Средневековая культура Западной Европы V—XV вв.

Культура западноевропейского средневековья охватывает более чем двенадцативековой отрезок трудного, чрезвычайно сложного пути, пройденного народами этого региона. В эту эпоху были су­щественно раздвинуты горизонты европейской культуры, сфор­мировалось историко-культурное единство Европы при всей не­однородности процессов в отдельных ее частях, образовались жизнеспособные нации и государства, сложились современные европейские языки, были созданы произведения, обогатившие историю мировой культуры, достигнуты значительные научные и технические успехи. Культура средневековья — неотторжимая и закономерная часть общемирового культурного развития, обла­дающая в то же время своим глубоко самобытным содержанием и оригинальным обликом.

Начало формирования средневековой культуры. Раннее средневековье иногда называют «темными веками», вкладывая в это понятие некий уничижительный оттенок. Упадок и варварство, в которые стремительно погружался Запад в конце V—VII вв. в результате завоеваний и непрекращавшихся войн, противопоставлялись не только достижениям римской цивилизации, но и духовной жиз­ни Византии, не пережившей столь трагического перелома при переходе от античности к средневековью. Но именно в период раннего средневековья решались кардинальные задачи, опреде­лившие будущее Европы. Первая и главнейшая из них — закла­дывание основ европейской цивилизации, ибо в древности не было «Европы» в современном понимании как некой культурно-исто­рической общности с единой судьбой в мировой истории. Она начала реально формироваться — этнически, политически, эко­номически и в культурном отношении — в раннем средневековье как плод жизнедеятельности множества народов, населявших Ев­ропу издавна и вновь пришедших: греков, римлян, кельтов, гер­манцев, славян и др.

Как ни парадоксально, но именно раннее средневековье, не дав­шее достижений, сопоставимых с высотами античной культуры или зрелого средневековья, положило начало собственно европейской культурной истории, которая произросла на почве взаимодейст­вия наследия распадавшейся цивилизации Римской империи, порожденного ею христианства, и с другой стороны — племен­ных, народных культур варваров. Это был процесс мучительного синтеза, рождавшегося из слияния противоречивых, порой взаи­моисключающих начал, поисков не только нового содержания, но и новых форм культуры, передачи эстафеты культурного раз­вития его новым носителям.

Еще в поздней античности христианство стало той объединяю­щей оболочкой, которая смогла вместить самые разные взгляды, представления и настроения — от тонких теологических доктрин до языческих суеверий и варварских обрядов. В сущности, хрис­тианство времени перехода от античности к средневековью явля­лось весьма восприимчивой (до определенных пределов) формой, отвечающей потребностям массового сознания эпохи. Это было одной из важнейших причин его постепенного усиления, погло­щения им других идеологических и культурных явлений и соеди­нения их в относительно унифицированную структуру. В этом отношении огромное значение для средневековья имела деятель­ность отца церкви, крупнейшего теолога, епископа Гиппонского Аврелия Августина, многоплановое творчество которого, по су­ществу, очертило границы духовного пространства средних веков вплоть до XIII в., когда была создана теологическая система Фомы Аквинского. Августину принадлежит наиболее последовательное обоснование догмы о церкви, сыгравшей важную роль в станов­лении средневекового католицизма, христианской философии ис­тории, развитой им в сочинении «О граде Божием», христиан­ской психологии. Значительную ценность для средневековой куль­туры имели философские и педагогические сочинения Августина. Для понимания генезиса средневековой культуры важно учиты­вать, что она прежде всего формировалась в регионе, где еще не­давно находился центр мощной римской цивилизации, которая не могла исчезнуть исторически одномоментно, в то время, когда продолжали еще существовать социальные отношения и институты, культура, порожденные ею, были живы люди, вскормленные ею. Даже в самое тяжелое для Западной Европы время не пресек­лась римская школьная традиция. Средневековье восприняло та­кой важнейший ее элемент, как система семи свободных искусств, делившихся на два уровня: нижний, начальный — тривиум, вклю­чавший грамматику, диалектику, риторику, и высший — квадри-виум, в который входили арифметика, геометрия, музыка и аст­рономия. Один из самых распространенных в средние века учеб­ников был создан африканским неоплатоником V в. Марцианом Капеллой. Это было его сочинение «О браке Филологии и Мер­курия». Важнейшим средством культурной преемственности между античностью и средневековьем был латинский язык, сохранив­ший свое значение как язык церкви и государственного делопро­изводства, международного общения и культуры и послуживший основой сложившихся впоследствии романских языков.

Наиболее яркие явления в культуре конца V — первой полови­ны VII в. связаны с усвоением античного наследия, которое стало питательной средой для оживления культурной жизни в остгот­ской Италии и вестготской Испании.

Магистр оффиций (первый министр) остготского короля Теодориха Северин Боэций (ок. 480—525) входит в число наиболее почитаемых учителей средневековья. Его трактаты об арифмети­ке и музыке, сочинения по логике и теологии, переводы логичес­ких сочинений Аристотеля стали фундаментом средневековой системы образования и философии. Боэция нередко называют «отцом схоластики». Блестящая карьера Боэция внезапно прерва­лась: по ложному доносу он был брошен в тюрьму и затем каз­нен. Перед смертью он написал небольшое сочинение в стихах и прозе «Об утешении философией», которое стало одним из са­мых читаемых произведений средних веков и Возрождения.

Идея соединения христианской теологии и риторической куль­туры определила направление деятельности квестора (секретаря) и магистра оффиций остготских королей Флавия Кассиодора (ок. 490 — ок. 585). Он вынашивал планы создания первого уни­верситета на Западе, которым, однако, не суждено было сбыться. Его перу принадлежат «Варии», уникальный сборник докумен­тов, деловой и дипломатической переписки, ставший на много веков образцом латинской стилистики. На юге Италии в своем поместье Кассиодор основал обитель Виварий — культурный центр, объединивший школу, мастерскую по переписке книг (скрипторий), библиотеку. Виварий стал образцом для бенедик­тинских монастырей, которые начиная со второй половины VI в. превращаются в хранителей культурной традиции на Западе вплоть до эпохи развитого средневековья. Среди них наибольшей извест­ностью пользовался монастырь Монтекассино в Италии.

Вестготская Испания выдвинула Исидора Севильского (ок. 570— 636), за которым закрепилась слава первого средневекового эн­циклопедиста. Его главное произведение «Этимологии» в 20 кни­гах — свод того, что сохранилось от античного знания.

Не следует, однако, думать, что усвоение античного наследия осуществлялось беспрепятственно и в широких масштабах. Пре­емственность в культуре того времени не была и не могла быть полной преемственностью достижений классической античнос­ти. Борьба шла за то, чтобы сберечь лишь незначительную уце-и евшую часть культурных ценностей и знаний предшествующей шохи. Но и это было чрезвычайно важно для становления сре-цневековой культуры, ибо сохраненное составило важную часть се фундамента и таило в себе возможности творческого развития, которые и были реализованы позднее.

В конце VI — начале VII в. против идеи допущения языческой мудрости в мир христианской духовной жизни резко выступил папа Григорий Великий (590—604), осуждавший суетное мирское знание. Его позиция на несколько веков восторжествовала в ду­ховной жизни Западной Европы, да и впоследствии находила приверженцев среди деятелей церкви до конца средневековья. С име­нем папы Григория I связано развитие латинской агиографичес­кой литературы, как нельзя лучше отвечавшей запросам массового сознания людей раннего средневековья. Жития святых надолго становятся излюбленным жанром в эти столетия социальных по­трясений, голода, бедствий и войн, а святой — новым героем, жаж­дущего чуда, измученного страшной реальностью человека.

