Авторитаризм и тоталитаризм XX в.

. Альтернативный тип конститу­ционного строительства сложился в странах «второго эшелона», перешед­ших на рубеже XIX- XX вв. к форсированной модернизации. В условиях крупномасштабных общественных реформ здесь складывалась двойствен­ная ситуация, когда на фоне нарастающей политической активизации на­родных масс резко возрастала роль тех элитарных групп, которые имели непосредственный доступ к государственной власти и оказывали решаю­щее влияние на определение политического курса. Традиционное представ­ление о государственной власти как части богоданного порядка вещей уступало идее национального суверенитета, права народа на политическое самоопределение. Но в условиях неразвитости гражданского общества процесс системных реформ провоцировал не демократизацию, а скорее персонификацию власти, усиление вертикального соподчинения и расшире­ние прямых функций центральных государственных органов.

При всем различии идейно-политических программ властвующих элит в странах ускоренной модернизации их позиции были едины в попытке представить некий проект целенаправленного общественного развития, определенный вариант ответа на «ситуацию вызова». Эпицентр политичес­кой жизни и правового строительства переносился на закрепление «обще­национального» характера государственной стратегии. При этом основным субъектом властных отношений провозглашался народ - органическое со­общество, чья единая воля, интересы, историческая судьба предопределяли задачи текущих реформ. Таким образом, быстрое огосударствление обще­ственно-политической жизни сочеталось с закреплением народовластия, отказом от традиционного сакрального представления об источнике власти. На этой основе и произошло формирование так называемой этатистской конституционной модели (фр. «etat» - государство).

Складывание этатистского конституционализма в большинстве случа­ев происходило на основе авторитарной модели государственности. «Авто­ритарный синдром» появлялся в тех странах, которые, вступив на путь «догоняющего развития», не достигли еще значительных успехов в модер­низации социальной структуры общества и обновлении массового созна­ния. Политическое поведение масс оставалось весьма апатичным, основан­ным на идеалах патернализма, религиозных представлениях, этических ценностях. Реформаторская деятельность обновленной государственной эли­ты встречала позитивную реакцию только в том случае, если она была основана на апелляции к традиционным мировоззренческим ценностям. Любое нарочитое реформаторство, ссылки на «прогрессивный опыт» вос­принимались негативно. По мере же развертывания общественных реформ и нарастания связанных с ними противоречий в массах крепло желание увидеть во главе государства «сильную руку», способную навести «поря­док», защитить «устои».

Уже первый опыт формирования авторитарной государственности (режимов Ю. Пилсудского в Польше, М. Хорти в Венгрии, М. Примо де Ривера в Испании) показал наиболее характерные особенности авторитар­ной модели государственности. Ускоренными темпами происходил демон­таж сословной властной системы. Но многопартийность, парламентаризм приобретали формальный, декларативный характер. Этнокультурный наци­онализм, представление о народе как внеклассовой органической общнос­ти, патриархальные нравственные ценности становились ключевыми идео­логическими ориентирами политической жизни. Это обеспечивало новым режимам широкую социальную опору. Впрочем, сам характер этой поддер­жки оставался в большей степени моральным, нежели политическим. Опо­рой авторитарных режимов становились армейские и монархические круги, нередко - церковные иерархи, государственная бюрократия.

Система вождизма была ключевой чертой авторитарных диктатур. Правда степень персонификации власти в конкретных случаях существенно разни­лась. В тех случаях, когда диктаторский режим сохранял прогрессистскую ориентацию, а основной целью реформ становилось ускорение модерниза­ции социально-экономической системы, личная роль вождя значительно возрастала. Классическим примером такой «прогрессистской» диктатуры стал режим М. Примо де Ривера в Испании, а последим в XX в. — режим генерала А. Пиночета в Чили. В тех случаях, когда авторитарные диктатуры приобретали консервативную направленность и были ориентированы на приостановку реформ, степень персонификации власти существенно снижа­лась. Нередко складывались даже «диктатуры без диктаторов», где за власть с переменным успехом боролось несколько кланов консервативной элиты.

