Иконоборство в Византии.
Арабские завоевания отодвинули Византию от Евфрата и Нила, отрезали от путей к Средней Азии, заставили сосредоточиться у Черного, Эгейского,-Ионического морей. Правда, благодаря победам Льва Ш, для Константинополя прошла грозная опасность со стороны мусульман, но зато появились другие беспокойные соседи и враги с севера. Из-за Дуная непрерывно надвигались славянские переселенцы; они проникли за Балканы, зашли далеко на юг, заняли Фессалию, Аттику и Пелопоннес; Греция ославянилась, как говорили потом византийцы; чисто греческое население сохранилось только в приморских городах. В свою очередь византийцы старались подчинить славянскую массу своим обычаям, вере, языку; но это удавалось лишь в областях, близких к столице и к морю; чем дальше на север, тем труднее было взять власть над славянами, и больше всего там, где сред них село-турецкое кочевое племя болгар, когда-то с гуннами пришедшее из Средней Азии. Болгаре заняли бывшую римскую провинцию Мёзию, область между Дунаем и Балканскими горами. Лев Ш сам позвал их на помощь для изгнания из Европы арабов, затем продолжал платить им дань, чтобы удержать их от набегов.
Пришлось устремить свое внимание на мир кочевников, простиравшийся в степях восточной Европы. Всего важнее для Византии было заключить дружбу с народностью хазар, занявших низовья Волги и западное побережье Каспийского моря, так как они владели Каспийскими воротами, т. е. проходом в восточной части Кавказского хребта, который всегда могли запереть для арабов: Лев Ш для скрепления союза женил своего сына на дочери хазарского кагана, вследствие чего его внук назывался Львом Хазарянином.
При непрерывных почти войнах, благодаря потере восточных культурных областей и притоку чужих полудиких народностей, вера и обычаи в Византии очень огрубели. Христианство в империи стало весьма непохоже на ту просвещенную религию, которую возвещали ее основатели во времена Марка Аврелия и Диоклетиана. Население вернулось опять к языческим поверьям и обрядам, осуждавшимся прежними христианскими проповедниками. Святые заступили место Всевышнего, опять водворилось многобожие. Жители Солуня (Салоник) во время тяжелой осады города болгарами молились о помощи своему покровителю Димитрию, соединяя его в Троицу с Христом и св. Духом. Иконам, т. е. статуям и картинам, изображавшим Христа, Богородицу и святых, стали кланяться, как будто они были воплощением самого божества. Предполагая в них чудотворную силу, с ними связывали колдовские обычаи, напр. соскабливали с иконы краску и принимали ее вместе с причащением, чтобы застраховаться от разных болезней и напастей. Вернулась опять прежняя жестокость нравов. Между тем, как при Феодосии, под влиянием христианских проповедников, были отменены гладиаторские сражения и бои с дикими зверями осужденных на казнь, теперь, при полном равнодушии духовенства, опять восстановили для забавы народа публичные истязания пленников в цирке.
Появление ислама, религии, лишенной внешних символов, оказало сильное влияние на умы византийского общества. В спорах с православными монофизиты, враждебные обоготворению святых, с горечью указывали на то, что мусульмане ближе к возвышенному богопочитанию, чем погрузившиеся в суеверия христиане. Особенно сильно восставала против огрубения религиозных обычаев возникшая на границе с халифатом сирийская секта павликиан. Примыкая близко к учению персидских манихеев о двух великих силах, борющихся в мире, божественной и сатанинской, павликиане отрицали поклонение мощам, обращение к святым и Богородице, вооружались против икон: все эти обряды и материальные символы были, в их глазах, служением телесному дьявольскому началу; церковь, наполненную образами, они называли капищем сатаны.