Со второй половины VII в. культурная жизнь в Западной Евро­пе приходит в полный упадок, она едва теплится в монастырях, несколько интенсивнее — в Ирландии, откуда на континент «ис­ходили» учителя-монахи (см. гл. 7).

Крайне скудные данные источников не позволяют воссоздать сколько-нибудь полную картину культурной жизни варварских племен, стоявших у истоков средневековой цивилизации в Евро­пе. Однако общепризнанно, что ко времени Великого переселе­ния народов, к первым векам средневековья, относится начало складывания героического эпоса народов Западной и Северной Европы (древненемецкого, скандинавского, англосаксонского, ирландского), который заменял им историю.

Варвары раннего средневековья принесли своеобразное виде­ние и ощущение мира, еще исполненное первобытной мощи, пи­таемой родовыми связями человека и общности, к которой он принадлежал, воинственной энергии, чувства неотделенности от природы, нерасчлененности мира людей и богов.

Необузданная и мрачноватая фантазия германцев и кельтов насе­ляла леса, холмы и реки злыми карликами, чудовищами-оборот­нями, драконами и феями. Боги и люди-герои ведут постоянную борьбу со злыми силами. В то же время боги — могучие чародеи, волшебники. Эти представления нашли отражение и в причудли­вых орнаментах варварского звериного стиля в искусстве, в кото­ром фигуры животных утрачивали цельность и определенность, как бы «перетекая» одна в другую в произвольных комбинациях узора и превращаясь в своеобразные магические символы. Но боги варварской мифологии — это олицетворение не только природ­ных, но уже и социальных сил. Глава германского пантеона Во­тан (Один) — бог бури, вихря, но он и вождь-воитель, стоящий во главе героического небесного воинства. К нему в светлую Вал­галлу устремляются души павших на поле брани германцев, что­бы быть принятыми в Вотанову дружину. При христианизации варваров их боги не умирали, они трансформировались и слива­лись с культами местных святых или пополняли ряды бесов.

Германцы принесли с собой и систему нравственных ценнос­тей, сформированных еще в недрах патриархально-родового об­щества, где особое значение придавалось идеалам верности, во­инского мужества с сакральным отношением к военному предво­дителю, ритуалу. Для психологического склада германцев, кельтов и других варваров были характерны открытая эмоциональность, несдерживаемая интенсивность в выражении чувств. Все это также наложило отпечаток на формирующуюся средневековую культуру.

Раннее средневековье — время роста самосознания варварских народов, вышедших на авансцену европейской истории. Именно тогда создаются первые письменные «истории», освещающие дея­ния не римлян, а варваров: «Гетика» историка готов Иордана (VI в.), «История франков» Григория Турского (вторая половина VI в.), «История о королях готов, вандалов и свевов» Исидора Севильского (первая треть VII в.), «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного (конец VII — начало VIII в.), «Ис­тория лангобардов» Павла Диакона (VIII в.).

Становление культуры раннего средневековья представляло со­бой сложный процесс синтеза позднеантичной, христианской и варварской традиций. В этот период выкристаллизовывается оп­ределенный тип духовной жизни западноевропейского общества, главная роль в которой начинает принадлежать христианской ре­лигии и церкви.

Каролингское возрождение. Первые ощутимые плоды этого взаимодействия были получены в период Каролингского возрождения - подъема культурной жизни, происходившего при Карле Великом и его ближайших преемниках. Для Карла Великого политическим идеалом была империя Константина Великого. В культурно-идео­логическом отношении он стремился к консолидации разнопле­менного государства на основе христианской религии. Об этом сви­детельствует тот факт, что реформы в культурной сфере были начаты с сопоставления различных списков Библии и установления ее единого канонического текста для всего Каролингского государства. Тогда же была осуществлена реформа литургии, установле­но ее единообразие, соответствие римскому образцу.

Реформаторские устремления государя совпали с глубинными процессами, происходившими в обществе, которое нуждалось в расширении круга образованных людей, способных содействовать практическому осуществлению новых политических и социаль­ных задач. Карл Великий, хотя сам, по свидетельству его биогра­фа Эйнхарда, так и не смог научиться писать, постоянно заботил­ся о развитии образования в государстве. Около 787 г. был издан «Капитулярий о науках», обязывающий создавать школы во всех епархиях, при каждом монастыре. В них должны были учиться не только клирики, но и дети мирян. Наряду с этим была проведена реформа письма, составлялись учебники по различным школь­ным дисциплинам.

Манускрипты каролингского времени украшались миниатюрами, очень разнообразными по стилю, — напоминающими эллинис­тическую традицию (Аахенское Евангелие), эмоционально насы­щенными, выполненными почти в экспрессионистской манере (Евангелие Эбо), легкими и прозрачными (Утрехтская псалтырь). Главным центром образованности стала придворная академия в Ахене. Сюда были приглашены наиболее образованные люди тог­дашней Европы. Крупнейшим деятелем Каролингского возрож­дения стал выходец из Британии Алкуин. Он призывал не прези­рать «человеческие (т.е. не богословские) науки», обучать детей грамоте и философии, чтобы они могли достичь вершин мудрости. Большинство сочинений Алкуина написано в педагогических це­лях, их излюбленная форма — диалог учителя и ученика или двух учеников, он использовал, загадки и отгадки, простые перифразы и сложные аллегории. В числе учеников Алкуина были выдающи­еся деятели Каролингского возрождения, в частности, писатель-энциклопедист Рабан Мавр. При дворе Карла Великого сложилась своеобразная историческая школа, наиболее яркими представи­телями которой были Павел Диакон, автор «Истории лангобар­дов», и Эйнхард, составивший «Жизнеописание» Карла Великого.

После смерти Карла вдохновлявшееся им культурное движение быстро идет на спад, закрываются школы, постепенно угасают светские тенденции, культурная жизнь снова сосредоточивается в монастырях. В монастырских скрипториях были переписаны и сохранены для будущих поколений сочинения античных авторов, однако основным занятием ученых монахов была все-таки не анти­чная литература, а богословие.

Совершенно особняком в культуре в. стоит выходец из Ирландии, один из крупнейших философов европейского средневековья Иоанн Скот Эриугена. Опираясь на неоплатонов­скую философию, в частности на сочинения византийского мыс­лителя Псевдо-Дионисия Ареопагита, он пришел к оригиналь­ным пантеистическим выводам. От расправы его спасло то, что радикальность его взглядов не была понята современниками, мало интересовавшимися философией. Лишь в XIII в. взгляды Эриугены были осуждены как еретические.

IX в. дал весьма интересные образцы монастырской религиоз­ной поэзии. Светская линия в литературе представлена «истори­ческими поэмами» и «славословиями» в честь королей, дружин­ной поэзией. В то время были сделаны первые записи германско­го фольклора и его переложения на латинский язык, послужившие затем основой составленного на латинском языке германского эпоса «Вальтарий».

В конце раннего средневековья на севере Европы — в Ислан­дии и Норвегии расцветает не имеющая аналогов в мировой ли­тературе поэзия скальдов, которые были не только поэтами и ис­полнителями одновременно, но еще и викингами, дружинника­ми. Их хвалебные, лирические или «злободневные» песни — необходимый элемент жизни двора конунга и его дружины.

