королевской властью и представительными учреждениями.
Гизо считает, что Англия не представляла исключения среди государств Европы, что ее развитие шло по той же линии, что и развитие других стран, но он в то же время подчеркивает, что особенности европейской цивилизации сказались исключительно четко именно в Англии. Именно в этой стране существование различных элементов и борьба между ними, которая ведет к прогрессу, выступает, по мнению Гизо, всего ярче. Поэтому в Англии раньше, чем в других странах, устанавливается общество одновременно и благоустроенное, и свободное.
Переходя к истории Франции, Гизо отмечает, что в XVII и XVIII вв. Франция была главной носительницей цивилизации в Европе по силе того влияния, которое она оказывала на все страны. Здесь проявилось влияние двух противоположных принципов, которые во Франции выступают последовательно. В XVII в,—принцип абсолютной монархии в лице монархии Людовика XIV, которую Гизо ставит очень высоко. Он говорит, что правление Людовика XIV «в первый раз представило Европе зрелище правительства, уверенного в себе, свободного от всяких внутренних врагов, спокойно обладающего своей территорией, своим народом, исключительно преданного правительственным трудам и заботам» Зб.
Но это правительство, по мнению Гизо, было односторонним в том смысле, что оно представляло только одии принцип — принцип абсолютной монархической власти, и поэтому око в конце концов пришло к упадку. Это в полной мере проявилось в XVIII в., который Гизо рассматривает как время упадка монархической власти во Франции. На смену ему выдвигается в это время другой принцип, который оказывает громаднейшее влияние на всю европейскую цивилизацию в целом,— это принцип свободного исследования, высокого порыва человеческого духа.
«Всем известно, что отличительной чертой, господствующим фактом XVIII в. служит свободное исследование, высокий порыв человеческого духа» говорит Гизо. Но этот принцип, который выразился ярче всего во французском Просвещении, отличался крайней непрактичностью, чистой созерцательностью, не находил себе применения в реальной жизни. Поэтому все философские и политические идеи того времени отвлеченны, беспредметны и чрезмерно смелы.
Стремление к свободному исследованию сталкивается с принципом абсолютной монархии, уже упадочной, идущей под уклон. Но сила, пришедшая на смену одностороннему принципу абсолютной монархии, страдает такой же односторонностью и такой же крайностью, как и сама абсолютная монархия. Это в конце концов и привело страну к гибельным результатам. К торжеству разума присоединилась значительная доля заблуждений, а также тирания, в которую человеческий дух был повергнут вследствие упоения беспредельностью приобретенной им власти. Картиной французской революции, изображавшей пагубные, по его мнению, последствия, к которым привело Францию это заблуждение человеческого духа, Гизо заканчивает свою «Историю цивилизации в Европе».
В заключение он рисует свой политический идеал, который заключается в развитии и совместном сосуществовании всех элементов и принципов европейской цивилизации.
Таким образом, по этой работе Гизо, в которой наиболее полно изложены его общие взгляды на историческое развитие средневековой и новой Европы, не трудно увидеть, как он далек от тех элементов материалистического понимания исторического развития, которые как будто бы имеются в некоторых отдельных его высказываниях. Все здесь сводится даже не просто к политической истории, но к борьбе отдельных, совершенно отвлеченных, чисто политических принципов, к чистому доктринерству, если можно так выразиться.
В заключение обзора творчества Гизо нужно хотя бы кратко остановиться на том определении феодализма, которое он дал в своей «Истории цивилизации во Франции». Это определение прочно утвердилось в последующей буржуазной литературе, которая не смогла его заменить лучшим. Наоборот, по сравнению с Гизо мы видим в современной буржуазной историографии даже известный регресс в этом вопросе.
Гизо отмечает три наиболее существенных, с его точки зрения, признака феодализма. Первый — социальный — условный характер земельной собственности, который Гизо выдвигает на первый план, тогда как теперь многие буржуазные исследователи не считают его существенным. Два других признака — политические. Это, во-первых, слияние верховной власти с земельной собственностью, благодаря которому политическая власть находилась в руках феодалов, и, во-вторых, установление иерархии в среде феодальных землевладельцев 37.
Эти отмеченные Гизо характерные черты феодализма38, хотя и не дают полного, сведенного к единству определения его как социальной системы, все же верно намечают некоторые важные особенности социальной и политической организации феодального строя ss.
Круг исторических и политических идей, которые развивали Тьерри и Гизо, был характерен и для ряда других буржуазных историков первой половины XIX в. во Франции, в частности для Минье.
Имя Франсуа-Огюста Минье (1796—1884) известно главным образом в связи с его «Историей французской революции» (1824) 4Я. Это — популярная и очень ясно изложенная история французской революции, которая иногда рекомендуется еще и теперь как пособие при изучении этого времени. Однако значительная часть работ Минье посвящена истории средних веков.