Император Лев Ш, считавший, себя, в качестве «верховного священника», обязанным наставлять народ в чистой вере, сочувствовал взглядам павликиан. Под впечатлением указа халифа Езида II, приказавшего удалить или закрасить иконы во всех христианских церквах арабской державы, он задумал реформу (преобразование) церковных обрядов. На большом совете во дворце, к которому было приглашено духовенство и высшие сановники, император предложил признать, что изготовление икон — дело дьявольского искусствами что им не должно покланяться. Патриарх Герман отказался подписать это заявление и был лишен своего сана.
Духовенство разделилось. Значительная часть епископов, особенно малоазийцы, более начитанные и образованные, чем европейские клирики, вооружаясь против колдовства и суеверий, приняли сторону императора. За сохранение икон особенно горячо вступились монахи, между прочим потому, что многие из них читали молитвы у знаменитых образов или занимались изготовлением икон. Так же решительно против реформы, объявленной императором, высказался римский папа Григорий II (715—31), ссылаясь на мнение знаменитого одноименного с ним предшественника, Григория I: «если св. Писание предназначено для тех, кто умеет читать, то иконы — книги для безграмотных.»
В Византии, где так привыкли к послушанию власти, не было сильного сопротивления приказам императора; из церквей стали выносить произведения искусства, закрашивать мозаики, оголять стены. После смерти Льва III в Константинополе провозгласил себя императором его зять Артавазд, опираясь на верных иконам европейцев. Сын Льва Ш, Константин V (740—75), одолел мятеж при помощи солдат-павликиан, набранных в Малой Азии. Артавазда он ослепил, а патриарха Анастасия, принимавшего сторону восстания, заставил проехать в цирке на осле задом наперед.
Обязанный солдатам-еретикам жизнью и властью, Константин еще более сблизился со своим воинством во время борьбы с болгарами; такой же выдающийся воитель, как его отец, он решил вовсе освободиться от соседства страшной орды, в своих опустошительных набегах доходившей до стен самого Константинополя. Он совершил 9 походов в страну болгар, два раза предпринимал экспедицию морем к устью Дуная и вверх по реке, чтобы потом пройти с севера насквозь всю страну, разрушая укрепленные лагери, забирая во множестве пленников и уводя их в рабство. На земле болгар он возвел ряд византийских крепостей и поселил в них своих малоазийских воинов.
Спор об иконах при Константине V разгорелся с новой силой. В 753 г. созванный императором собор 338 епископов с патриархом во главе объявил народу свое решение, согласное со взглядом «самим Христом вооруженного, равноапостольного государя»: «во имя св. Троицы мы все, облеченные в священный союз, постановляем, что из христианских церквей должны быть удалены всякие телесные образы и картины, как предмет ненавистный и отвратительный. Никто да не осмелится впредь совершать столь нечестивые и кощунственные поступки, как изготовление образов (статуй, картин и распятий), равно помещение их в церквах или частных домах, а также воздавание им почестей, иначе будет смещен, если это епископ или священник, подвергнут анафеме, если это светское лицо или монах; такой человек будет наказан в силу имперских законов, как мятежник против велений божьих и враг учения отцов церкви.» На вопрос императора, все-ли единодушны, епископы ответили восторженными кликами в честь правителя и его наследника: «многие лета обоим императорам! Вы светочи православия! Вы опрокинули идолослужение!' Проклятие Герману , а также язычнику, сарацину, оскорбителю Христа Мансуру (т. е. жившему при дворе халифа Иоанну Дамаскину, который, впоследствии, при восстановлении икон, был причислен к лику святых)!»
Считая главными противниками своими монахов, Константин закрыл множество монастырей; здания монашеских общежитий он стал обращать в арсеналы, казармы, конюшни; обширные монастырские земли он отбирал в казну и раздавал военным в виде награды за службу. Запрещено было из рук монаха принимать причащение; монахов заставляли вступать в брак и надевать светское платье; те, кто подчинялся, получали должности и подарки, упорствующих предавали позорным шествиям в цирке, сажали ь тюрьмы, изгоняли из страны.