Откликом на потребности массового сознания эпохи было рас­пространение такой литературы, как жития святых и видения. Они несли на себе отпечаток народного сознания, массовой психоло­гии, присущих им образного строя, системы представлений.

К X в. импульс, приданный культурной жизни Европы Каро­лингским возрождением, иссякает из-за непрекращающихся войн и междоусобиц, политического упадка государства. Наступает пе­риод «культурного безмолвия», продлившийся почти до конца века и сменившийся кратким временем подъема, так называемым Оттоновым возрождением. После него в культурной жизни Запад­ной Европы уже не будет периодов столь глубокого упадка, как с середины VII в. до начала в. и на протяжении нескольких десятилетий в X в. Х1-ХIV века станут временем, когда средневеко­вая культура обретет свои классические формы.

Мировоззрение. Теология, схоластика, мистика. Христианство являлось идейным стержнем культуры и всей духовной жизни сред­них веков. Теология, или религиозная философия, стала высшей формой идеологии, предназначенной для элиты, образованных людей, в то время как для огромной массы неграмотных, для «про­стецов», идеология выступала прежде всего в виде «практичес­кой», культовой религии. Сплав теологии и других уровней рели­гиозного сознания создавал единый идеолого-психологический ком­плекс, охватывающий все слои феодального общества.

Средневековая философия, как и вся культура феодальной За­падной Европы, еще с первых этапов своего развития обнаружи­вает тяготение к универсализму. Она формируется на базе латин­ской христианской мысли, вращающейся вокруг проблемы взаи­мосвязи Бога, мира и человека, обсуждавшейся еще в патристике - учениях отцов церкви II—VIII вв. Специфика средневекового со­знания диктовала то, что ни один даже самый радикальный мыс­литель объективно не отрицал и не мог отрицать примата духа над материей, Бога над миром. Однако трактовка проблемы соот­ношения веры и разума была отнюдь не однозначной. В XI в. аскет и богослов Петр Дамиани категорически заявлял, что разум ничтожен перед верой, философия может быть только «служан­кой богословия». Ему противостоял Беренгарий Турский, защи­щавший человеческий разум и в своем рационализме доходив­ший до откровенных насмешек над церковью.

XI век — время рождения схоластики как широкого интеллек­туального движения. Название это произведено от латинского слова schola (школа) и в прямом смысле означает «школьная фи­лософия», что скорее указывает на место ее рождения, чем на содержание. Схоластика — философия, вырастающая из теоло­гии и неразрывно с ней связанная, но не тождественная ей. Сущ­ность ее — осмысление догматических посылок христианства с рационалистических позиций и с помощью логического инстру­ментария. Этим обусловлено то, что центральное место в схолас­тике заняла борьба вокруг проблемы универсалий — общих поня­тий. В ее интерпретации обозначились три основных направле­ния: реализм, номинализм и концептуализм. Реалисты утверждали, что универсалии существуют извечно, пребывая в божественном разуме. Соединяясь с материей, они реализуются в конкретных вещах. Номиналисты же, полагали, что общие понятия извлека­ются разумом из постижения единичных, конкретных вещей. Промежуточную позицию занимали концептуалисты, рассматри­вавшие общие понятия как нечто, существующее в вещах. Этот, казалось бы, отвлеченный философский спор имел весьма кон­кретные выходы в богословие, и не случайно церковь осуждала номинализм, приводивший иногда к ереси, и поддерживала уме­ренный реализм.

XII столетие иногда называют веком «средневекового гуманиз­ма», «средневековым ренессансом». Такие определения могут вы­звать обоснованные возражения, но они фиксируют особое зна­чение этого времени в духовной жизни и культуре западноевро­пейского средневековья. Именно тогда происходит рост интереса к античному наследию, упрочение рационализма, возникает европейская светская литература, меняется массовая религиозность в направлении к индивидуализации веры; зарождается особая куль­тура поднимающихся городов. И все эти процессы пронизывает поиск человеческой личности.

В XII в. из противоборства различных направлений в схоласти­ке выросло открытое сопротивление авторитету церкви. Его вы­разителем был Петр Абеляр (1079—1142), которого современники называли «самым блестящим умом своего века». Ученик номина­листа Росцелина Компьенского, Абеляр еще в юности разгромил в диспуте популярного тогда философа-реалиста Гильома из Шампо, не оставив камня на камне от его аргументов. Вокруг Абеляра стали собираться самые любознательные и самые дерзкие студен­ты, он прославился как блестящий педагог и непобедимый в фи­лософских диспутах оратор. Абеляр рационализировал отноше­ние веры и разума, поставив обязательным предварительным ус­ловием веры понимание. В своем сочинении «Да и нет» Абеляр развил методы диалектики, чем значительно продвинул схолас­тику вперед. Абеляр был сторонником концептуализма. Однако хотя в философском смысле он не всегда делал самые радикаль­ные выводы, его часто обуревало желание довести до логического конца истолкование христианских догматов, что приводило его иногда к еретическим утверждениям.

Противником Абеляра был Бернард Клервоский, стяжавший себе еще при жизни славу святого, один из наиболее ярких представи­телей средневековой мистики. В XII в. мистицизм получил широкое распространение, сделался мощным течением в рамках схоласти­ки. В нем выражалось экзальтированное тяготение к Богу-иску­пителю, пределом мистической медитации было слияние челове­ка с творцом. Философствующая мистика Бернарда Клервоского и других философских школ нашла отклик и в светской литерату­ре, в различных ересях мистического толка. Однако сущность столкновения между Абеляром и Бернардом Клервоским не столь­ко в несходстве их философских позиций, сколько в том, что Абе­ляр воплощал в себе оппозицию авторитету церкви, а Бернард выступал как ее защитник и крупнейший деятель, как апологет церковной организации и дисциплины. В результате взгляды Абе­ляра были осуждены на церковных соборах в 1121 и в 1140 гг., а сам он закончил жизнь в монастыре.

В философии нарастание интереса к греко-римскому наследию выражается в более углубленном изучении древних мыслителей. На латинский язык начинают переводиться их сочинения, преж­де всего произведения Аристотеля, а также трактаты Евклида, Птолемея, Гиппократа, Галена и других античных авторов, со­хранившиеся в греческих и арабских рукописях.

Для судьбы аристотелевой философии в Западной Европе су­щественное значение имело то, что она была как бы заново усвоена не в ее первоначальном виде, а через византийских и особенно арабских комментаторов, прежде всего Аверроэса (Ибн-Рушда), давшего ей своеобразную «материалистическую» интерпретацию. Конечно, говорить о подлинном материализме в средние века неверно. Все попытки «материалистической» интерпретации, даже самые радикальные, отрицавшие бессмертие человеческой души или утверждавшие вечность мира, осуществлялись в рамках теиз­ма, т.е. признания абсолютного бытия Бога.