Формирование диктатур особого типа - тоталитарных - было связано с обострением социальных противоречий в ходе ускоренной модернизации. Характерно, что все страны, где складывались подобные режимы, не только прошли длительный период социально-экономических реформ, но и уже встали на путь построения демократической государственности. В Европе толчком к формированию тоталитарных режимов послужила Первая миро­вая война и революционная волна 1917-1919 гг. В эти трагические годы в политическую жизнь европейских стран ворвалась маргинальная масса. Надежды либеральных политиков на то, что система представительной демократии, парламентаризма и многопартийности станет надежной пре­градой на пути радикального протестного движения, оказались иллюзией. Растущая активность маргинальных масс была направлена во внеправовое русло, зачастую оказывалась связана и с прямым насилием.

Тоталитарная государственность имела две ярко выраженные формы. По основному субъекту общественно-политической жизни их можно оха­рактеризовать как «этократия» и «партократия». Этократические («государ- ственнические») режимы базировались на фашистской идеологии. В клас­сическом варианте они сложились в Италии и Австрии, Испании и Португа­лии. Фашистская конституционная доктрина основывалась на органичес­ком правопонимании. В качестве естественной, «изначальной» рассматри­валась правосубъектность народа, а не личности. Именно народ, как орга­ническое сообщество, объединенное своей исторической судьбой, верой, духом, этнической природой, объявлялся источником власти и права.

Поскольку личность человека рассматривалась лишь как проявление «народной души», фашистский конституционализм утверждал тотальность, всеохватывающую значимость «воли народа». Благодаря своему нерастор­жимому единству с народом индивид должен был обрести «подлинную свободу», гарантии своих прав и соответствующие обязанности перед обществом. Категория естественных прав и свобод человека, договорной принцип правоотношений, представление о демократии как представитель­ном правлении большинства членов гражданского общества трактовались не только как грубое искажение истинных принципов политической жизни, но и прямой вызов. «Врагом народа» объявлялся любой человек, противо­поставляющий свой интерес, свое мнение «воле народе». Независимый образ мышления становился составом преступного деяния.

Политическая система фашистских этократических режимов строи­лась на основе тотального огосударствления всех сторон общественной жизни. Государство принимало на себя всю полноту ответственности за определение путей общественного развития, обеспечение социальной спра­ведливости и солидарности, защиту общенародных интересов во внутрен­ней и внешней политике. Важнейшей опорой режима становилась система "вождизма - авторитарного единовластия лидера нации. Фашистский вож­дизм опирался как на традиционные институты - армию, бюрократический аппарат, церковь, так и на новые - однопартийную систему и систему государственного террора. Армия и бюрократия обеспечивали управляе­мость общества, причем важным элементом бюрократической системы становились и органы сословно-корпоративного представительства. Клас­сическим примером в этом плане может служить конституция Австрии 1934 г., в соответствии с которой парламент был заменен советом корпора­ций. Подобные институты приобретали лишь управленческие и совеща­тельные функции. Политическое представительство интересов народа осу­ществляла фашистская партия и связанные с нею массовые общественно- политические организации. Однопартийная система являлась и инструмен­том насаждения в обществе единой идеологии, и ярким проявлением «един­ства народной воли». Но в действительности фашистские партии так и не становились действительно массовыми, общенародными. В их ряды перво­начально вливались революционно настроенные маргинальные группы на­селения, ставшие социальной опорой фашизма, а впоследствии - непосред­ственно связанные с режимом чиновники, офицеры, служащие, предприни­матели. Идеология партии становилась официальной, но для большинства населения важнейшим духовным авторитетом оставалась церковь.

Стабильность фашистских режимов зависела не от степени полити­ческой мобилизации народа, а от умения вождя балансировать между всеми государственно-политическими институтами, использовать их влияние для укрепления своей личной власти. Большую роль играло и формирование государственной системы террора — органов полицейского контроля, поли­тического следственного аппарата, концентрационных лагерей. Главной функцией этой системы была «санация» - «очищение» общества от нело- ' яльных элементов. Причиной преследований становились не только пре­ступные деяния, но и «преступный образ мысли», убеждения, не соответ­ствующие фашистской идеологии. Террор должен был изолировать полити­чески активных членов общества, способных стать реальной оппозицией «народному режиму».

