Эволюция консервативной идеологии в Новейшее время.

Консер­вативная идеология претерпела в XX в. наиболее заметную и сложную эволюцию. Уже к началу Новейшего времени классический консерватизм окончательно утратил свою социальную базу и мировоззренческое значе­ние. Те партии консервативного толка, которые не пытались радикально перестроить свои программные установки, быстро схожий с политической сцены. Выработка же консервативной идеологии нового типа происходила в двух совершенно разных направлениях.

Консервативные партии в англосаксонских странах уже в первой трети XX в. перешли на позиции ультралиберальной идеологии, получившей в дальнейшем название «либертаризма». Подобный тип общественной мысли можно считать консервативным, поскольку классическая либеральная идео­логия здесь рассматривалась как уже реализованный социальный проект, как признак «нормальных времен», основа национальной традиции, «порядка и стабильности». Консерватизм, впитавший в себя ультралиберальные ценнос­ти, стал жестким оппонентом для социального либерализма и социал-демок­ратии. Именно в этом противостоянии в англосаксонских странах оформля­лись двухпартийные политические системы современного типа.

Первым шагом на пути формирования либертарной идеологии стала разработка еще в середине XIX в. теории социал-дарвинизма. В основу ее легли воззрения Герберта Спенсера. На рубеже XIX- XX вв. идеи социал- дарвинизма были развиты многими представителями американской интел­лектуальной, политической и деловой элиты. Лидером американского соци­ал-дарвинизма стал Уильям Грехэм Самнср. Он отрицал целесообразность не только революций, но и любых социальных реформ, якобы нарушающих «естественный ход» развития общества. Самнер считал, что история чело­вечества представляет собой естественный отбор, жестокую борьбу за выживание. Любые общественные институты, законы и нормы могут быть использованы в этой борьбе. Но опасно пытаться применить их вопреки сущности человеческих взаимоотношений. Самнер доказывал, что тем самым будет нарушено хрупкое равновесие, установленное в ходе борьбы «всех против всех». Реформы, как правило, оказываются направлены в пользу слабых и неудачливых членов общества, что снижает достигнутый в ходе естественного отбора уровень жизнеспособности всего общества.

Отстаивая естественность принципа «laisser-faire», Самнер не видел в нем торжества абсолютного индивидуализма. Он полагал, что исподволь в ходе исторического развития происходит социализация человеческого об­щества, его институциональное оформление. Самнер писал о важной роли обычаев и нравов как неформальных факторов консолидации социальных групп. Индивид воспринимает «свою» группу как олицетворение наиболее верных правил жизнедеятельности, а «чужую» - как их искажение. Таким образом, по мнению Самнера, степень сплоченности каждой социальной группы пропорциональна враждебности по отношению к «чужым». Для социального прогресса важным оказывается не только развитие индивиду­альной успешности, трудолюбия, предприимчивости, но и формирование «национального характера», идейная консолидация гражданского сообще­ства, защита национальных ценностей и традиций.

Во второй половине XX в. либертарная идеология развивалась пре­имущественно в русле экономической теории. Ее наиболее ярким выраже­нием стали воззрения лидеров неоавстрийской экономической школы Фрид­риха фон Хайека и Людвига фон Мизеса. Оба считали любую форму вмешательства со стороны государства нарушением естественного эконо­мического механизма и нег ативно относились к самой попытке умозритель­но моделировать то или иное общественное устройство. В представлении либертаристов рыночная свобода, как и свобода политическая, правовая, духовная, не может быть «частично ограниченной». Экономика «регулируе­мого общества» (социалистического, фашистского или любого иного) раз­вивается по иным законам, нежели экономика свободного и демократичес­кого общества. Для демократического общества единственной основой социальной организации может быть лишь «спонтанный порядок», как утверждал Хайек. «Ничто так не разрушительно для юридических гарантий индивидуальной свободы, как стремление к миражу социальной справедли­вости», - писал он.