Учение Аристотеля быстро завоевало огромный авторитет в на­учных центрах Италии, Франции, Англии, Испании. Однако в начале XIII в. оно встретило резкое сопротивление в Париже со стороны опиравшихся на августиновскую традицию теологов. Последовал ряд официальных запретов аристотелизма, были осуж­дены взгляды сторонников радикального толкования Аристоте­ля — Амори Венского и Давида Динанского. Однако аристоте-лизм в Европе настолько стремительно набирал силу, что к сере­дине XIII в. церковь оказалась бессильной перед этим натиском и встала перед необходимостью ассимилировать аристотелевское учение. К выполнению этой задачи были привлечены домини­канцы. Ее начал разрабатывать Альберт Великий, а синтез арис­тотелизма и католической теологии попытался осуществить его ученик Фома Аквинский (1125/26—1274), чья деятельность стала вершиной и итогом теолого-рационалистических поисков зрелой схоластики. Учение Фомы сначала было встречено церковью до­вольно настороженно, а некоторые его положения были даже осуж­дены. Но уже с конца XIII в. томизм становится официальной доктриной католической церкви.

Идейными противниками Фомы Аквинского были аверроисты — последователи арабского мыслителя Аверроэса, которые препо­давали в Парижском университете на факультете искусств. Они требовали освобождения философии от вмешательства теологии и догмы. По существу, они настаивали на отделении разума от веры. Центральным в доктрине аверроистов было представление о едином универсальном разуме, общем всему человеческому роду. Аверроисты Сигер Брабантский и Боэций Дакийский также при­шли к выводам о вечности и несотворенности мира и отрицанию бессмертия индивидуальной человеческой души. Их учение было осуждено католической церковью.

В XIII в. мистическая линия в философии была развита совре­менником Фомы Аквинского Бонавентурой, который выступил против томистского рационализма, опираясь на августиновско-платоновскую традицию. Затем в XIV в. заостренную форму ос­новным постулатам средневекового неоплатонизма придал доми­никанец из Германии Мейстер Экхарт, абсолютизировавший без­личность и отсутствие качественных характеристик творящего первоначала. Пантеистические тенденции учения Экхарта особен­но ярко проявились в утверждении того, что человеческая душа единосущна Богу и является орудием вечного порождения им само­го себя. Последователь Экхарта Н. Рейсбрук в Нидерландах (XIV в.) придавал решающее значение в восхождении к Богу внутренним религиозным переживаниям человека. Немецкая мистика или за­мыкалась в глубинах человеческого духа, отрезая его от мира и церкви, или, возвращаясь к миру, сближалась с пантеизмом и тоже обесценивала церковь и культ.

В XIV в. ортодоксальная схоластика, утверждавшая возможность примирения разума и веры на основании подчинения первого от­кровению, была подвергнута критике со стороны радикально на­строенных английских философов Дунса Скота и Уильяма Оккама, отстаивавших позиции номинализма. Дунс Скот, а затем Оккам и его ученики требовали решительного разграничения сфер веры и разума, теологии и философии. Теологии отказывалось в праве вме­шиваться в область философии и опытного знания. Оккам говорил о вечности движения и времени, о бесконечности Вселенной, раз­вивал учение об опыте как фундаменте и источнике познания. Оккамизм был осужден церковью, книги Оккама были сожжены.

Борьба церкви с оккамизмом способствовала развитию и распро­странению в XV в. другого его направления — формально-логичес­кого, в центре внимания которого было изучение знаков-«терминов» как самостоятельных логических категорий. Схоластика вырожда­лась в абстрактную игру слов. Словесная эквилибристика, поте­рявшая позитивный смысл, окончательно скомпрометировала ее.

Крупнейшим мыслителем, повлиявшим на становление натур­философии Возрождения, был Николай Кузанский (1401—1464), выходец из Германии, проведший конец жизни в Риме в качестве генерального викария при папском дворе. Он попытался вырабо­тать универсальное осмысление начал мира и устройства Вселен­ной, основанных не на ортодоксальном христианстве, а на диа-лектико-пантеистической его интерпретации. Николай Кузанский настаивал на обособлении предмета рационального познания (изу­чения природы) от богословия, тем самым нанеся ощутимый удар по ортодоксальной схоластике.

Образование. Школы и университеты. Средневековье унаследова­ло от античности основу, на которой строилось образование. Это были семь свободных искусств. Грамматика считалась «матерью всех наук», диалектика давала формально-логическое знание, ос­новы философии и логики, риторика учила правильно и вырази­тельно говорить. «Математические дисциплины» — арифметика, музыка, геометрия и астрономия мыслились как науки о число­вых соотношениях, лежавших в основе мировой гармонии.

С XI в. начинается устойчивый подъем средневековых школ, система образования совершенствуется. Школы подразделялись на монастырские, кафедральные (при городских соборах), при­ходские. С ростом городов, появлением все время увеличивавше­гося слоя горожан и расцветом цехов набирают силу светские, городские частные, а также гильдейские и муниципальные школы, не подвластные юрисдикции церкви. Учащимися церковных школ были бродячие школяры — ваганты, или голиарды, происходив­шие из городской, крестьянской, рыцарской среды, низшего клира.   

Обучение в школах велось на латинском языке, только в XIV в. появились школы с преподаванием на национальных языках. Сре­дневековье не знало устойчивого деления школы на начальную, среднюю и высшую, учета специфики детского и юношеского восприятия и психологии. Религиозное по содержанию, по фор­ме образование носило словесно-риторический характер. Начат­ки математики и естественных наук излагались отрывочно, опи­сательно, часто в фантастической интерпретации. Центрами обу­чения навыкам ремесла в XII в. становятся цехи.

В XII—XIII вв. Западная Европа переживала экономический и культурный подъем. Развитие городов как центров ремесла и тор­говли, расширение кругозора европейцев, знакомство с культу­рой Востока, прежде всего византийской и арабской, послужили стимулами совершенствования средневекового образования. Ка­федральные школы в крупнейших городских центрах Европы пре­вращались во всеобщие школы, а затем в университеты, получив­шие название от латинского слова universitas— совокупность, общность. В XIII в. такие высшие школы существовали в Болонье, Монпелье, Палермо, Париже, Оксфорде, Салерно и других горо­дах. К XV в. в Европе насчитывалось около 60 университетов.

Университет обладал юридической, административной, финансо­вой автономией, которая даровалась ему специальными докумен­тами государя или папы. Внешняя независимость университета сочеталась со строгой регламентацией и дисциплиной внутрен­ней жизни. Университет подразделялся на факультеты. Младшим факультетом, обязательным для всех студентов, был артистичес­кий (от лат. artes— искусства), на котором в полном объеме изу­чались «семь свободных искусств», затем шли юридический, медицинский, богословский (последний существовал не во всех университетах). Крупнейшим университетом был Парижский. Сту­денты Западной и Центральной Европы устремлялись также для получения образования в Испанию и Италию. Школы и универ­ситеты Кордовы, Севильи, Саламанки, Малаги и Валенсии дава­ли более обширные и глубокие знания по философии, математи­ке, медицине, химии, астрономии, а Болоньи и Падуи — по праву.

В XIV—XV вв. география университетов значительно расширя­ется. Получают развитие коллегии (отсюда — колледжи). Перво­начально так назывались общежития студентов, но постепенно коллегии превращаются в центры занятий, лекций, диспутов. Ос­нованная в 1257 г. духовником французского короля Робером де Сорбон коллегия, названная Сорбонной, постепенно разрослась и так укрепила свой авторитет, что по ее имени стал называться весь Парижский университет.

Университеты ускорили процесс складывания в Западной Европе светской интеллигенции. Они были настоящими питомниками знаний, играли важнейшую роль в культурном развитии общест­ва. Однако к концу XV в. происходит некоторая аристократизация университетов, все большее число студентов, преподавателей (магистров) и профессоров университетов составляют выходцы из привилегированных слоев общества. На некоторое время консер­вативные силы берут в университетах верх.