Иконоборство держалось главным образом настойчивостью двух императоров и преданного им войска, набиравшегося в значительной части из малоазийских сектантов. Скоро после смерти Константина при малолетнем внуке его наступил поворот в пользу икон. Правительнице-матери Ирине, захватившей власть противно византийским обычаям, пришлось искать поддержки у правоверного духовенства. В 787 году она созвала в столице новый собор (считаемый седьмым вселенским), на котором преобладали епископы,монахи и игумны монастырей.смещенные и преследовавшиеся Константином. Сначала солдаты, чтившие память императора-иконоборца, разогнали собрание. Тогда Ирина распустила гвардию и перенесла собор из Константинополя в Никею; здесь было решено восстановить иконы, но сделано прибавление, запрещавшее молиться им, как идолам.
Спор об иконах оставил глубокие следы в жизни как Византии, так и Италии. Из греческих церквей исчезли вовсе статуи, стало меньше картин, внутренность храмов утратила свой яркий и пестрый вид, стала мрачнее и строже. Духовенство на востоке, несмотря на торжество иконопочитания, потеряло свою независимость: эта победа была одержана не стойкостью священников и епископов, а давлением воли правителей. Для Италии иконоборство послужило поводом отделиться от Византии. Все теснее сближались римские епископы с франкскими вождями, потомками Карла Мартела; отвернувшись от еретических государей Нового Рима, папа стал помышлять о передаче императорской короны властителю запада, чтобы иметь в его лице защитника Рима старого.
Культура арабов при Аббасидах. Назвавшись богоспасаемой династией, Аббасиды построили свое владычество по внешности на строгом правоверии: особенно ревностно, с соблюдением всех обрядов, совершали они богомолья в Мекку. В действительности же они еще более удалились от староарабского быта, чем Омай-яды. В то время, как сирийские халифы при блеске и роскоши, все таки сохраняли некоторое подобие народных вождей, жили открыто и допускали свободное к себе отношение воинства, Абба-сиды нашли нужным покинуть даже верную Куфу из-за своеволия и республиканских повадок тамошних арабских поселенцев. Второй халиф династии, Абу-Джафар, прозванный эль Мансуром т. е. «победоносцем» (754—75), выстроил себе заново столицу на р. Тигре недалеко от разрушенной резиденции Сассанидов, Ктези-фона. В этом сильно укрепленном городе, получившем имя Багдада (богоданного), дворец халифа с его обширным гаремом, службами, помещением для стражи, садами и парками для охоты был еще в свою очередь отделен высокой стеной: властитель стал совершенно недоступен для народа.
Утвердившись на почве персидской монархии, Аббасиды во всем старались подражать быту и управлению прежних самодержцев. Халиф обыкновенно предоставлял все заботы по управлению, издание указов, просмотр докладов, надзор за наместниками, верховный суд, полномочному визирю, который воспроизвел должность «ока государева», бывшего при царях Дарий и Ксерксе. Со времени Мансура в течение 50 лет при трех халифах эту должность занимала семья Бармекидов, потомков священника Зороастровой религии из города Балха (древней Бактры). Восстановилось при Аббасидах также устройство персидской государственной почты;великолепные дороги, благоустроенные станции, быстрые курьеры служили не только для проезда чиновников и для передачи правительственных приказов, но также для целей тайного надзора. Начальник почты должен был доносить государю о самых разнообразных вещах: о положении земледелия,'о состоянии крестьян, о количестве монеты, о всякого рода злоупотреблениях, следить за исправностью войска и уплатой ему жалованья.
Аббасиды усвоили себе все дворцовые нравы прежних восточных царей. Для народа они были воплощением, божества, творцами закона, в свою очередь никакому закону не подчиненные. Такой ничем не ограниченный произвол имел невыгодные последствия для самой династии. Омайяды обыкновенно представляли наследника престола воинству и этим обеспечивали ему передачу власти. У Аббасидов, решавших все дела вдали от народа, халиф назначал себе преемника по усмотрению, но после смерти с его завещанием не считались, происходил переворот, и воцарившийся победитель беспощадно расправлялся с ближайшими родственниками своими.