Либертаристы пытались доказать, что не существует «среднего пути» между капитализмом и социализмом. В своей известной книге «Дорога к рабству» (1944) Хайек доказывал, что даже умеренное огосударствление общественной жизни в конечном счете ведет к установлению тоталитариз­ма. Вместе с тем Хайек признавал, что и диктат рынка несет в себе угрозу свободе человека. Конкуренция создает порядок «безличного принужде­ния», заставляя людей перестраивать свой образ жизни, следовать тем нормам и правилам, которые, вполне возможно, отвергались бы ими в иных условиях. Тем не менее именно нерегламентированный рыночный процесс может обеспечить торжество справедливости в обществе. Хайек полагал, что справедливость совершенно не сводится к тому или иному принципу распределения. Любое распределение, кроме спонтанного, рыночного, яв­ляется в своей основе несправедливым, поскольку противоречит результа­там свободной конкуренции между людьми.

Опасность узурпации рыночного порядка, использования его в пользу наиболее сильных индивидов или их группировок Хайек считал несуще­ственной. Он обращал внимание на то, что на протяжении всей истории человечества естественный отбор обеспечивал не только успешность силь­нейших, но и сохранение необходимых барьеров против их всевластия. Важнейшим таким барьером либертаристы считали демократию, но под­черкивали, что, подобно рынку, демократия очень уязвима от государствен­ного диктата. «Демократия по сути своей - средство, утилитарное приспо­собление для защиты социального мира, - писал Хайек. - Как таковая она небезупречна. Если демократия решает свои задачи при помощи власти, она неизбежно вырождается в деспотию. Правление однородного, догматично­го большинства может сделать демократию еще более невыносимой, чем худшая из диктатур». Задачи демократии либертаристы сводили только к гарантии личной свободы, борьбе против любых попыток искусственной социализации общества.

Крах «государства благосостояния» в период экономического кризиса 1970-х гг. дал голчок для формирования нового течения консервативной общественной мысли - неоконсерватизма. Первоначально его представите­ли группировались вокруг двух американских журналов — «Комментэри» и «Паблик интерест». Среди них были такие видные общественные деятели и политики, как Р. Солоу, Н. Глейзер, Д. Ьелл, И. Кристол, Дж. Уилсон. Боль­шую роль в разработке идеологического арсенала неоконсерваторов сыгра­ли экономисты из Чикагской школы М. Фридмена.

Основой неоконсервативной идеологии стал отказ от философии «рас­пределительного равенства», которую неоконсерваторы приписывали сто­ронникам «государства благосостояния». Причем, в отличие от либертарис- тов, неоконсерваторы отнюдь не пытались доказать несовместимость прин­ципа социальной справедливости и свободы личности. По их мнению, принцип социальной справедливости является сам по себе вполне эффек­тивным и важным, разрушительна лишь его эгалитаристская трактовка. Важно обеспечить не равенство результатов человеческой деятельности, а равенство шансов в борьбе за эти результаты. Отвергая грубый индивидуа­лизм, они рассматривали расширение «рыночных возможностей» именно как механизм справедливого разрешения социальных проблем.

Неоконсерваторы полагали, что возвращение к свободным рыночным отношениям как основе социального порядка не может рассматриваться вне контекста более широкой проблемы - возрождения «первооснов» западной цивилизации. Для идеологии неоконсерватизма оказались принципиально значимы такие морально-нравственные категории, как личный динамизм, предприимчивость, ответственность за собственный выбор, гражданские свободы, семейные ценности, религиозная вера, солидарность в защите человеческого достоинства и жизни. Все эти духовные ценности рассматри­вались не только в качестве личностного императива, но и прежде всего как основа для национальной консолидации, возрождения «духа нации». Для ведущих политиков неоконсервативного толка (Р. Рейгана, М. Тэтчер, Ж. Ширака) был характерен особый «жесткий стиль», осознанное форми­рование образа сильного общенационального лидера, способного поставить идейные принципы выше прагматических соображений.

В 1990-х гг. неоконсерватизм потерпел сокрушительное политическое поражение. Неоконсервативные реформы, безусловно эффективные в эко­номическом плане, вызвали неоднозначную реакцию в обществе и, прежде всего, в тех слоях населения, которые привыкли к системе государственных социальных гарантий, к стабильному росту уровня жизни. Глубинное про­тиворечие сохраняла и сама социальная стратегия неоконсерватизма. Она была направлена на активизацию наиболее динамичных, мобильных членов общества, на возрождение свободного предпринимательства, индивидуаль­ной ответственности, личной успешности. Но именно подобные люди быстрее всего «уставали» от нарочито жесткого стиля неоконсервативных лидеров, от их безапелляционности и стремления к конфронтации с идей­ными противниками. С наступлением «информационной революции» нео­консерватизм окончательно утратил свою социальную базу.