С развитием школ и университетов расширяется спрос на кни­гу. В раннем средневековье книга была предметом роскоши. Книги писались на пергамене — специально вьщеланной телячьей коже. Листы пергамена сшивались с помощью тонких крепких веревок и помещались в переплет из досок, обтянутых кожей, порой ук­рашенный драгоценными камнями и металлами. Текст украшал­ся рисованными заглавными буквами — инициалами, заставка­ми, а позже — великолепными миниатюрами. С XII в. книга, ста­новится более дешевой, открываются городские мастерские по переписке книг, в которых работают не монахи, а ремесленники. С XIV в. в производстве книг начинает широко применяться бу­мага. Процесс производства книги упрощается и унифицируется, что было особенно важно для подготовки книгопечатания, появ­ление которого в 40-х годах XV в. (его изобретателем был немец­кий мастер Иоганн Гутенберг) сделало книгу в Европе поистине массовой и повлекло за собой существенные перемены в культур­ной жизни.

До XII в. книги были преимущественно сосредоточены в цер­ковных библиотеках. В XII—XV вв. появляются многочисленные библиотеки при университетах, королевских дворах, у крупных феодалов, клириков и состоятельных горожан.

Знания о природе. К XIII в. обычно относят зарождение интере­са к опытному знанию в Западной Европе. До той поры здесь преобладало отвлеченное, основанное на чистом умозрении зна­ние, часто бывшее весьма фантастическим по содержанию. Меж­ду практическим знанием и философией лежала пропасть, казав­шаяся непреодолимой. Естественнонаучные методы познания не разрабатывались. Преобладали грамматические, риторические и логические подходы. Не случайно средневековый энциклопедист Винсент из Бовэ писал: «Наука о природе имеет своим предме­том невидимые причины видимых вещей». Связь с материаль­ным миром осуществлялась через посредство громоздких, неред­ко фантастических абстракций. Своеобразный пример этого да­вала алхимия. Средневековому человеку мир казался познаваемым, но исполненным необычных вещей, населенным диковинными существами, вроде людей с песьими головами. Грань между ре­альным и высшим, сверхчувственным миром зачастую стиралась.

Однако жизнь требовала не иллюзорных, а практических зна­ний. В XII в. определенный прогресс наметился в области меха­ники и математики. Это вызвало опасения ортодоксальных бого­словов, которые прозвали практические науки «прелюбодейными». В Оксфордском университете переводились и комментировались естественнонаучные трактаты ученых древности и арабов.

Роберт Гроссетест сделал попытку применить математический подход к изучению природы. В XIII в. оксфордский профессор Роджер Бэкон, начав со схоластических штудий, в конечном сче­те пришел к исследованию природы, к отрицанию авторитетов, решительно отдавая предпочтение опыту перед чисто умозритель­ной аргументацией. Бэкон достиг значительных результатов в оп­тике, физике, химии. За ним укрепилась репутация мага и вол­шебника. О нем рассказывали, что он создал говорящую медную голову или металлического человека, выдвинул идею воздвиже­ния моста путем сгущения воздуха. Ему принадлежали утвержде­ния о том, что можно сделать самодвижущиеся суда и колесни­цы, аппараты, летающие по воздуху или беспрепятственно пере­двигающиеся по дну моря или реки. Жизнь Бэкона была полна превратностей и лишений, он не раз осуждался церковью и подо­лгу сидел в заточении.

Продолжателями его дела стали Уильям Оккам и его ученики Николай Отрекур, Буридан и Николай Орезмский (Орем), кото­рые немало сделали для дальнейшего развития физики, механи­ки, астрономии. Так, Орем, например, приблизился к открытию закона падения тел, развил учение о суточном вращении земли, обосновал идею применения координат. Николай Отрекур был близок к атомизму.

«Познавательным энтузиазмом» были охвачены различные слои общества. В Сицилийском королевстве, где процветали различ­ные науки и искусства, широко развернулась деятельность пере­водчиков, обратившихся к философским и естественнонаучным сочинениям греческих и арабских авторов. Под покровительст­вом сицилийских государей расцвела медицинская школа в Салерно, из которой вышел знаменитый «Салернский кодекс» Ар­нольда да Вилланова. В нем давались разнообразные наставления по поддержанию здоровья, описания лечебных свойств различ­ных растений, ядов и противоядий и т.п.

Алхимиками, занятыми поисками «философского камня», спо­собного превратить недрагоценные металлы в золото, побочно был сделан целый ряд важных открытий — изучены свойства разно­образных веществ, многочисленные способы воздействия на них, получены различные сплавы и химические соединения, кислоты, щелочи, минеральные краски, созданы и усовершенствованы при­боры и установки для опытов: перегонный куб, химические печи, аппараты для фильтрации и дистилляции и т.п.

Значительно обогатились географические знания европейцев. Еще в XIII в. братья Вивальди из Генуи попытались обогнуть За­падноафриканское побережье. Венецианец Марко Поло совершил многолетнее путешествие в Китай и Центральную Азию, описав его в своей «Книге», которая разошлась в Европе во множестве списков на различных языках. В XIV—XV вв. появляются доволь­но многочисленные описания различных земель, сделанные пу­тешественниками, совершенствуются карты, составляются геогра­фические атласы. Все это имело немаловажное значение для под­готовки Великих географических открытий.

Место истории в средневековом миросозерцании. В духовной жизни средневековья важную роль играли исторические представления. В ту эпоху история не рассматривалась как наука или как зани­мательное чтение; она была существенной частью миросозерцания.

Различного рода «истории», хроники, летописи, биографии ко­ролей, описания их деяний и прочие исторические сочинения были излюбленными жанрами средневековой словесности. Это обуслов­ливалось в значительной мере тем, что христианство придавало истории большое значение. Христианская религия изначально претендовала на то, что ее основа — Ветхий и Новый завет - принципиально исторична. Существование человека разворачи­вается во времени, имеет свое начало (акт творения) и конец -второе пришествие Христа, когда свершится Страшный суд и осу­ществится цель истории. Сама история представлялась как путь спасения человечества Богом.

В феодальном обществе историк, летописец, хронист мыслился как «человек, связующий времена». История была средством само­познания общества и гарантом его мировоззренчески-социальной стабильности, ибо утверждала его универсальность и закономер­ность в смене поколений, во всемирно-историческом процессе. Это особенно ярко прослеживается в таких «классических» сочи­нениях исторического жанра, как хроники Отгона Фрейзинген-ского, Гвиберта Ножанского и др. Едва ли не самым крупным историческим сочинением европейского средневековья была «Хеймскрингла» («Круг земной») исландца Снорри Стурлусона, посвященная истории Норвегии.

Универсальный «историзм» сочетался с удивительным на пер­вый взгляд отсутствием у людей средневековья чувства конкрет­ной исторической дистанции. Прошлое они представляли в об­лике и костюмах своей эпохи, усматривая в нем не то, что отли­чало людей и событие давних времен от них самих, а то, что казалось им общим, универсальным. Прошлое как бы станови­лось частью их собственной исторической реальности. Александр Македонский представал средневековым рыцарем, а библейские цари правили на манер феодальных государей.

