Достижения и проблемы художественной культуры.

В полной мере испытала на себе всю тяжесть социалистических и политических экспериментов художественная культура. Стремление ввести творческие искания в определенное русло вылилось в принятие в 1934 г. метода социалистического реализма. Сам термин впервые появился после постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. «О перестройке литературнохудожественных организаций», означавшего ликвидацию отдельных художественных направлений, течений, объединений и групп. Начала набирать силу тенденция к унификации творческого процесса.
На первом съезде советских писателей в августе 1934 г. был избран единый Союз писателей СССР и дано теоретическое обоснование единственно верного творческого метода, который требовал от художника в условиях классовой борьбы правдивого, исторически конкретного изображения действительности с научных, то есть партийных позиций. Под художественное творчество была подведена идеология войны с инакомыслием. Стали создаваться единые творческие союзы, деятельность которых регламентировалась и «направлялась» коммунистической партией. Позднее идеологи соцреализма, в том числе и Максим
Горький, пытались смягчить его политическую окраску и расширить это понятие до гуманистического содержания реализма вообще. Появились «романтикиреалисты». А.В. Эфрос, например, считал, что соцреализм — это метод будущего советского искусства. Однако на практике его главные принципы — партийность, народность, идейность — привели к ограничению творческой свободы и застою.
Основными темами советской литературы стали революция и социалистическое строительство. Несмотря на ограничение свободы самовыражения художника, в 30е гг. были созданы такие произведения, как «Жизнь Клима Самгина» А.М. Горького, «Тихий Дон» и первая часть «Поднятой целины» М.А. Шолохова, «Время, вперед» В.П. Катаева, «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова. Остались верны своим убеждениям Н.А. Островский, М.М. Шагинян, А.А. Ахматова, О.Э. Мандельштам, И.А. Ильф, Е.П. Петров и др. Однако в условиях крайней бюрократизации художественной жизни, уродливого сращивания политики, идеологии и искусства, в творческой среде проявилось «двоемыслие», двойная, разъедающая душу психология. Художник привыкал говорить не «я», а «мы», становился выразителем мнения большинства. Он уже не чувствовал себя оригинальной, неповторимой творческой личностью (в чем и заключается смысл творчества), а превращался в государственного служащего.
С помощью отлаженного механизма госзаказов, закупок, конкурсов, выставкомов, жюри, государственных премий и наград творчеством стали управлять чиновники.
Власть строго отслеживала любые проявления вольнодумства. Типичным для тех лет было требование «Литературной газеты»: «провести чистку среди наших корифеев, которые недоступны широким массам... пишут обычно сложно, вычурно, их сюжет запутан и нарочно извилист». Предлагалось уделять больше внимания писателюсередняку, который «пишет просто, ясно, сюжеты строит понятные, темы берет доступные и ближе к жизни»; и, что не менее важно, успешно выполняет литературный промфинплан. Имена многих писателейсередняков, например, бывшего плотника Оровецкого с его «Записками ударника», давно уже забыты, хотя в 30е гг. они были знаменитостями.
В изобразительном искусстве потерял свою культурную среАу и целеустремленность «революционный авангард» — отчасти изза грубых административных гонений, отчасти изза того, что трезво приземленная проза жизни сменила романтику первых послереволюционных лет. Художникиавангардисты К.С. Малевич, В.Е. Татлин, В.Ф. Степанова, А.М. Родченко и другие отказались от экспериментов. Выгоднее и даже безопаснее стало разрабатывать шаблонные темы и стандартные композиции. Появилась масса казеннопарадных поделок официального искусства. Чем стыднее оно лгало, тем «реалистичнее» казалось. «Демагогия, возведенная в степень чувства» (М.А. Светлов), — так можно охарактеризовать знаменитую картину В.П. Ефанова «Незабываемая встреча», изображавшую безудержный восторг при встрече И.В. Сталина с женами руководителей тяжелой промышленности, которых в скором будущем почти всех уничтожили по приказу «вождя народов». Заодно бурную радость выражали и присутствующие на встрече партийные лидеры — и С. Орджоникидзе, который вскоре покончил с собой, и В.М. Молотов с М.И. Калининым, чьих жен запрятали в тюрьму, и Н.К. Крупская, уже давно и безгранично ненавидевшая И.В. Сталина.