Первая и наиболее интересная его работа в этой области была написана на премию, предложенную «Академией надписей и изящных искусств» на тему об учреждениях Людовика IX. и об их влиянии на историю Франции. В окончательном виде эта работа получила название «О феодализме, об учреждениях Людовика Святого и о влиянии законодательства этого государя» 41. Она была премирована роялистски настроенной Академией, несмотря на ее буржуазную тенденцию. Впрочем, Минье выразил эту тенденцию в достаточной степени осторожно, чтобы не шокировать роялистских чувств Академии. Наоборот, он старался польстить этим чувствам, всячески приукрасив Людовика Святого.
Подобно Гизо, Минье в этой работе интересуется более всего проблемой происхождения представительных учреждений и подчеркивает, что эти учреждения были присущи всем странам средневековой Европы. Разница лишь в том, что в некоторых странах развитие этих представительных учреждений остановилось раньше, в других оно пошло дальше. Общими для всех стран учреждениями являются, по мнению Минье, также суды присяжных, но в ряде случаев они были вытеснены монархическими учреждениями и сохранились только в Англии, откуда в новое время распространяются по всей Европе.
Охарактеризовав возникновение и развитие феодального строя, Минье указывает на его главные особенности. Он отмечает преимущественно отрицательные стороны этого строя, решительно расходясь в этом отношении с реакционной историографией, для которой характерна идеализация феодального средневековья. Как и Гизо, Минье указывает, что отличительной чертой феодализма была политическая неустойчивость, анархия, от которой страдали все. Королевской власти он приписывает решающую роль в борьбе с этой анархией. Но для того, чтобы вести эту борьбу, королевской власти необходимо было найти опору, создать рядом с феодальным новое общество, которое одновременно было бы и врагом, и преемником феодального строя. Надо было создать новый класс людей, способный к хорошему управлению, к котсрому были не способны феодалы. Короли должны были поставить объединение на место разъединения, твердый порядок противопоставить анархии и ее бедствиям. Средством для этого, с точки зрения Минье, было учреждение городских коммун. Подобно Тьерри, Минье не находит слов, чтобы превознести коммуны и тех государей, которые им покровительствовали. Он пишет: «Коммуны изменили все внутренние и внешние отношения европейских обществ, коммуны освободили людей, освободили земли от феодализма, создали почти неизвестный до того времени вид собственности, движимое богатство»42. Он отмечает, что они создали порядок, дали начало росту народонаселения. Торговля, наука начинаются с возникновения коммун и происходят от них. От того, какую позицию заняли коммуны в борьбе между феодалами и королем, зависит весь дальнейший ход исторического развития Франции, исход борьбы между ними. Где коммуны взяли власть в свои руки, там установилась «демократия», как в Италии. Где коммуны вступили в союз с королями, но оказались слабее королевской власти, как во Франции, там сложилась абсолютная монархия. Наконец, там, где коммуны вступили в союз с феодалами для ограничения королевской власти, там установились представительные учреждения, как в Англии.
Отмечая рост коммун и все те блага, которые он принес стране, Минье, в частности, указывает на возникновение особой группы людей, специально посвятивших себя занятию науками, в частности праву, а также администрации, т. е. легистов, при дворах французских королей. Возникновение коммун и все вытекающие из этого последствия Минье называет «великой революцией», для которой он не может подобрать достаточно пышных выражений. Благодеяния этого переворота, по его мнению, сказались на всех народах и сохранились на все века. Минье говорит: «Будем же этим переворотом гордиться, мы обязаны им нашим отцам. Каковы бы ни были их мотивы, их заслуги перед человечеством велики. Пусть же человечество окажет должное уважение их именам и их памяти» 4S.
Опираясь на коммуны, монархия повела борьбу с феодальными учреждениями. Начиная с Людовика VI каждый король чем-нибудь содействовал созданию нового строя, но решающая роль принадлежит Людовику Святому.
Здесь Минье дает исполненную пафоса характеристику личности Людовика IX. Он называет его величайшим правителем всех времен и народов и с этих позиций излагает всю историю его правления. Политический идеал, который рисует Минье в своей работе,— это, так же как и у Гизо, равновесие между народом и королевской властью. Когда королевская власть чрезмерно усилилась при Людовике XIV, то это в дальнейшем привело к революции. Во время революции чрезмерно усилился народ. Победившая сторона позволила себе всё и лишила побежденную сторону всего. В начале XIX в., как думает Минье, установилось известное равновесие. Правда, это равновесие еще далеко от идеала, но оно может еще развиться в сторону усовершенствования.
Таким образом, Мннье ставит перед правительством реставрации определенную программу: дальнейшее развитие и усиление роли представительных учреждений. Как мы знаем, правительство реставрации не пошло по этому пути.
У Минье есть ряд других работ, посвященных истории средних веков. Он читал лекции о Лиге и протестантизме во Франции, об английской революции и реставрации Стюартов, он написал ряд исследований по истории реформации, отдельные труды о Карле V, о Марии Стюарт44, но наибольшей известностью, как уже отмечалось, пользуется его книга о французской революции.