В XIII в. в средневековой историографии возникли новые тен­денции, связанные с развитием городов. Они, в частности, нашли отражение в «Хронике» итальянского францисканца Салимбене, отличавшейся острым интересом к событиям мирской жизни, тон­кой наблюдательностью и рационализмом в объяснении причин и следствий событий, наличием автобиографического элемента.

Героический эпос. Хранителем истории, коллективной памятью, своеобразным жизненным и поведенческим эталоном, средством идеологического и эстетического самоутверждения был героичес­кий эпос, который концентрировал в себе важнейшие стороны духовной жизни, идеалы и эстетические ценности, поэтику сре­дневековых народов. Корни героического эпоса Западной Европы уходят в глубь варварской эпохи. Об этом прежде всего свидетель­ствует сюжетная канва многих эпических произведений, в основу ее положены события времени Великого переселения народов.

Вопросы о происхождении героического эпоса, его датировке, соотношении коллективного и авторского творчества в его созда­нии до сих пор являются дискуссионными в науке. Первые запи­си эпических произведений в Западной Европе относятся к VI II—IX вв. Ранний этап эпической поэзии связан с развитием раннефеодальной военной поэзии — кельтской, англосаксонской, германской, древнескандинавской, — которая сохранилась в не­многочисленных фрагментах.

Эпос развитого средневековья — народно-патриотический по своему характеру, вместе с тем он отразил не только общие чело­веческие ценности, но и специфические феодальные. В нем про­исходит идеализация древних героев в духе рыцарско-христиан-ской идеологии, возникает мотив борьбы «за правую веру», как бы подкрепляющий идеал защиты отечества.

Эпические произведения, как правило, структурно целостны и универсальны. Каждое из них является воплощением определен­ной картины мира, охватывает множество сторон жизни героев. Отсюда смещение реального и фантастического. Эпос, вероятно, в той или иной форме был знаком каждому члену средневекового общества.

В западноевропейском эпосе можно выделить два слоя: истори­ческий (героические сказания, имеющие реальную историческую основу) и сказочный, более близкий к фольклору.

Запись англосаксонского эпоса «Сказание о Беовульфе» отно­сится примерно к 1000 г. Он повествует о молодом воине из народа гаутов, совершающем героические подвиги, побеждаю­щем чудовищ и погибающем в схватке с драконом. Фантасти­ческие приключения разворачиваются на реальном историчес­ком фоне, отражающем процесс феодализации у народов Север­ной Европы.

К числу знаменитых памятников мировой литературы относят­ся исландские саги. «Старшая Эдда» включает девятнадцать древнеисландских эпических песен, сохраняющих черты древнейших этапов развития словесного искусства. «Младшая Эдда», принад­лежащая поэту-скальду XIII в. Снорри Стурлусону, — это своего рода руководство в поэтическом искусстве скальдов с ярким из­ложением исландских языческих мифологических преданий, ухо­дящих корнями в древнейшую общегерманскую мифологию.

В основе французского эпического произведения «Песнь о Ро­ланде» и испанского «Песнь о моем Сиде» лежат реальные исто­рические события: первого — бой франкского отряда с врагами в Ронсевальском ущелье в 778 г., второго — один из эпизодов Ре­конкисты. В этих произведениях очень сильны патриотические мотивы, что позволяет провести определенные параллели между ними и русским эпическим произведением «Слово о полку Игореве». Патриотический долг идеализированных героев оказывает­ся превыше всего. Реальная военно-политическая ситуация при­обретает в эпических сказаниях масштабы вселенского события, и через такую гиперболизацию происходит утверждение идеалов, которые перерастают рамки своей эпохи, становятся человечес­кими ценностями «на все времена».

Героический эпос Германии «Песнь о Нибелунгах» значитель­но более мифологизирован. В нем мы тоже встречаемся с героя­ми, имеющими исторические прототипы — Этцелем (Атиллой), Дитрихом Бернским (Теодорихом), бургундским королем Гунте­ром, королевой Брунгильдой и др. Рассказ о них переплетается с сюжетами, героем которых является Зигфрид (Сигурд); его при­ключения напоминают древние богатырские сказки. Он побеж­дает страшного дракона Фафнира, стерегущего сокровища Нибе-лунгов, совершает другие подвиги, однако в конце концов гибнет.

Связанный с определенным типом исторического осмысления мира героический эпос средневековья был средством ритуально-символического отражения и переживания действительности, что характерно как для Запада, так и для Востока. В этом проявилась определенная типологическая близость средневековых культур разных регионов мира.

Рыцарская культура. Яркой и столь часто романтизировавшей­ся впоследствии страницей культурной жизни средневековья была рыцарская культура. Ее создателем и носителем являлось военно-аристократическое сословие, зародившееся еще в раннем средне­вековье и достигшее расцвета в XI—XIV вв. Своими корнями идео­логия рыцарства уходит, с одной стороны, в глубины самосозна­ния варварских народов, а с другой — в развитую христианством концепцию служения, вначале толковавшегося как чисто религи­озное, но в средние века приобретшего намного более широкое значение и распространившегося на область чисто светских отно­шений, вплоть до служения даме сердца.

Верность сеньору составляла ядро рыцарского этоса (норм по­ведения). Предательство и вероломство считались для рыцаря тяг­чайшим грехом, влекли за собой исключение из корпорации. Война была профессией рыцаря, но постепенно рыцарство начало себя считать вообще поборником справедливости. На деле справедли­вость понималась весьма своеобразно и распространялась лишь на весьма узкий круг людей, нося четко выраженный сословно-корпоративный характер. Достаточно вспомнить откровенное высказывание трубадура Бертрана де Борна: «Любо видеть мне народ голодающим, раздетым, страждущим, не обогретым».

Рыцарский кодекс требовал от того, кто должен ему следовать, множества достоинств, ибо рыцарь, по выражению Раймонда Луллия, автора известного наставления, — это тот, кто «благо­родно поступает и ведет благородный образ жизни». С рыцар­ством связано возникновение куртуазной (придворной) куль­туры, особого стиля поведения, быта, выражения чувств. Культ дамы стал важнейшим элементом куртуазности. Избраннице сердца поклонялись как богине, ее воспевали в прекрасных стихах, в ее честь совершали рыцарские подвиги.

В жизни рыцаря многое было сознательно выставлено напоказ. Храбрость, щедрость, благородство, о которых мало кто знал, не имели цены. Рыцарь постоянно стремился к первенству, к славе. О его подвигах и любви должен был знать весь христианский мир. Отсюда внешний блеск рыцарской культуры, ее особое внимание к ритуалу, атрибутике, символике цвета, предметов, к этикету. Рыцарские турниры, имитировавшие настоящие сражения, при­обрели особую пышность в XIII—XIV вв., когда на них собирался цвет рыцарства из разных уголков Европы.

В конце XI в. в Провансе появляются трубадуры — поэты-ры­цари. Они не только слагали стихи, главным образом о любви, но и распевали их нередко в музыкальном сопровождении. Одним из первых трубадуров был герцог Аквитании Гильём IX. В XII в. громкую славу снискал трубадур Бернарт де Вентадорн, в творче­стве которого куртуазная лирика нашла свое наиболее полное вы­ражение как поэзия феодального двора и связанного с ним па­радного света. «Магистром поэтов» называли Гираута де Борней-ля (последняя треть XII — начало XIII в.). В куртуазной поэзии слышны голоса не только трубадуров-мужчин, но и женщин — Беатрис де Диа, Марии Шампанской. Подобно отважным героям рыцарских романов они решительно заявляют свои права на ра­венство с сильным полом.