В деревнях голод и разорение, а пишутся изобильнопиршественные «Колхозные праздники» (СВ. Герасимов, А.А. Пластов). Убедительным свидетельством лицемерия стали картины А.М. Герасимова «И.В. Сталин и К.Е. Ворошилов в Кремле» (1938) и П.П. СоколоваСкаля «Скорбь у гроба» (1935), где И.В. Сталин застыл с выражением глубокого горя на лице у гроба СМ. Кирова. Такие «высокохудожественные» произведения говорили о приспособленчестве и конъюнктуре, которые начали набирать силу в 30е гг.
Однако были и другие работы. Картины как убедительные свидетельства переплетения мечты и реальной жизни писали многие советские художники: А.А. Дейнека («Игра в мяч», «Мать»); Ю.И. Пименнов («Новая Москва»); А.А. Лабас «Первый советский дирижабль»); А.Г. Тышлер («Городской пейзаж с аэропланом»). Особое место в живописи 30х гг. заняло творчество трех великих мастеров — М.В. Нестерова, П.Д. Корина и П.П. Кончаловского, противопоставивших казенщине портреты современников, сильных своей внутренней свободой. Таковы изображения академика И.П. Павлова, хирурга С. Юдина (М.В. Нестеров); писателей А.Н. Толстого, А.М. Горького, портретные эскизы к так и не написанному полотну «Русь уходящая» (П.Д. Корин); режиссера В.Э. Мейерхольда (П.П. Кончаловский). Уже самим фактом своего творчества многие художники утверждали мужество духа, способного противостоять любому деспотизму.
В начале 30х гг. для разрядки напряженной атмосферы, вызванной голодом, террором и коллективизацией, в советской культуре был дан «зеленый свет» музыке, но исключительно популярной, легкой — джазу, танцевальной, для кино, а также веселой, бодрой массовой песне. Именно эти жанры первыми удостоились пристального внимания советского правительства, а авторы и исполнители (И.О. Дунаевский, М.И. Блантер, братья Дм. Я. и Дан. Я. Покрасы, Т. Хренников) стали первыми советскими музыкантами, получившими ордена и сделавшими головокружительную карьеру. Со второй половины 30х гг. успех пришел к концертам, симфониям, операм. В исполнении молодых талантливых виртуозов советская инструментальная музыка стала могущественным средством для поднятия престижа страны. Музыканты должны были демонстрировать всему миру достижения советской власти в области культуры, ослабить впечатление от начавшегося террора, больших процессов и массовых казней, сбалансировать мировое общественное мнение. И наконец, советские музыканты должны были стать одним из главных средств культурных связей с заграницей, которые были необходимы власти. В высших государственных интересах на некоторое время даже отказались от доведения до конца политики соцреализма в музыке. Была прекращена первая опала Д.Д. Шостаковича — автора Пятой симфонии, принесшей славу новейшему периоду русской музыки. Однако это тактическое отступление, своего рода «музыкальный нэп», было непродолжительным. Уже в 1935 г. начался первый этап борьбы с инакомыслием, названный в истории советской культуры борьбой с формализмом.
Инициированная партией дискуссия в творческой среде по преодолению чуждого народу натурализма, экспериментаторства и индивидуальности была продолжена советской прессой. В газете «Правда», «Литературной газете» появились статьи, обвиняющие мастеров искусства в формалистических «вывертах»: «Сумбур вместо музыки» (об опере Д.Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда»); «О художникахпачкунах» (о творчестве А.В. Лентулова); «Балетная фальшь» (о балете «Светлый ручей»). Критиковали Б.Л. Пастернака, И.Э. Бабеля, Ю.К. Олешу, СМ. Эйзенштейна, А.П. Довженко и др.