В целом, вся политическая организация фашистских режимов была направлена на уничтожение автономности гражданского общества от госу­дарства, тотальное насаждение государственного контроля. 11о по мере сгла­живания социальных конфликтов, вызванных ускоренной модернизацией, умиротворения маргинальной массы фашистский тоталитаризм начинал «ос­тывать». Снижение роли партии сопровождалось усилением позиций церкви и армии. Все менее жесткой становилась система террора. В государственной пропаганде идея «тотальной революции» сменялась идеалами социальной справедливости, труда во благо народа, солидарности, укрепления культур­ных и религиозных традиций. Все это превращало фашистские режимы в особую разновидность авторитарных диктатур, имевших возможность по­этапной интеграции в общую западную модель развития. Подобную эволю­цию во второй половине XX в. продемонстрировали Испания и Португалия.

Иную специфику имели «партократические» тоталитарные режимы, возникшие в Германии, СССР и странах, близких к советской модели развития. В их конституционно-правовой доктрине понятие «народ» сужа­лось до определенной социальной группы, которая объявлялась высшим субъектом правоотношений и подлинным носителем народного суверените­та. В Третьем Рейхе в этой роли представлялась арийская раса, в СССР - «трудовой народ». Правовой статус отдельного человека определялся уже не только его идеологической лояльностью, но и принадлежностью к классу-гегемону. Тем самым, возникал очевидный дуализм правовой докт­рины, обосновывавшей как суверенность национального государства, так и его вторичность по отношению к «подлинным народным интересам».

Государственно-политическая структура «партократических» режи­мов характеризовалась особым • статусом партии. Принцип партийности становился ключевым и в общественно-политической жизни, и в конститу­ционно-правовом строительстве. Партия получала полную монополию вла­сти, а ее организационная структура дублировала систему государственно- бюрократического управления и военного командования. Церковь же, как носитель «конкурирующей идеологии», вытеснялась на периферию обще­ственной жизни. Принцип партийности полностью менял систему вождиз­ма. Легитимность личной власти вождя определялась уже не его личной харизмой, а статусом партии. Сам вождизм из единоличной диктатуры превращался в иерархичную мобилизационную систему - партийные «вож­ди» появлялись на всех уровнях политической и социальной организации общества (вплоть до отдельных предприятий и уличных кварталов). Партий­ная система дополнялась многочисленными общественно-политическими организациями, которые охватывали практически все лояльные к режиму слои населения. Для некоторых категорий населения принцип партийности становился обязательной нормой (офицерский корпус, чиновничество, пре­подавательский состав). Под тотальный идеологический контроль попадало подрастающее поколение (например, «гитлерюгенд» в Третьем Рейхе, пио­нерская организация в СССР). Идеологические приоритеты появились и в деятельности репрессивного аппарата. Террор должен был не только карать «врагов народа», но и оказывать воспитательное влияние на лояльную часть общества. Таким образом, если партия превращалась в ядро государства, то спецслужбы становились оплотом партийной системы.

В целом «партократическая» политико-правовая модель разительно отличалась не только от либерально-демократической государственности, но и от фашистских режимов. При высокой степени мобилизации обще­ства она неизбежно провоцировала крайнюю агрессивность, наднацио­нальные мессианские устремления. Консолидация подобных режимов ока­зывалась неразрывно связана с подготовкой к «тотальной войне», «миро­вой революции», «великому скачку». В своем движении к мировому господству Третий Рейх оказался уничтожен совместными усилиями СССР и его западных союзников. Советская система во второй половине XX в. продемонстрировала возможность эволюции «партократии» к авторитар­ной государственности. Но внутренняя противоречивость и мобилизаци­онная ориентация официальной идеологии, самодовлеющее значение прин­ципа партийности воспрепятствовали поэтапной интеграции социалисти­ческого строя в западную модель развития. В ходе восточноевропейских «бархатных революций» и распада СССР произошел крах социализма как- мировой системы. В современном мире этатистская конституционная модель сохраняется лишь в нескольких небольших маргинальных госу­дарствах, а также Китае, где она тесно связана с многовековыми традици­ями конфуцианской правовой культуры.

