Сельскохозяйственное производство.

 

Россия, однако, по-прежнему оставалась страной крестьянской и аграрной. К началу XX в. она давала около четверти мирового производства хлебов, при этом ржи — до 50% и около 35% ячменя. В России производилось 80% льна и 17% картофеля. По общему объему сельскохозяйственного производства Россия находилась на первом месте в мире. В 1913 г. доход от сельского хозяйства составлял 4,6 млрд. руб., а от промышленности всего 2,3 млрд. руб.
Крестьяне разных категорий вместе с казаками составляли свыше 80% населения. Большинство из них постоянно жило в деревне и занималось сельским хозяйством. В конце XIX в. в России было около 525 тыс. сел и деревень, к 1914 г. их число возросло до 548 тыс. В европейской России располагалось 93% из них.
В пореформенное время структура сельскохозяйственного производства не претерпела существенных изменений. Сохраняли свое значение сложившиеся в дореформенное время районы торгового земледелия. В 1860-1870-е гг. в основных земледельческих районах европейской России наблюдалось небольшое, до 6%, увеличение посевов хлебов в крестьянских хозяйствах и сокращение их почти на 10% у помещиков. Это было свидетельством кризиса помещичьего хозяйства и отсутствия каких-либо принципиальных изменений в положении пореформенной деревни. Почти на треть увеличились посадки картофеля крестьянами, что почти всегда было связано с его продажей на рынке.
К концу XIX в. изменилось соотношение площадей, занятых под посевы важнейших зерновых культур. До 22 процентов увеличились посевы пшеницы, заметно снизились посевы ржи и ячменя. Наблюдался медленный, но неуклонный рост валового производства хлебов, как в помещичьем, так и в крестьянском хозяйстве. Росла урожайность хлебов, причем на частновладельческих землях заметно быстрее, чем на надельных. Урожайность ржи в нечерноземной полосе составляла сам-четвёрт — сам-пят, в черноземной полосе сам-пят — сам-шёст с половиной.
Как и прежде, частыми были неурожаи, которые в иные годы принимали характер подлинных бедствий, поражавших целые регионы. В 1873 г. «самарским голодом» были охвачены губернии Среднего Поволжья, неурожайными были 1879, 1881, 1883, 1885 гг., засуха и неурожай стали причинами страшного голода 1891 г. На Юге России происходила эрозия почв, в Поволжье и Предкавказье — их за-пустынивание и засоление.
Ситуация усугублялась повсеместным сохранением дедовских приемов земледелия. Только в 1880-е гг. по инициативе земских агрономов началась постепенная смена систем земледелия. Отказ от традиционного трехполья был вызван тем, что в европейской России были почти исчерпаны возможности посевных площадей, что ставило вопрос об отказе от экстенсивного земледелия. В помещичьих и в части крестьянских хозяйств переходили к посевам трав и кормовых культур, вводили клеверное поле в трехпольную систему, в передовых хозяйствах устанавливалась многопольная система земледелия.
Положение крестьянства. Отмена крепостного права внесла изменения в правовое положение помещичьих крестьян. Сохранялась их сословная неполноправность, но они получили личную свободу и некоторые гражданские права: могли заключать торговые сделки, открывать промышленные и торговые заведения, покупать на свое имя землю и другую недвижимость. Проведенное вслед за крестьянской реформой 1861 г. поземельное устройство удельных и государственных крестьян в основном уравняло их правовое положение с положением бывших помещичьих. Официально считалось, что в ходе реформы крестьяне получили в собственность свои земельные наделы. Однако общинное владение землей ограничивало крестьян, они были лишены права свободного распоряжения наделом, не могли продать его, и, по сути, речь шла об условном и временном держании.
Серьезные проблемы для развития крестьянского хозяйства создавала искусственная консервация сельской общины. Общинное землевладение полностью господствовало в губерниях Центрально-Черноземного и Центрально-Нечерноземного регионов и на Юге России. Лишь в польских губерниях, благодаря крестьянской реформе 1864 г., преобладало подворное землевладение.
Общинное землепользование тормозило совершенствование агротехники, затрудняло правильное внесение удобрений и в конечном счете препятствовало развитию товарно-денежных отношений в деревне. Общинная чересполосица была причиной принудительного севооборота и одинакового для всех крестьянских хозяйств трехполья. Вместе с тем фискальные тяготы, лежавшие на общине, и неуклонное разорение части крестьянских хозяйств вели к внутриобщинной социальной дифференциации. При наделении землей во время общинных переделов вошел в обычай учет состоятельности и платежеспособности двора, а не простого числа мужских душ. Земельные переделы теряли уравнительный характер, на смену общинному равенству шло имущественное и земельное неравенство. Круговая порука вела к тому, что неисправный плательщик попадал в кабалу к своим зажиточным односельчанам.
Имущественное неравенство внутри общины стало заметным, в повседневный обиход вошли такие понятия, как «кулаки-мироеды», «батраки». В начале XX в. у 20% зажиточных крестьян было около 50% посевной площади, в то время как у 50% бедных дворов она составляла около 18%. На один крестьянский двор у зажиточных крестьян приходилось 20 десятин земли, находившейся в пользовании, у бедных — около 3,5 десятин. У зажиточных крестьян было не только больше посевных площадей, но и больше лошадей, домашнего скота, инвентаря, сельскохозяйственных машин. Треть зажиточных крестьян нанимала батраков.
Социальное расслоение деревни вело к ее «раскрестьяниванию». Создавался рынок рабочей силы. Бедняки были вынуждены наниматься сельскохозяйственными рабочими к помещикам, занимались промыслами, уходили в город на заработки. Число батраков в 1897 г. составило 3,5 млн. чел. К 1914 г. в сельском хозяйстве было около 4 млн. наемных работников и до 12 млн. тех, кто нанимался на время сева и жатвы.