Халиф Махди (775—86) передал власть своему старшему сыну Хади. Но мать предпочла младшего, Харуна, прозванного эр-Рашидом (Правосудом); ее рабыни задушили подушками Хади, а визирь из фамилии Бармекидов распорядился провозгласить халифом Харуна (786—809). Также было опрокинуто завещание самого Харуна, несмотря на то, что он положил документ в святом месте, в самой Каабе. Халиф устранил на этот раз от престола старшего сына своего, Абдаллаха эль Маамуна (Твердослова), как рожденного от персидской рабыни, в пользу младшего, чисто арабского происхождения. Но Маамун, располагая в своем восточном наместничестве, Хорассане, сильным войском, надвинулся на Багдад, разбил в сражении и умертвил брата своего и воцарился сам.
Аббасидам свойственна была, кроме жестокости, еще черта вероломства в отношении своих вернейших слуг. Эль Мансур с холодным расчетом убил Абу-Муслима, посадившего его на престол.
Харун эр-Рашид не менее изменническим образом отделался от Бармекидов, которым он был обязан властью. Бармекид Джафар был в течение 17 лет его визирем: исполняя днем тысячу дел по своей должности, он вечером развлекал халифа, как остроумный и веселый собеседник. Задумав смерть министра своего, Харун вызвал из Багдада в загородный дворец начальника полиции и сказал ему. «если бы пуговица моей рубашки знала о поручении, которое я тебе даю, я бросил бы ее в Евфрат.» Вечером он нежно расстался с Джафаром и отпустил своего врача проводить визиря домой; через два часа, когда врач вернулся к халифу, он увидел via подносе голову Джафара.
Вместе с гибелью Омайядов сокрушилось и могущество основанной им державы. Халифат уже никогда не мог дойти до размеров государства Абдальмелика и Валида; со времени Аббаси-дов началось его раздробление. Африка так и не вернулась в подчинение верховному халифу; в Испании объявил себя независимым халифом единственный спасшийся от избиения потомок Омайядов, Абдеррахман (этот халифат называется по имени главного города Кордовским).
Военные силы халифата значительно сократились: теперь уже нельзя было помышлять о походе на Константинополь и даже о завоевании Малой Азии. Прекращение крупных войн, которые доставляли главное богатство Омайядам, заставило Аббасидов изменить хозяйственные порядки государства. Прежние халифы ограничивались взиманием налогов с населения, не входя в заботы об условиях производства и труда. Мансур настойчиво занялся исправлением засорившихся каналов, проведением новых русл для того, чтобы поднять земледелие и садоводство на черной земле Мрака.
Впрочем, обращаясь от военного ремесла к занятиям мирным, прабы не сделались особенно ревностными и искусными сельскими хозяевами. Гораздо больше увлеклись они торговлей, отвечавшей их подвижности и склонности к путешествиям: не даром Мохамед разрешил правоверным во время богомолья совершать торговые сделки. При Аббасидах арабская держава сделалась крупнейшим торговым государством, а города Ирака, Басра, Куфа и Багдад, па которые преимущественно опиралась династия, главными средоточиями обмена товаров со всех концов света. Смелые моряки подвозили из Индии, с Малайских островов к устью Евфрата строевой лес, пряности, ладан- и алоэ для курения, красильные вещества, черное дерево для художественных изделий, золото, драгоценные камни. Сухим путем караваны верблюдов доставляли из Китая шелк, фарфор и мускус, из Туркестана меха, из Африки слоновую кость и черных недольников. Из халифата в свою очередь вывозили финики, тростниковый сахар, стеклянные и стальные изделия, хлопчатобумажные материй, персидские ковры.