В XII в. поэзия поистине становится «повелительницей» евро­пейской словесности. Увлечение ею распространяется на севере Франции, где появляются труверы, в Германии, на Пиренейском полуострове. В Германии поэты-рыцари назывались миннезинге­рами, среди них наиболее прославленными были Вольфрам фон Эшенбах, Гартман фон Ауэ, Вальтер фон дер Фогельвейде.

Рыцарская литература была не только средством выражения само­сознания рыцарства, его идеалов, но и активно их формировала. Обратная связь была настолько сильной, что средневековые хро­нисты, описывая сражения или подвиги реальных людей, делали это в соответствии с образцами из рыцарских романов, которые возникнув в середине XII в., за несколько десятилетий стали цент­ральным явлением светской культуры. Они создавались на на­родных языках, действие развивалось как череда приключений-авантюр героев. Одним из главных источников западноевропей­ского рыцарского (куртуазного) романа был кельтский эпос о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Из него родилась пре­краснейшая повесть о любви и смерти — история Тристана и Изольды, навеки оставшаяся в сокровищнице человеческой культуры. Герои этого бретонского цикла Ланселот и Персеваль, Пальмерин и Амидис и другие, по мысли создателей романов, среди которых самым известным был французский поэт XII в. Кретьен де Труа, воплощали высшие человеческие добродетели, принадлежавшие не потустороннему, а земному бытию. Это осо­бенно ярко выразилось в новом понимании любви, бывшей цент­ром и движущей силой любого рыцарского романа. Один из рас­пространенных мотивов рыцарского романа — поиски святого Грааля — чаши, в которую, по преданию, была собрана кровь Христа. Грааль стал символом высшей духовности.

В XIV в. в идеологии рыцарства начинает нарастать болезнен­ный разрыв между мечтой и действительностью. Куртуазный ро­ман постепенно приходит в упадок. По мере того как значение военного сословия уменьшалось, рыцарские романы все более утрачивали связь с реальной жизнью. Их сюжеты становились фантастичнее и неправдоподобнее, стиль вычурнее, усиливались религиозные мотивы. Попытка возродить рыцарский роман с его героическим пафосом принадлежит английскому дворянину То­масу Мэлори. Написанный им на основе старинных сказаний о рыцарях Круглого стола роман «Смерть Артура» является выдаю­щимся памятником английской прозы XV в. Однако, стремясь воспеть рыцарство, автор невольно отразил в своем произведе­нии черты разложения сословного строя и трагическую безысход­ность его поколения.

Кастовая замкнутость проявилась в создании в XIV—XV вв. раз­личных рыцарских орденов, вступление в которые обставлялось пышными церемониями. Игра подменяла реальность. Упадок рыцарства выразился в глубоком пессимизме, неуверенности в будущем, прославлении смерти как избавления.

Городская культура. С XI в. центрами культурной жизни в За­падной Европе становятся города. Антицерковная вольнолюби­вая направленность городской культуры, ее связи с народным твор­чеством наиболее ярко проявились в развитии городской литера­туры, которая с самого своего возникновения создавалась на народных наречиях в противоположность господствовавшей цер­ковной латиноязычной литературе. В свою очередь городская ли­тература способствовала процессу превращения народных наре­чий в национальные языки, развивавшемуся в XI—XIII вв. во всех странах Западной Европы.

В XII—XIII вв. религиозность масс переставала быть по преиму­ществу пассивной. Огромное «молчащее большинство» из объекта церковного воздействия начинало превращаться в субъект духовной жизни. Определяющими явлениями в этой сфере становились не богословские споры церковной элиты, а бурлящая, чреватая ере­сями народная религиозность. Возрастал спрос на «массовую» литературу, которой в то время были жития святых, рассказы о видениях и чудесах. По сравнению с ранним средневековьем они психологизировались, в них усиливались художественные элемен­ты. Излюбленной «народной книгой» стала составленная в XIII в. «Золотая легенда» епископа Генуи Иакова Ворагинского, к сю­жетам которой европейская литература обращалась вплоть до XX в.

Популярными жанрами городской литературы становятся стихотворные новеллы, басни, шутки (фаблио во Франции, шванки в Германии). Они отличались сатирическим духом, грубоватым юмором, яркой образностью. В них высмеивались алчность духо­венства, бесплодие схоластической премудрости, кичливость и невежество феодалов и многие другие реалии средневековой жиз­ни, противоречившие трезвому, практическому взгляду на мир, формировавшемуся у горожан.

Фаблио, шванки выдвигали новый тип героя — неунывающего, плутоватого, смышленого, всегда находящего выход из любой труд­ной ситуации благодаря природному уму и способностям. Так, герой широко известного сборника шванков «Поп Амис», оста­вившего глубокий след в немецкой литературе, чувствует себя уве­ренно и легко в мире городской жизни, в самых невероятных об­стоятельствах. Он всеми своими проделками, находчивостью ут­верждает, что жизнь принадлежит горожанам ничуть не меньше, чем другим сословиям, и что место горожан в мире прочно и на­дежно. Городская литература бичевала пороки и нравы, отклика­лась на злобу дня, была в высшей степени «современной». Муд­рость народа облекалась в ней в форму метких пословиц и пого­ворок. Церковь преследовала поэтов из городских низов, в творчестве которых она усматривала прямую угрозу. Например, сочинения парижанина Рютбефа в конце XIII в. были осуждены папой на сожжение.

Наряду с новеллами, фаблио и шванками складывался город­ской сатирический эпос. Его основой были сказки, зародившиеся еще в раннем средневековье. Одним из самых любимых у горожан был «Роман о Лисе», сформировавшийся во Франции, но переве­денный на немецкий, английский, итальянский и другие языки. Находчивый и дерзкий Лис Ренар, в образе которого выведен зажи­точный, умный и предприимчивый горожанин, неизменно побеж­дает тупого и кровожадного Волка Изенгрина, сильного и глупого Медведя Брена — в них легко угадывались рыцарь и крупный феодал. Он также обводил вокруг пальца Льва Нобля (короля) и постоянно насмехался над глупостью Осла Бодуэна (священника). Но подчас Ренар строил козни против кур, зайцев, улиток, начи­нал преследовать слабых и униженных. И тогда простой народ разрушал его умыслы. На сюжеты «Романа о Лисе» создавались даже скульптурные изображения в соборах в Отене, Бурже и др.

Широкое распространение получило еще одно произведение городской литературы — «Роман о Розе», писавшийся последова­тельно двумя авторами — Гильомом де Лоррисом и Жаном де Меном. Герой этой философско-аллегорической поэмы, юный поэт, устремлен к идеалу, воплощенному в символическом обра­зе Розы. В «Романе о Розе» воспеты идеи свободомыслия, Приро­да и Разум, равенство людей.

Носителями духа протеста и свободомыслия были бродячие школяры и студенты — ваганты. В среде вагантов сильны были оппозиционные настроения против церкви и существующих по­рядков, характерные и для городских низов в целом. Ваганты со­здали своеобразную поэзию на латинском языке. Остроумные, бичующие пороки общества и прославляющие радость жизни стихи и песни вагантов знала и распевала вся Европа от Толедо до Пра­ги, от Палермо до Лондона. В этих песнях особенно доставалось церкви и ее служителям.