Нетерпимость ко всему, что не совпадало с генеральной линией или хотя бы недостаточно быстро приспосабливалось к ее новому крутому повороту, достигла кульминации.
Один из первых ударов был нанесен опере «Богатыри» (Камерный театр А.Я. Таирова), текст к которой написал поэт Демьян Бедный. Спектакль был уже принят Комитетом по делам искусств, однако присутствовавший на премьере В.М. Молотов был возмущен авторской трактовкой образа русских богатырей. Опера была немедленно запрещена, Камерный театр подвергся жестокому разносу за «отсутствие политического такта в изображении прошлого нашего народа». А автор текста, вчера еще знаменитый пролетарский поэт Демьян Бедный, был изгнан из Союза писателей и чудом избежал ареста. Писать ему запретили, его книги были изъяты из библиотек.
Инцидент с «Богатырями» было приказано обсудить и «проработать» в творческих коллективах. Это был первый случай применения нового способа художественнополитического «воспитания». Итоги борьбы с формализмом как «вреднейшим антинародным явлением в советском искусстве» не замедлили сказаться на состоянии культуры. Лучшие театральные постановки, оригинальные декорации, изобретательность режиссеров — все было объявлено элементами формализма, осуждено и просто запрещено.
Тех, кто не следовал «правилам игры», не маскировал собственных чувств и не шел на сделку, травили и даже уничтожали. Трагически сложилась судьба режиссера В.Э. Мейерхольда. После публикации в газете «Правда» в декабре 1937 г. статьи «Чужой театр» его окрестили «отцом формализма в советском театре», обвинили в «искажении классического наследия» (знаменитые спектакли «Дама с камелиями», «Самоубийца»), вспомнили и самое тяжелое его «преступление» — то, что свой спектакль «Земля дыбом» (1923) он «не случайно посвятил презренному врагу народа Троцкому». В июне 1939 г. В.Э. Мейерхольд был арестован, обвинен по статье 58 УК РСФСР и 2 февраля 1940 г. расстрелян. В тот же день был расстрелян и знаменитый поэт, журналист Михаил Кольцов.
Борьба с инакомыслящими развернулась по всему фронту, вступила в свою заключительную стадию. Вторую половину 30х гг. называют временем «расстрелянной литературы». Погибло не менее 1000 писателей, столько же сумело выжить в концлагерях. Были репрессированы И.Э. Бабель, В.Т. Шаламов, Б.А. Пильняк, Н.А. Клюев, Б.П. Корнилов. За «самоубийственные» стихи дважды был арестован поэт О.Э. Мандельштам, скончавшийся в лагере:
Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны; Только слышно кремлевского горца — Душегуба и мужикоборца.

Любое вольнодумство каралось со всей строгостью революционных законов. Жертвами системы становились не только творцы культуры, но и памятники. Только в Москве в 30е гг. погибло до 700 тыс. памятников архитектуры и около 3 тыс. зданий исторического значения. Главным образом разрушали культовые сооружения. В декабре 1931 г. был уничтожен Храм Христа Спасителя, строившийся в течение полувека всей Россией. На его месте было предложено возвести гигантский небоскреб по образцу американских — Дворец Советов с огромной скульптурой В.И. Ленина «под облаками». Своей высотой Дворец должен был «подавить» все остальные еще сохранившиеся исторические здания. Конкурс на лучший проект был объявлен в 1932 г. В нем приняли участие архитекторы М.Я. Гинзбург, Н.И. Ладовский, братья А.А. и В.А. Веснины, А.В. Щусев, И.В. Жолтовский и даже Ле Корбюзье. Но ни один из проектов не был признан достаточно «грандиозным», а интриги и непримиримая вражда всех участников затянули его осуществление. Заложен был лишь фундамент, а материалы пошли на строительство московского метрополитена.