Обработанные продукты преимущественно направлялись на север через Каспийские ворота и через порты Черного моря в восточную Европу, а по Средиземному морю к берегам Европы юго-западной. Азиатский восток своим художественным ремеслом значительно превосходил Европу: для церковных облачений христианские епископы покупали парчу и атлас, изготовленные мусульманскими мастерами и покрытые узорчатыми арабскими надписями. Европа была к тому же и гораздо беднее Азии. Ее скудость и зависимость от востока ярко отражалась в сбыте на арабские рынки европейских рабов: багдадские торговцы скупали у варварских племен Европы подростков, платили деньги сновавшим по Дунаю разбойникам за похищаемых ими людей.
Господство арабов в качестве торговой нации оставило потом следы во всех отраслях европейского торгового, промышленного и банкирского дела. С арабского языка заимствованы слова: атлас, тариф, базар, арсенал, магазин, балдахин (что собственно значит «багдадское изделие», так как Багдад у западноевропейцев был Балдах). От арабов идет также изобретение торгового векселя, вызванное тем, что арабские купцы в своих далеких поездках не решались возить с собою много золота и предпочитали пересылку денежных обязательств с расчетом наличными на конечных станциях.
По мере того, как у арабов остывала воинственность, изменялись их умственные интересы и наклонности. Издавна, еще в пору своей дикарской степной жизни, они отличались суеверным почтением к писанному слову; не даром Мохамед выделил христиан и иудеев от язычников во внимание к тому, что они обладают Писанием. Поселившись в Сирии, в Ираке и персидских областях и овладевши их книжными богатствами, арабы стали знакомиться С-литературой и наукой покоренных народов. Через сирийцев узнали они о великих греческих ученых, Аристотеле, Галене (основателе медицинской науки), Птолемее (александрийском астрономе), забытых в это время самими европейцами.
Арабы не могли отнестись самостоятельно и критически к открытой ими чужой мудрости: они принимали добытые сведения за абсолютную (непререкаемую) истину. Так, в астрономии они усвоили целиком и без возражений систему мироздания, как она изображена у Птолемея; а между тем этот ученый, живший в эпоху упадка науки во II веке после Р. X., покинул открытие Аристарха Самосского, учившего о вращении планет вокруг солнца, и вернулся к старинному взгляду, что земля составляет центр мира, и что солнце со всеми планетами ходит вокруг нее. Сочинение Птолемея было в чрезвычайном почете у арабов; впоследствии оно перешло к западноевропейцам в арабском переводе под именем Альмагеста (из арабской приставки «аль» и греческого прилагательного «мегисте» == величайшая). Знакомство со звездным небом скоро уклонилось у арабов в сторону астрологии, гаданий и предсказаний по звездам.
Несмотря на преобладание ученых, слепо отдававшихся чужим теориям, знакомство арабов с греческой философией все-таки порождало среди них свободомыслие. Благодаря влиянию сирийских христиан стало распространяться учение о свободной воле человека, о господстве в мировой жизни разумного начала. Богословы и толкователи корана, проводившие подобного рода р а -ционалистические взгляды, резко противоположные вере в предопределение, получили название мотазилитов (отщепенцев). Наряду с учениями, допускавшими критическое отношение к Писанию, появились другие, мистические, т. е. основанные на внутреннем просветлении и отрицавшие Писание; их главной опорой была прежняя Зороастрова религия и буддизм, зане-' сенный из Индии.
Правоверные арабы в ужасе от вторжения новых ересей, к которым присоединились старые секты маздакитов и хариджитов, добились в 783 г. при халифе Махди установления должности в е -ликого судьи веры для строгого преследования зенди-к о в, т. е. всех отклонившихся от единственно правильного пути (зендик собственно значит «колдун»).