Основные направления современного конституционного строи­тельства. Первые попытки выработать новую конституционную модель, сочетающую либеральный подход с принципом этатизма, были предприня­ты в период между двумя мировыми войнами (Веймарская конституция в Германии, конституция 1920 г. в Австрии, конституционное строительство в скандинавских странах). Но в полной мере доктрина либерально-этатистс- кого конституционализма сложилась лишь во второй половине XX в. При­знанными образцами ее реализации стали действующие конституции ФРГ, Франции, Италии, Испании, Греции.

Создание конституций нового поколения, как правило, происходило в условиях серьезных политических потрясений, на фоне радикального об­новления государственной системы. Идеологическое обоснование новой модели конституционализма несло отпечаток конфронтации, нарочитого отказа как от либеральных традиций правопонимания (ассоциировавшихся прежде всего с американским влиянием), так и от наследия тоталитарной эпохи. Однако в действительности либерально-этатистский конституциона­лизм унаследовал важнейшие черты обеих систем.

С либеральной традицией новую конституционную доктрину сближа­ло признание естественной правосубъектности человека. Провозглашение и защита естественных прав человека становились важнейшей задачей кон­ституционного регулирования. Соответственно признавалось преобладание в обществе договорных правоотношений, а также необходимость построе­ния правового государства, способного занять позицию нейтрального ар­битра по отношению к гражданскому обществу. При этом либерально- этатистский конституционализм сохранил органическую трактовку принци­па народного суверенитета (правда, в смягченной версии). Парод рассмат­ривался в качестве не только источника власти, но и реального субъекта конституционных правоотношений, обладающего определенными интере­сами, целями, правами и обязанностями. Субъектами конституционно-пра­вовых отношений становились и иные социальные общности — этнические, конфессиональные, региональные, профессиональные сообщества, поло­возрастные группы, а также семья. В системе правоотношений, призванной не только гарантировать защищенность гражданского общества, но и обес­печить субъектность всех этих сообществ, государство явно выходило за рамки действий нейтрального арбитра. Оно приобретало черты «социаль­ного» - несло ответственность за соблюдение общих принципов социально­го взаимодействия, обеспечение общенациональных интересов. Компетен­ция государства, как и сфера прямого конституционно-правового регулиро­вания, распространялась на все области жизни, включая экономические и социальные отношения, любые формы политической активности, важней­шие элементы духовной культуры. Но в отличие от этократической модели социального государства все эти действия не приобретали характер тоталь­ного давления на человека, не вытесняли индивидуальную волю и свобод­ное самоопределение членов общества.

Формируя правовой статус человека, либерально-этатистские консти­туции закрепляли очень широкий круг прав, обязанностей и свобод. При­чем использовался так называемый «позитивный» способ регулирования правосубъектности (человек «может», «вправе», «имеет право»). Такой подход предполагает не только провозглашение того или иного конституци­онного права, но и наличие некоего субъекта, несущего ответственность за реализацию данного права и получающего необходимые полномочия (в такой роли, как правило, и выступало «социальное государство»). Все это позволяло не только защитить индивида от дискриминации, но и поместить его в многогранное и «плотное» правовое пространство. Конституция, как основной закон общества, утрачивала декларативный характер и оказыва­лась насыщена нормами, тесно связанными с реальной практикой обще­ственной жизни, с текущим законодательством. Задачами конституционно­го строительства становились обеспечение социальной солидарности в обществе, сотрудничества различных слоев общества, формирование здо­ровой и безопасной среды обитания, защита идеологического и культурного плюрализма, свободы совести, равноправия и защищенности всех видов собственности, права на труд и на образование, свободы научной, художе­ственной и иной творческой деятельности.

Итак, распространение прямого конституционно-правового регулиро­вания на все сферы общественных отношений позволяло не только устано­вить правосубъектность личности и основных социальных групп, но и смоделировать важнейшие механизмы социального взаимодействия, закре­пить целостную систему ролевых отношений и, тем самым, преодолеть спонтанный порядок саморазвития гражданского общества. Это придавало конституционной доктрине более идеологизированный характер и требова­ло усиления политической роли государства. Соответственно менялась трактовка принципов представительной демократии, разделения властей, правовой государственности. При сохранении трех классических «ветвей» (исполнительной, законодательной, судебной) система разделения властей утрачивала строго пропорциональный характер. Вместо «сдержек и проти­вовесов» формировался определенный эпицентр важнейших властных пол­номочий. Классическим примером такого подхода стала конституционная модель ФРГ, где главенствующей политической фигурой стал глава прави­тельства и лидер парламентского большинства - канцлер. Французская конституция 1958 г. образовывала такой же мощный эпицентр власти вокруг избираемого на прямых общенародных выборах президента.