Не сумев ответить на «вызовы» новой эпохи, консервативная идеология вновь оказалась в переходном состоянии. В начале 2000-х гг. активизация политических сил консервативного толка произошла только в США. Возвра­щение к власти Республиканской партии под руководством Дж. Буша-млад- шего было сопряжено с пересмотром идеологической платформы республи­канцев и отказом от межпартийной конфронтации. На вооружение были приняты те идеи, которые традиционного отстаивались демократами - усиле­ние государственного регулирования в сфере образования и медицины, защи­та окружающей среды, забота о «чаяниях маленького человека», политика мультикультурализма, забота о проблемах иммигрантов, женщин, молодежи. Все эти меры должны были позволить республиканцам избавиться об образа партии «жирных котов» и «клуба белых мужчин для игры в гольф». Вместе с тем платформа Республиканской партии сохранила ряд наиболее консерва­тивных принципов. Республиканцы по-прежнему остались противниками абортов, полового воспитания в школах, публичного признания гомосексуа­лизма. После трагических событий 11 сентября 2001 г. в политической программе американских консерваторов вновь усилились идеи национально­го единства, мессианской «ответственности за судьбы демократии в мире». Эта эволюция англосаксонского консерватизма оказалась очень показатель­ной с точки зрения судеб консерватизма континентального.

Пересмотр консервативной идеологии в большинстве европейских стран на рубеже XIX- XX вв. не мог быть связан с усвоением ультралиберальных идей. Этому препятствовали и культурные традиции, и влияние конфессио­нального фактора, и сохранение немалой общественной роли традиционных средних слоев, а также родовой аристократ ии. Поэтому преодоление тради­ций классического охранительного консерватизма оказалось сопряжено с двумя иными вариантами идеологического синтеза - формированием тече­ний социального консерватизма и либерального консерватизма.

Характерными чертами социального консерватизма были ярко выра­женный этатизм, представление о патерналистской роли государства, об активной социальной политике как наиболее эффективной основе обще­ственного благополучия. Социальные консерваторы придавали особое зна­чение общенациональной консолидации, призывали к поддержке бедней­ших слоев общества со стороны имущих, отказу от классовой конфронта­ции, от политизации профсоюзного движения и давления на государство со стороны иных корпоративных социальных сил. Они достаточно скептичес­ки относились к принципу многопартийной демократии и всеобщему изби­рательному праву, но отрицали и монархическую концепцию абсолютизма.

Идеалом для социальных консерваторов оставалась монархия как символ надклассовой солидарности и приоритета общенациональных интересов. В программных установках британских и немецких консерваторов эти идеи выразились в усиленной пропаганде имперского величия (Б. Дизраэли, Д. Чемберлен, О. фон Бисмарк). Большое значение социальные консервато­ры придавали также укреплению роли церкви и «оздоровлению» обществен­ных нравов. Все эти установки превращали социальный консерватизм в наиболее естественного «правопреемника» традиционного охранительного консерватизма, но они же препятствовали его распространению в качестве массовой политической идеологии в XX в.

В ином ключе эволюционировала консервативная идеология в странах «второго эшелона», где разворачивались процессы ускоренной, искусствен­но инициируемой «сверху» модернизации. Здесь государству была необхо­дима идеология, способная легитимировать проекты форсированного инду­стриального развития, ответить на «вызов» модернизации. Однако прямое восприятие опыта либеральных реформ, опора на принципы классического либерализма были неприемлемы для правящей дворянско-монархической элиты. Не соответствовал либеральный проект и особенностям политичес­кой культуры общества, специфике массового сознания. Образовавшаяся идеологическая ниша была заполнена либеральным консерватизмом. Эта умеренно-реформистская концепция не подвергала сомнению общую целе­сообразность модернизации, однако существенно ограничивала ее характер и задачи. С точки зрения либерального консерватизма, реформаторство может носить лишь прагматичный, ситуативный характер, тогда как при­оритет национальных, культурных, религиозных ценностей является бес­спорным. Любые реформы рассматривались в контексте исторически из­бранного пути нации, своеобразия национальной государственности, рели- "иозно-конфессиональной системы ценностей. Конечной целью реформ читалось благо государства, а не интересы гражданина.