В царствование Маамуна (813—33) нападающие и обороняющиеся поменялись местами. Как покровитель ученых, Маамун основал в Багдаде «дом науки», т. е. институт для изучения математики, астрономии и философии; большие средства были отпущены на устройство библиотеки и обсерватории. Наподобие индийского Ашоки или конфуцианских императоров Китая, Маамун решил просветить народ разумными понятиями о религии. В 827 г., руководясь идеями мотазилитов, он издал закон о правильном понимании корана: тогда как, согласно превоначальному учению, коран не создан, а находился от века у Бога и непосредственно с неба передан Мохамеду, халиф предписал считать священную книгу человеческим созданием.
Свободомыслящий Маамун оказался столь же нетерпимым, как и староверы. Отправляясь в поход против византийцев, он назначил богословам испытание в вере, предполагая сурово расправиться с несогласными. Когда он узнал, что в Ираке многие богословы отвергают предписанное им учение о коране, он вызвал их в свой лагерь у Тарса на границе Малой Азии; их ожидала оы самая печальная участь, если бы самого халифа не постигла внезапная смерть.
Франкские вожди и римские папы. В течение первых ста лет распространения ислама христианство всюду уступало новой религии. Оно потеряло господство в странах своей первоначальной проповеди и удержало самостоятельность лишь в узкой полосе, пересекавшей наискось западную Европу от Атлантического океана к Эгейскому морю: казалось, что христианство утратило способность дальнейшего расширения. Но как раз именно натиск мусульманства и вывел христианский мир из состояния расслабленности, воспламенил воинственность в самих христианах. Особенно заметна эта перемена в жизни франков.
Преемники Хлодвига, завоевателя Галлии и югозападной Германии, впали в полное ничтожество; все дела они предоставили майордомам, управлявшим двором и войском. Народ видел только по временам, как эти «ленивые короли» выезжали, по старому обычаю, в "громоздкой" колеснице, запряженной парой волов. Когда с юга из Испании бурно вторглись мусульманские наездники, не король династии Меровингов, а майордом Карл Мартел отбил страшного врага; это была первая победа христиан после 100 лет отступления перед исламом. Продолжая трудную борьбу со степной конницей, Мартел сам должен был завести новую армию, преимущественно из всадников.
Государство франкское не располагало казной, подобной арабскому дивану, и не могло ни приобретать лошадей, ни кормить воинов и коней в походе. Поэтому у франков вождь не имел неограниченной власти Омара, Моавии или Валида, передвигавших большие войска на любые расстояния и требовавших от подчиненных бессрочной и непрерывной службы. Франкский вождь уговаривался с каждым из своих вассалов, т. е. военно-обязанных, в отдельности. Вассал поступал под покровительство вождя, как сеньера (старшего), приносил ему присягу верности и обязывался снаряжаться в поход на коне с копьем и мечем, а если был человек состоятельный, то кроме того — приводить с собою известное количество слуг своих, также в вооружении.
Сеньер-назначал вассалам место майского поля, т. е. военного смотра, когда коней можно было пустить на подножный корм. Отсюда отправлялись в летний поход; считая кроме походного времени еще по месяцу на проезд из дому и на возврат домой, вассал должен был захватить с собою провианту на 4—5 месяцев. Быт воинства у франков носил иной характер сравнительно с арабами. Азиатские степняки, очень умеренные в еде, избегавшие мяса и вина, довольствовались немногим. Германцы, напротив, любили обильные и жирные обеды, запиваемые хмельными напитками; за армией следовали обыкновенно стада рогатого скота, предназначавшегося на убой, и к большому собранию воинов вождь'выписывал из своих имений пивоваров.
Несмотря на меньшую подвижность своих войск, франки в упорной борьбе стали одолевать сарацин и вытеснять их из Галлии. Сознавая себя народом Божиим, они снова, как во времена Хлодвига, пришли в сильное возбуждение; в союзе с церковью, под начальством даровитых неутомимых вождей, Карла Мартела, Пиппина, Карла Великого, составивших династию Каролингов, они образовали в VIII веке большую державу от Атлантического океана до Эльбы и Дуная, от Северного моря до Адриатического.