Нарушение принципа «разделения властей», понимаемого в духе «сдер­жек и противовесов», позволяло либерально-этатистским конституциям создавать необходимую правовую базу для проведения более целенаправ­ленной, «позитивной» государственной политики, превращения государ­ства в активную силу общественных преобразований. Но возникающая угроза этатизма потребовала создания эффективных «противовесов». В этой роли выступила прежде всего система конституционного правосудия. Ее принципы сформулировали в 1920 г. австрийские юристы Кельзен и Эйзенман. В отличие от либеральной модели, где функция конституционно­го правосудия возлагалась на суды общей инстанции, новые европейские конституции создавали специализированные органы, выделенные из систе­мы правосудия. Подобные Конституционные суды не имели полномочий в сфере текущей правоприменительной практики и концентрировали свои усилия на контроле действий самой государственной власти.

Специфический характер в рамках либерально-этатистской конститу­ционной модели приобрела система местного управления. Вслед за фран­цузской юридической практикой здесь закрепились принципы «деконцент- рации» и «децентрализации». Деконцентрация власти представляла собой передачу полномочий по представительству интересов правительства осо­бым государственным чиновникам «на местах». Децентрализация подразу­мевала передачу полномочий по самоуправлению тем местным органам

власти, которые непосредственно избирались гражданами. Подобная двой­ная система регионального управления позволяла обеспечить сочетание прямого государственного управления на местах и самоуправление регио­нальных сообществ.

Большое значение для оформления либерально-этатистских конститу­ционных систем приобретала деятельность политических партий. Отказы­ваясь от тоталитарной однопартийное, новая конституционная модель не могла вернуться и к либеральной трактовке партийной жизни как спонтан­ного проявления политической инициативы гражданского общества. В ус­ловиях концентрации власти и проведения активной социальной политики партии становились ключевыми субъектами не только политического процесса, но и осуществления государственных властных функций. Поэто­му в новых конституционных системах их деятельность подлежала деталь­ному регулированию и жестким ограничениям в вопросах финансирования, организационного построения, пропаганды радикальных политических идей.

В странах с либерально-этатистской конституционной моделью не получила развитие «двухпартийная система», основанная на взаимном сдерживании двух лидирующих партий. На политической арене неизмен­но присутствовало несколько активных общенациональных партий, реаль­но претендующих на «вхождение во власть». На первый взгляд это свидетельствовало о последовательной децентрализации партийной сис­темы и значительном идейно-политическом плюрализме в обществе. Од­нако в действительности многопартийность была направлена на концент­рацию политического процесса. Каждая из партий стремилась создать для себя прочную, преемственную социальную базу и выдвигала идеологи­ческую программу, призванную консолидировать «свой» электорат. В этих I условиях гражданская активность человека оказывалась связана не с , реализацией индивидуальных прав на свободу слова и совести, а с выбо- ■ ром «своей» партии.

Конституционное регулирование могло искусственно менять масштаб «самоопределения» граждан в рамках партийно-политического спектра. При вводе пропорциональной избирательной системы шанс закрепиться «во власти» получали даже небольшие партии, представлявшие интересы локальных социальных групп. Вектор политического интереса отдельного , человека тем самым смещался к насущным, практическим проблем соб- ! ственной жизни. Переход к мажоритарной или смешанной избирательной I системе, особенно с высоким барьером прохождения партий во второй тур ? выборов, позволял «укрупнить» масштаб политического диалога, давал ' дополнительные преимущества партиям, выражающим общенациональные | интересы или полярные идеологические ориентиры. Соответствующим f образом менялась и политическая атмосфера в обществе. В целом, благода­ря подобным конституционным реформам государство получало возмож­ность прямого влияния на гражданское общество с целью стимулировать те или иные социальные процессы.