В эти же годы был разрушен ХрамнаКрови в Ленинграде, возведенный на месте убийства Александра II. Замахнулись и на знаменитый Покровский собор — Храм Василия Блаженного в Москве, который, к счастью, удалось спасти. Началась беспрецедентная по своему вандализму кампания по смывке химическим способом позолоты с церковных куполов. Специальными решениями Секретариата ВЦИК РСФСР было разрешено переплавить купола многих известных московских церквей (св. Ирины, апостолов Николы и Иакова, Воскресения и Успения), которые, по заключению экспертной комиссии Наркомпроса РСФСР, «никакого художественного и музейного значения не имеют». По мнению хозяйственного отдела ОГПУ, «позолота прекрасного качества и в отличном состоянии» была на куполах Храма Христа Спасителя. При смывке получили до 18 пудов отличного золота, которое пошло на нужды форсированной индустриализации.
Для утоления валютного голода в 30е гг. началась бездумная торговля национальным достоянием. Только с апреля 1930 по апрель 1931 гг. фактически за бесценок (в условиях финансовой депрессии на Западе) за границу были проданы многие картины Рембрандта, Рубенса, Ван Дейка, Рафаэля, Веласкеса и других мастеров из коллекций Эрмитажа, Третьяковской галереи, Музея современного западного искусства, а также древнейший
Синайский кодекс Библии, Коран с кровью пророка Али, Новый завет, переписанный митрополитом Алексием. Неизвестна судьба многих уникальнейших реликвий: ризы Господней, подаренной в 1625 г. персидским шахом Аббасом царю Михаилу Федоровичу; ризы пресвятой Богородицы, попавшей из Византии и хранившейся в Успенском соборе Московского Кремля; сокровищ Вознесенского монастыря, основанного в 1393 г. вдовой Дмитрия Донского Евдокией. Пропали драгоценные оклады многих икон, в том числе и Владимирской Божьей Матери, а также сами иконы и иконостасы. В результате подобной бесконтрольной продажи, например, в Национальном музее Стокгольма было сформировано богатейшее собрание русской иконописи. За период с 1922 по 1940 гг. состоялось свыше 30 крупных аукционов, множество тайных и публичных распродаж. За 19281933 гг. Советский Союз продал на аукционах 6 тыс. тонн художественных ценностей.
В 30е гг. началось массовое наступление на музеи. В то время, когда государство взяло курс на бюрократизацию и нивелировку жизни, музеи рассказывали о своеобразии, традициях, национальных корнях и уже поэтому были опасны. Реконструкция проводилась в соответствии с постановлениями, требовавшими участия музеев в классовой борьбе и массовой пропаганде среди населения. Рекомендовалось переоборудовать экспозиции в духе «Краткого курса» и не употреблять само слово «музей». Следующим шагом была окончательная ликвидация многих краеведческих, исторических, специализированных музеев, которая продолжалась в течение всего десятилетия. Только в Минске исчезли многие экспозиции Инбелкульта, Музей политкаторжанина, Политехнический и др. Таким образом из народного сознания вытравлялась историческая память, размывались представления о культурных традициях.
В то же время в СССР утвердилась тоталитарная модель развития общества с присущей ей политизацией и идеологизацией сферы культуры. Общество стало монолитом. Политика и адекватная ей культура были сжаты в единый кулак. Система внедрилась во внутренний мир человека.
Произведения литературы и искусства стали оценивать с классовых позиций. Жизнь изображали не такой, какой она была, а в русле революционного развития. Режим требовал от художника одного — верности и послушания. Тех, кто более критически отражал действительность, система не щадила. Даже те, кто не были репрессированы (И.П. Павлов, А.М. Горький, д Я Таиоов М.А. Шолохов), также являлись жертвами сталинщиныНА Островского во вре«я чисток исключали из партии. ? м Гопышй в последние годы жизни оказался в полной изоляции," поРд 'неусыпным" контролем ОГПУ. Все было готово для
аРЖеартой' ттГиГрной системы стал весь советский народ, котроТ было отказано в праве знать правду и думать по
СВ°вТаУсти в 30е гг. удалось сконструировать культуру по своему образу и подобию настолько прочно что вопрос о ее демонтаже был поставлен только в конце 80х гг.