В то время как франки под начальством Мартела боролись на юге Галлии с исламом, среди германских племен, живших за Рейном, происходила своего рода война, которую вели англосаксонские монахи с язычеством. Приезжая из-за моря на опасный подвиг, они начинали с сокрушения идолов, срубали старинные дубы, посвященные богу-грозовику Водану, далее запрещали всякого рода охотничьи обычаи, напр. употребление в пищу мяса бобров, оленей, медведей, и наконец старались отучить народ от колдовства, заменяя его христианскими обрядами. Во главе англосаксонских миссионеров стоял ученый Винфрид, почитатель Рима, переделавший свое имя на латинский лад в Бонифация. Папа Григорий II обязал Бонифация применять среди новообращенных лишь те обычаи, которые приняты в Риме; в случае малейшего сомнения обращаться к папе, преемнику ап. Петра. В одну из своих поездок в Рим Бонифаций был посвящен папою в сан архиепископа Германии с поручением устроить в ней епископства; в знак этой власти он получил паллий, т. е. белую шерстяную ленту с черными крестами, символ агнца, несомого на плечах Христом Добрым Пастырем.
Обращением восточных германцев в христианство Бонифаций не только расширил господство римской церкви, но вместе с тем укрепил власть франков за Рейном. Все больше и больше соединяли пап и франкских вождей взаимные интересы: с одной стороны, папы, поссорившись с византийскими императорами, искали опоры в могущественных правителях запада, с другой майордомы, оттеснивши старую династию Меровингов, нуждались в освящении своей власти римской церковью, самой авторитетной во всем христианском мире. Сын и преемник Карла Мартела, Пиппин, послал в Рим спросить папу, допустимо-ли, чтобы королем назывался тот, кто не выполняет королевских обязанностей. На это папа Захарий ответил, что в государстве не может быть порядка, пока настоящий правитель не будет именноваться королем. Пиппин тотчас после этого заключил в монастырь последнего Меровинга, папа же поручил Бонифацию совершить помазание франкского вождя на царство (751 г.). Этим церковным обрядом папа создал как бы новую высшую власть, тогда как раньше преклонение перед длинноволосыми Меровингами основывалось на языческом веровании в волшебную силу старинного рода. •
Четыре года спустя Пиппин, обратно, помог папе. Когда лан-гобардский король Айстульф, пользуясь смутой иконоборства в Константинополе, завоевал византийское наместничество с городом Равенной и стал подступать к Риму, папа Стефан III бежал за Альпы, умоляя франкского короля о спасении вотчины св. Петра.
Король принял от него сан патриция, т. е. покровителя Рима, выступил со своим войском и принудил лангобардов очистить захваченные земли, Но с его уходом Айстульф возобновил нападение, и даже лангобарды сожгли половину Рима. Тогда папа отправил Пиппину следующее послание: «я, апостол Божий Петр, принявший вас в сыны мои, увещеваю, чтобы вы спасли Рим. Не допустите, чтобы мы терпели мучение от неприятеля; иначе вас будет мучить адский огонь.. Более всех народов предан мне, апостолу Петру, франкский народ, и потому я всегда давал ему победу. Если не послушаете меня, объявляю вам именем св. Троицы, что выключу вас от царства небесного и вечной жизни силой власти, данной мне Господом Иисусом Христом.»
Грозное послание папы возымело действие. Пиппин быстро надвинулся через альпийские проходы и запер Айстульфа в его столице, Павии; лангобардский король сдался на все условия, обещал заплатить большой выкуп и отказался от Равенны. Напрасно послы императора Константина V требовали выдачи византийского наместничества: франкский король подарил Равенну своему союзник у, папе, который сделался теперь светским владетелем.