Уже ь этой работе виден интерес к проблемам революции. В противоположность идеологам реакции Минье думает, что революция была неизбежна и неотвратима. Она была законным историческим явлением, но так же неизбежны были и ее эксцессы, хотя цели ее в основном были благие. Но каковы бы ни были крайности революции, с точки зрения Минье, все же цель ее достигнута — разрушен старый строй, основа г-ный на несправедливости, и введен новый, более справедливый строй, каким он считает новое, буржуазное общество. При этом Минье, рисуя революцию, проводит, как и Гизо, известную грань внутри самого третьего сословия. Он отличает в нем, противополагая их даже друг другу,—средний класс —la classe moyenne — и толпу — multitude, считая, что принципом среднего класса является свобода, а принципом толпы — равенство. Все симпатии Минье на стороне среднего класса. Поэтому он восторгается конституцией 1791 г., а также конституцией Директории, которая, как он считает, возвратила перевес среднему классу, утраченный в эпоху якобинской диктатуры. Особенное его восхищение вызывает цензовая система.
Таким образом, у Минье определенно выражена идеология тех групп буржуазии, которые находились в оппозиции во время реставрации и стали у власти после 1830 г. Но в отличие от Гизо Минье всегда оставался только ученым, не принимая участия в политической борьбе и в управлении страной.
Нельзя пройти мимо еще одного историка, который по своим политическим воззрениям примыкал к буржуазно-либеральной школе первой половины XIX в.,—Клода Фориэля (1772—1844). Это —очень интересный во многих отношениях историк, обладавший глубочайшими и разнообразнейшими знаниями, один из зачинателей романтической историографии во Франции, интересовавшийся литературой, и особенно народным творчеством, которым так увлекались все романтики, прославлявшие его непосредственность и красоту. Ему принадлежат переводы ряда народных поэтов — датских и греческих. Но, обладая исключительной работоспособностью и огромными знаниями, Фориэль дал науке очень немного. Он охотно делился своими мыслями и записями с другими учеными, и многие историки использовали в своих работах его материалы, но сам он написал чрезвычайно мало.
Он, как говорил его друг Гизо, отличался болезненным стремлением к недостижимому совершенству. Поэтому большая часть его работ осталась незаконченной.
Гизо почти насильно заставил его принять кафедру истории литературы в Сорбонне. Его блестящие, полные интереса лекции были записаны и изданы лишь после его смерти. Благодаря этому мы имеем возможность с ними ознакомиться.
Из его работ надо отметить «Историю Южной Галлии под господством германских завоевателей»45, которая вышла в 1836 г. в четырех томах. Это главное произведение Фориэля, серьезное исследование, не утратившее вполне своего значения и до наших дней. Он изображает борьбу римской цивилизации в Южной Галлии против германских завоевателей. В этой работе Фориэль в основном стоит на позициях защитника третьего сословия, в частности, в духе Тьерри идеализирует культурных галло-римлян в противоположность грубым германским завоевателям.
В связи с изучением Фориэлем Южной Франции надо отметить его «Историю провансальской поэзии»46, вышедшую в 1846 г. в трех томах, уже после его смерти. Затем интересно его исследование о Данте и происхождении итальянской литературы, тоже выпущенное его учениками уже после его смерти. Ими также был издан интересный памятник по истории альбигойских войн с введением, очень важный для истории французского Юга 47.
На этом мы закончим рассмотрение тех историков первой половины XIX в. во Франции, у которых наиболее ярко выражено чисто буржуазное мировоззрение. Все они выступают как идеологи той части французской буржуазии, которая во время реставрации Бурбонов была отодвинута от власти, находилась в оппозиции, а затем, после революции 1830 г., снова пришла к власти. Это — верхи промышленной и банковской буржуазии в первую очередь. Мы видели, что в истории средних веков Тьерри, Гизо и Минье искали подтверждение тех политических теорий и программ, которые последовательно выставляли эти буржуазные круги,— сначала оппозиционной программы, поэтому носившей более либеральный характер, затем, после 1830 г., более консервативной и, наконец, после революции 1848 г.— явно реакционной программы.
Все эти историки имеют. определенное представление о борьбе классов, но представление буржуазно-ограниченное. Они не в состоянии ясно представить себе ни происхождения классов, ни дальнейшего развития классовой борьбы в современной им Европе. Борьба классов в их представлении должна завершиться победой буржуазии, которую некоторые из них, как Тьерри, отождествляют с народом. Даже Гизо, который понимал, что интересы буржуазии и пролетариата могут резко расходиться и призывал к беспощадному подавлению пролетариата, тоже считает выступления рабочих нарушением нормального, естественного порядка.
При всем том даже это буржуазно-ограниченное понимание классовой борьбы все же давало возможность названным исследователям глубже заглянуть в тайны исторического процесса, чем это могли сделать представители исторической мысли более раннего периода.