Развитие городской литературы в XIV—XV вв. отразило даль­нейший рост социального самосознания бюргерства. В городской поэзии, драме и возникшем в тот период новом жанре городской литературы — прозаической новелле — горожане наделяются таки­ми чертами, как житейская мудрость, практическая сметка, жиз­нелюбие. Бюргерство противопоставляется дворянству и духовен­ству как опора государства. Этими идеями проникнуто творчест­во двух крупнейших французских поэтов того времени Эсташа Дюшена и Алена Шартье.

В XIV—XV вв. в литературе Германии мейстерзанг (поэзия пред­ставителей ремесленно-цеховой среды) постепенно вытесняет рыцарский миннезанг. Очень популярными становятся творчес­кие соревнования мейстерзингеров, проходившие во многих го­родах Германии.

Замечательным явлением средневековой поэзии было творчест­во Франсуа Вийона. Он прожил короткую, но бурную, полную приключений и скитаний жизнь. Его иногда называют «послед­ним вагантом», хотя он писал свои стихи не на латинском, а на родном французском языке. Эти стихи, созданные в середине XV в., поражают удивительно искренней человеческой интонацией, буйным ощущением свободы, исполненными трагизма поисками самого себя, что позволяет видеть в их авторе одного из предше­ственников Возрождения и новой романтической поэзии.

К XIII в. относится зарождение городского театрального искус­ства. Церковные мистерии, которые были известны значительно раньше, под влиянием новых веяний, связанных с развитием го­родов, становятся более яркими, карнавальными. В них проникают светские элементы. Городские «игры», т.е. театральные действа, с самого начала носят светский характер, их сюжеты заимствованы из жизни, а выразительные средства — из фольклора, творчества бродячих актеров — жонглеров, бывших одновременно танцора­ми, певцами, музыкантами, акробатами, фокусниками. Одной из таких городских «игр» была «Игра о Робене и Марион» (XIII в.), бесхитростная история юных пастушка и пастушки, чья любовь побеждала козни коварного и грубого рыцаря. Подобные театра­лизованные представления разыгрывались прямо на городских пло­щадях, в них принимали участие присутствующие горожане.

В XIV—XV вв. широкое распространение получили фарсы — юмористические сцены, в которых реалистически изображался быт горожан. О близости составителей фарсов к неимущим слоям сви­детельствует частое осуждение в них бездушия, нечестности и алч­ности богатых. Организация больших театрализованных представ­лений — мистерий — переходит от клириков к ремесленным це­хам и торговым корпорациям. Мистерии разыгрываются на городских площадях и несмотря на библейские сюжеты, носят злободневный характер, включая комедийный и бытовой элементы.

XIV—XV века — время расцвета средневековой гражданской ар­хитектуры. Для богатых горожан сооружаются большие красивые дома. Замки феодалов тоже становятся более комфортабельными, постепенно утрачивая значение военных крепостей и превраща­ясь в загородные резиденции. Преображаются интерьеры замков, их украшают коврами, предметами прикладного искусства, изыс­канной утварью. Развивается ювелирное искусство, производство предметов роскоши. Более разнообразной, богатой и яркой ста­новится одежда не только знати, но и состоятельных горожан.

Новые веяния. Данте Алигьери. Венчает средневековье и в то же время высится у истоков Возрождения величественная фигура итальянского поэта и мыслителя, флорентийца Данте Алигьери (1265—1321). Изгнанный из родного города политическими про­тивниками, осужденный на скитания до конца жизни, Данте был горячим поборником объединения и социального обновления Италии. Его поэтико-мировоззренческий синтез — «Божествен­ная комедия» — итог лучших духовных устремлений зрелого сре­дневековья, который в то же время несет в себе прозрение насту­пающей культурно-исторической эпохи, ее чаяний, творческих возможностей и неразрешимых противоречий.

Наивысшие достижения философской мысли, политические док­трины и естественнонаучные знания, глубочайшее постижение че­ловеческой души и социальных отношений, переплавленные в гор­ниле поэтического вдохновения, создают в «Божественной комедии» Данте грандиозную картину мироздания, природы, бытия общест­ва и человека. Мистические образы и мотивы «святой бедности» также не оставили Данте равнодушным. Целая галерея выдающих­ся деятелей средневековья, властителей дум той эпохи проходит перед читателями «Божественной комедии». Ее автор проводит читателя через огонь и ледяной ужас ада, через горнило чистилища к высотам рая, чтобы здесь обрести высшую мудрость, утвердить идеалы добра, светлого упования и высоты человеческого духа.

Зов наступающей эпохи ощущается и в творчестве других писа­телей и поэтов XIV в. Выдающийся государственный деятель Ис­пании, воин и писатель инфант Хуан Мануэль оставил большое литературное наследие, но особое место в нем по своим предгу-манистическим настроениям занимает сборник поучительных рас­сказов «Граф Луканор», в котором угадываются некоторые мотивы, характерные для младшего современника Хуана Мануэля — ита­льянского гуманиста Боккаччо, автора знаменитого «Декамерона».

Сочинение испанского автора типологически близко к «Кенте-берийским рассказам» великого английского поэта Джеффри Чосера (1340—1400), во многом воспринявшего гуманистический импульс, исходивший из Италии, но в то же время бывшего круп­нейшим писателем английского средневековья. Для его творчества характерны демократические и реалистические тенденции. Разно­образие и богатство образов, тонкость наблюдений и характеристик, сочетание драматизма и юмора_г отточенная литературная форма делают сочинения Чосера подлинно литературными шедеврами.

О новых веяниях в городской литературе, отразившей устрем­ления народа к равенству, его бунтарский дух, свидетельствует та значимость, которую приобретает в ней фигура крестьянина. Это обнаруживается в немецкой повести «Крестьянин Гельмбрехт», написанной Вернером Садовником в конце XIII в. Но с наиболь­шей силой искания народа отразились в творчестве английского поэта XIV в. Уильяма Ленгленда, особенно в его сочинении «Ви­дение Уильяма о Петре-Пахаре», проникнутом сочувствием к крес­тьянам, в которых автор видит основу общества, а в их труде -залог совершенствования всех людей. Таким образом, городская культура отбрасывает ограничивавшие ее рамки и смыкается с народной культурой в целом.

Средневековая ментальность и народная культура. Творчество трудящихся масс является фундаментом культуры каждой истори­ческой эпохи. Прежде всего, народ — создатель языка, без которого невозможно развитие культуры. Народная психология, образность, стереотипы поведения и восприятия — питательная среда культу­ры. Но почти все письменные источники средневековья, дошед­шие до нас, созданы в рамках «официальной», или «высокой», культуры. Народная культура была бесписьменной, устной. Об­наружить ее можно только собирая данные из источников, кото­рые дают их в своеобразном преломлении, под определенным уг­лом зрения. «Низовой» пласт явственно просматривается в «вы­сокой» культуре средневековья, в его литературе и искусстве, подспудно ощущается во всей системе интеллектуальной жизни, в его народной первооснове. Этот низовой пласт не был только «карнавально-смеховым», он предполагал наличие определенной «картины мира», отражавшей особым образом все стороны чело­веческого и общественного бытия, мироустройства.

Каждая историческая эпоха имеет свое мироощущение, свои представления о природе, времени и пространстве, порядке всего существующего, об отношениях людей друг к другу. Эти пред­ставления не остаются неизменными на протяжении всей эпохи, они имеют свои отличия у разных социальных групп, но в то же время являются типичными, показательными именно для этого отрезка исторического времени.