Признавая важность радикального общественного переустройства, либерально-консервативная идеология избегала понятия «прогресс», принципиально не противопоставляя прошлое и будущее. Она опира­лась на идею поступательного исторического развития. Это позволило либеральному консерватизму превратиться в уникальную мобилизую­щую концепцию, сочетающую реформизм с охранительными функция­ми. Кредо этой политической программы емко выразил русский право­вед Борис Чичерин: «Либеральные меры и сильная власть». При этом порядок оказывался превыше свободы. В отличие от либерализма, в том числе и социального, для которого ограничение свободы индивидуума определяется в конечном счете приоритетом прав других людей и ответ­ственностью общества перед ними, либеральный консерватизм ориенти­ровался на развитие общества как единого организма. Подобная уста­новка предопределила тесное сближение либерального консерватизма с националистической идеологией.

Пропаганда идей органической солидарности и национального един­ства дополнялись в идеологическом арсенале либерального консерватизма «теорией ■ элит». Эта концепция была призвана сменить традиционный верифицированный монархизм, основанный на идее сакрального происхож­дения власти. Родоначальниками «теории элит» были представители италь­янской и немецкой политической науки Г. Моска, В. Парето, М. Вебер, Р. Михельс. В основу их воззрений легло представление о делении любого общества на управляемое большинство и управляющее меньшинство («по­литический класс» по терминологии Г. Моска), о естественности полити­ческого насилия, легитимированного традициями, харизмой властвующих лиц или правовой системой. С этой точки зрения, даже демократия является системой элитарного властвования, но с особым механизмом формирования элиты и осуществления ею своих полномочий. Попытки же осуществить непосредственное народовластие могут лишь создать предпосылки для распада государственного механизма, для торжества интересов толпы, не готовой к ответственности за свои решения.

На протяжении XX в. многие политические силы использовали соче­тание идей либерально-консервативного и социально-консервативного тол­ка. Как правило, интерес общества к подобной идеологии обострялся в условиях социальных кризисов, раскола гражданского общества. Наиболее ярким примером стала идеология голлизма, сформировавшаяся во Франции после Второй мировой войны. Голлисты настаивали на отказе от безуслов­ного преобладания принципов парламентской демократии. Многопартий­ная система и парламентаризм привели, по их мнению, к коррозии государ­ственной власти, утрате органического единства государства. В противовес «режиму господства партий» де Голль предлагал обеспечить безусловное преобладание президентской власти в политической системе общества. Он не отрицал принцип разделения властей, но не ассоциировал его с пропор­циональным распределением функций между ветвями власти. Демократи­ческое разделение власти, по мнению де Голля, должно быть обеспечено самим сувереном - народом. Это означало, что и парламент, и глава государства должны быть избранниками народа, должны «получить свой мандат непосредственно от народа».

В целом, голлистская реформа конституционного устройства должна была привести не просто к созданию сильного, стабильного государства, но и к торжеству принципа «Величия Франции». Эта идея была далека от традиционного национализма и, тем более, шовинистического представле­ния о национальном превосходстве. Франция воспринималась голлистами как нечто большее, чем страна, где живут миллионы французов. Франция для них - это то, что объединяет все поколения французов, живших в прошлом, и тех, кто будет называть себя французами в будущем. Франция - это вневременная реальность, обладающая собственными интересами, це­лями, жизнью, помимо интересов и жизни отдельных французов. В этом отношении де Голль фактически соединял бонапартистскую традицию по­литического мышления с республиканской идеей Республики-Нации, восхо­дящей к Руссо, Дантону, Клемансо.

Идейное наследие де Голля оказалось очень актуальным и в начале XXI в. Не апеллируя напрямую к деголлевским воззрениям с их ярко выраженной «французской» направленностью, современные американс­кие, английские, голландские, бельгийские, итальянские, российские кон­серваторы используют во многом те же аргументы, те же стратегические установки. В центре консервативной мысли остается идея органического единства общества, исторически и культурно обусловленный национа­лизм, приоритет духовных ценностей, в том числе конфессионального характера. Достаточно тесно с подобной идеологией смыкается концепция христианской демократии, а сами демо-христианские партии являются признанными лидерами консервативного политического истеблишмента в Европе на протяжении уже полувека.