Малоземелье и невозможность прожить с надела вело к росту крестьянских промыслов, особенно развитых в нечерноземных губерниях. Промыслы давали в среднем до четверти дохода крестьянских хозяйств; у бедняков эта цифра превышала 30%. Были целые нечерноземные уезды, особенно возле крупных промышленных центров, где правильное земледелие пришло в полный упадок. Любопытно свидетельство земского статистика, служившего в самом конце XIX в. во Владимирской губернии: «Со словом крестьянин У нас связано представление о земледельце, в поте лица добывающем хлеб свой. Каково же удивление наблюдателя, когда он в целых округах не увидит ни одного лица мужского пола, умеющего взяться за соху, даже просто запрячь в телегу лошадь. Что ни мужик, то или плотник, или каменщик, или фабричный, приходящий домой только отдохнуть и имеющий самое смутное представление о своей земле, которую обрабатывают женщины».
Помещичье хозяйство двух первых пореформенных десятилетий находилось в затяжном кризисе. Для его рационального ведения не хватало денежных средств, рабочих рук, и, кроме того, у дворян почти полностью отсутствовали навыки частнопредпринимательской деятельности. Не везде были размежеваны крестьянские и помещичьи угодья, у помещиков сохранялась привычка использовать меры внеэкономического принуждения, что редко встречало отпор в крестьянской среде.
Малоземелье вынуждало крестьян входить с помещиком в соглашения, суть которых мало чем отличалась от старой барщинной системы. Это были отработки, когда помещичью землю крестьяне обрабатывали своим инвентарем и используя свой рабочий скот, взамен арендуя у помещика пашню и другие угодья. Иногда они просто отрабатывали помещику взятые взаймы денежные или зерновые ссуды.
Свидетельством неразвитости капиталистических отношений были издольщина и испольщина. При повсеместно распространенной издольщине крестьянская арендная плата за землю уплачивалась помещику обусловленной долей урожая. Разновидностью издольщины была испольщина, при которой арендная плата составляла половину урожая, каждый второй сноп. В неурожайные годы, когда издольщина не оправдывала ожиданий помещика, на крестьянина делался начет, отработать который он был должен, собрав следующий урожай. Таким образом, крестьянская зависимость от помещика увеличивалась.
Отработки не регулировались отношениями свободного найма, это была кабала, в которую крестьянин вынужден был идти, поскольку помещик фактически обладал монополией земельной собственности. Крестьянская бедность, тяжесть выкупных платежей, низкая товарность крестьянского хозяйства фактически не давали надежды на улучшение положения: «прикупить земли» крестьянин не мог. Особенно охотно помещики сдавали в аренду отрезки, т.е. землю, которую крестьяне привыкли считать своей. В черноземной полосе это была самая привычная форма ведения и помещичьего, и крестьянского хозяйства, фактически продолжавшая крепостное право.
Следствием отработочной системы была низкая производительность труда и, в конечном счете, неконкурентоспособность помещичьего хозяйства. Такое положение продолжалось достаточно долго, особенно в черноземных губерниях, хотя уже в 1880-е гг. выявилась ясная тенденция к уменьшению числа губерний, где господствовала отработочная система, и увеличение числа тех, где в помещичьих хозяйствах утвердился вольный найм.
Переход на вольнонаемный труд с использованием помещичьего инвентаря начался в нечерноземных губерниях в первые пореформенные десятилетия. Близость к рынкам сбыта — Петербургу, Москве, Нижнему Новгороду — определяла географию этого перехода. В черноземной полосе капиталистическая система ведения помещичьего хозяйства стала укрепляться позже и первоначально в тех уездах, которые имели удобную транспортную связь с портовыми городами Причерноморья. Отказ от отработочной системы не был свидетельством безоговорочной победы капиталистических отношений в деревне. Неурожаи и плохая экономическая конъюнктура нередко вели к тому, что помещики отказывались от использования наемных рабочих и возвращались к отработкам.
В структуре личной частной собственности на землю в европейской России дворянское землевладение неуклонно сокращалось: от 80% в 1877 г. до 61% в 1905 г. Мелкое дворянство составляло свыше половины дворян-землевладельцев, а на его долю в начале века приходилось всего 3% дворянского землевладения. К Первой мировой войне мелкое дворянское землевладение практически исчезло. Это был многократно описанный процесс дворянского оскудения.
Его оборотной стороной была высокая степень концентрации дворянского землевладения. На долю крупных земельных собственников, у каждого из которых площадь имения превышала 1000 десятин, приходилось три четверти всех дворянских земель. Таких собственников в дворянском сословии в начале XX в. насчитывалось около 8%. Средний размер крупной помещичьей латифундии в пореформенное время практически не менялся и составлял свыше 4100 десятин. Крупное помещичье хозяйство играло главную роль в производстве товарной сельскохозяйственной продукции, в первую очередь товарного зерна.
Оскудение дворянства, уменьшение дворянского землевладения не вело к созданию буржуазной земельной собственности. Большей частью земля покупалась крестьянскими обществами и товариществами и служила для восполнения недостаточных наделов, для прокормления самой деревни. Только в начале XX в. среди покупателей стали преобладать богатые предприниматели, стремившиеся к созданию крупного товарного хозяйства. Вполне обозначившись, эта тенденция не получила, однако, полного развития, чему препятствовали аграрные беспорядки в годы Первой русской революции и ограничительные законодательные меры, принятые после нее.

Пользуйтесь Поиском по сайту. Найдётся Всё по истории.
Добавить комментарий
Прокомментировать
  • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
    heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
    winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
    worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
    expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
    disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
    joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
    sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
    neutral_faceno_mouthinnocent
1+три=?